Как трудно поверить, что всё это ты, - 
Так близко, что можно проснуться. 

Что можно не помнить про "незачем жить", 
Про стыд и про ревность, и гордость просящих... 
Мы прошлых не станем тревог ворошить - 
Нам хватит с тобой настоящих.

Около двух с половиной месяцев назад.

На самом деле, Лилит прокляла кринолин, ещё от начала свадебной, что называется, прогулки. Сейчас, весело хохотнув, когда, судя по звуку, последовавшему за шуршанием белоснежного подола, она уронила что-то в узкой прихожей съемной квартирки - пришло время проклясть кринолин ещё раз. Пару раз. Тройку раз.
- Завтра мы всё соберем...а сейчас я могу полдома разнести моим свадебным платьем. Правда? Разрешишь? Ну, кроме твоих колбочек. Колбочки - это святое. Серная кислота, борная кислота, кислая борнота. 
Опершись плечом о стену, нашарила второй рукой ладонь Себастьяна, переплетя их пальцы, с удовлетворением ощупывая такое же кольцо, как у себя, вокруг безымянного, даже примерно не представляя сколько сейчас времени. За окнами было кромешно темно. Полночь уже явно пробила, если не прибила кого-нибудь, попавшегося под горячую полночную руку.
- Только не включай свет. Или включай. Или нет...
Настроение Лилит было точно таким, каким и должно быть настроение добропорядочной невесты в день её свадьбы. Она была энергична, взволнована, оглушена счастьем, словно за спиной берут широкий размах сильные крылья, сплошь покрытые светло-золотистыми перьями. Зеленые глаза рассыпались живыми искорками, радостно и равномерно, глубинно сияя.
И не важно, что платье было взято в прокат, потому что на новое денег не было, откуда вот-вот после студенчества и ой, как до стабильной работы. Мать, скрепя сердце и скрипя зубами, предлагала собственное, но выходить замуж в подвенечном наряде матушки Лилит отказалась наотрез, несмотря на то, что в несчастливые приметы не верила. 
Собственно, именно это неверие позволило девушке спокойно наплевать на малобюджетность, в общем-то, их с женихом, свадебного торжества. 
Зато получилось скромно и со вкусом. 
- Пойдем.
Прошептала Лилит, облегченно скинув белоснежные туфли на высоком каблуке, сдвигая их к стене, туфли, за целый день задолбавшие ничуть не меньше, чем громоздкое церемониальное одеяние.
Безусловно, Лилит могла выбрать менее высокий каблук и менее пышный подол, в конце концов, она могла бы выбрать платье не в пол. Но эта девушка привыкла сиять и она хотела сиять, из-за чего предсказуемо избрала наиболее классический вариант, после долгих мучений. Чтоб кринолин, как кринолин, белые перчатки до локтей(она их, все-таки сняла и где-то благополучно забыла), букет невесты, фата, как фата.
Свободно ниспадающие, местами завитые, рыжие волосы. От сложной прически неожиданно отказалась. 
Она действительно была ослепительна и она это знала.
До единственной комнаты было рукой подать. Отирая стены пышной белой юбкой и едва протиснувшись, вместе со своим кринолином, в проход - Лилит покружилась, раскинув руки. Силуэт окутывало лунное сияние, падающее от окна отблесками, пятнами ложившееся на двуспальную кровать и пол. Стояла ясная, теплая, терпкая, июльская ночь. 
Последняя июльская ночь. 
- Иди сюда.
Отсоединила фату, растрепав себе волосы и отбросила полупрозрачное прямоугольное покрывало куда-то на пол позади себя.
Его время почти минуло.
Дождавшись, пока Себастьян подойдет на расстояние шага, безотлагательно сократила до полушага, забираясь руками на его плечи и заглядывая в глаза.
В обсидиановом омуте плескались молочные лунные блики и, безусловно, счастье. В животе у Лилит вдруг сплелся жаркий клубок, от которого пламя потекло по магистральным сосудам, сбивая дыхание. Пиджак, в который был облачен Себастьян, в течение дня был то застегнут, то расстегнут, то снят, то опять на месте. Не забыт нигде, в отличие от перчаток. 
Сейчас он оказался на месте и застегнут. 
Очень хорошо, значит можно сосредоточиться на пуговицах. Слишком много платья, слишком много пиджака.
Расстегнув все пуговицы до единой, Лилит забралась ладонями под лацканы на груди, разводя полы в стороны.

Настоящее время.

За прошедший месяц, Лилит благополучно подала все необходимые документы, чтобы продолжить уверенное обучение по медицинскому профилю, а оно неизменно выведет на врачебную стезю. Небольшая квартирка успела наполниться каким-никаким уютом, потому что миссис Снейк, в общем, умела тепло обустраивать пространство, даже самое маленькое. Не по-дизайнерски, но по-человечески.
Пришлось научиться за годы жизни в такой взвинченной атмосфере, когда у тебя хотя бы в чем-то должен быть бастион. Она могла сотворить конфетку из затененной кельи.
Мать не звонила, не писала, и вообще, наверное, взорвалась. Зато папа звонил часто.
Лилит в этом смысле было несколько жаль Себастьяна, ведь ему никто. Никто не звонил, кроме Ригель. С другой стороны, молодой муж казался вполне довольным и таким раскладом, он бы скорее бесстрастно и хладнокровно отсекал лишних людей из своего окружения, как ветки, стучащие по ночам в окна.
Люди - матрица данных, чаще всего абсолютно бесполезных, только излучают помехи, не произнося ни одного полезного слова. 
И это был его выбор.
Как его выбором была Лилит. 
Сидя на корточках, в маленькой кухне, перед нижними полками раскрытого шкафчика, она размышляла над тем, куда бы переселить некоторые себастьяновы реактивы. Спасения от них нет. 
Конечно, супруг обещал(и она была в нём реально уверена), что когда жизнь наладится, когда прочнее устоится работа, когда у него будет законное место там, где есть стационарная лаборатория, хаотичная эра "лаборантской повсеместно" закончится. 
- Ладно. Пусть пока там... в углу стоят...
Вздохнула, закрывая дверцы и поднялась на ноги, бросив взгляд на кухонный столик. С глянцевого журнала, сунутого в метро, на неё смотрело улыбающееся детское лицо, обрамленное синей шапочкой. Заголовок гласил что-то о детской моде, но в этом дешевом журнальчике Лилит не была интересна ни одна статья.
В голове негромко щелкнуло. Ожил подстегнутый визуальным образом ассоциативный ряд.
Себастьян вернулся только недавно, кажется, поздоровался и затих где-то в комнате. Интересно, насколько он устал, чтобы поговорить с ним о том, о чем она хотела поговорить?.
Свернув журнал в трубочку, бросила макулатуру в мусорное ведро и заглянула в комнату. Себастьян сидел на заправленной постели, вероятно, пытаясь что-то читать. Пытаясь, потому что его взгляд безостановочно скользил по одной и той же странице.
- Себастьян, - Лилит забралась ему за спину и устроила руки на плечах, раздувая волосы, чтобы добраться и поцеловать в ухо: - Мне нужно с тобой поговорить. О чем-то очень важном. Что ты читаешь? Надеюсь, день прошел хорошо.

Отредактировано Lily Potter (2016-09-12 16:56:11)

Около полутора месяцев назад.

Лилит приподнялась на носочках, заглядывая поверх голов и, сбившись, по-новой скользя по строчкам списка, по привычке ища фамилию, начинающуюся на "и".
Взгляд зацепился за изогнутую "с" и сердце пропустило удар.
Снейк. Лилит Снейк. 
Зачислена.
Дорога на пути к профессии врача, открыта. 

...

Балансируя на одной ноге, Лилит пошевелила на конфорке сковороду, глядя как жарится яичница. В другой руке, свободной от ручки сковородки, она держала толстенькую потрепанную книгу по анатомии.
- Череп имеет восемь больших плоских костей...восемь костей. Восемь. Лобная, теменные, височные...затылочная, клиновидная, решетчатая. Лицевые кости...
Судя по специфическому запаху, завтрак беспардонно подгорел, буквально полсекунды назад. Лилит чертыхнулась, уронила тяжелую книгу себе на ногу и пожалела, что ещё не настало время углубленного изучения латыни. 

- Трудно представить себе строение организма человека и его отдельно взятых образований без всякой связи с функцией. Функция и форма - пара основных диалектических категорий, существующих во взаимосвязи, доказанной взаимосвязи и безусловной, я подчеркиваю, безусловной взаимообусловленности, прослеживаются на всех уровнях строения организма...
Лилит вскинулась, ущипнув себя за кисть руки, проклиная монотонный голос лектора. Он бы ещё историю преподавал, как можно говорить настолько усыпляюще?. Пытка и мучение.
"Надо не забыть купить молоко домой...и ещё что-то, а вот это я уже забыла, надеюсь, не соль".
Подумала, с мимолетной улыбкой покосившись на сверкающее кольцо, пленившее безымянный палец, словно было там всегда.

Около двух с половиной месяцев назад.

Лилит вознамерилась атаковать пиджак, пока тот не окажется сброшенным на пол, разделив недавнюю неизбежную участь фаты. Неизбежную участь всего, строго говоря.
Она взялась за отвороты увереннее, стягивая ткань с угловатых плеч, при этом не переставая смотреть ему в глаза.
- Себастьян...
Шепотом. Последняя ночь в июле, следующая за днем свадьбы - наилучшее время для того, чтобы тихо-тихо произносить имена. 
Она вдруг немного подвисла, потому что среди зеркальных лабиринтов нейронов вдруг материализовался мини Статуар, истерично заявив: "Да как его можно хотеть, он же ничем не отличается от хогвардской швабры?".
Захлопнись.
Лилит выключила голос непойми-кого-но-точно-не-совести и не собственного мнения, не свой внутренний голос. Был один момент, когда она не на шутку напряглась, словив странное наваждение - словно Джек сейчас прискачет кричать: "Я!" после традиционных слов о том, присутствуют ли в зале, мол те, кто против этого союза.
Хорош уже сравнивать моего мужа с метлами, если такой умный, бери вышеупомянутую метлу и улетай...в смысле, выметайся. 
Вымелся? Молодец.
Нечего тут подсознательные свечки держать. Даже если бы она не видела, насколько он волнуется и как мучительно дрожат руки Себастьяна, только что ходуном не ходят - она всё равно бы это почувствовала, прямо до онемения кончика языка.
Во взгляде Лилит не было ничего, похожего на и самую мягкую, беззлобную иронию на этот счет, а уж тем паче на насмешку. Есть вещи, над которыми не смеются и она не собиралась. Охотно подавшись ближе, с готовностью приникла к его губам губами, вкладывая в поцелуи всю ласковую нежность, которая таилась в душе. Несколько выгнулась, заведя руки себе за спину и потянув за собачку молнии у шеи, где-то сзади. Ввввввжи-и-и-ик.
Тишину вспорол характерный звук расходящейся молнии. Несмотря на это, платье осталось на месте, разве что стало более свободно в плечах, сильнее обнажая эти самые плечи и ключицы.
После чего ладони проворно и мягко легли на спину Себастьяна, как будто собирались страховать его одновременно от побега, обморока, дикого желания сквозь землю провалиться и ещё от чего-нибудь стихийного и непредсказуемого. 
Стоять. Ты уже женился. 
Лилит не прекращала целоваться ни на миг, отрываясь лишь на дыхательные паузы. Скользнула ладонями вверх, вдоль позвоночника. Дошла до лопаток, чувственно ощупывая их подушечками пальцев. Прижала ладони теснее, с нажимом ведя, опять вдоль позвоночника, но теперь уже вниз. 
Губы Лилит сместились на его шею, обдавая горячим дыханием. Первый поцелуй, второй, третий.
Интересно, что он скажет насчет засосов?
Оставим пока. Не засосы, а мысли про засосы.
Рубашка начинала нервировать, но Лилит не была четко уверена, стоит проявить инициативу, или инициативу оставить ему...
Во рту начинало сушить, дыхание сбивалось всё больше. Лилит сглотнула и стрелой юркнула ему за спину, прижавшись всем телом сзади. Вообще, она не привыкла устраивать ритуальные танцы с бубном...но сейчас это было волнующе, так правильно внутренние струны натягивались и с упоением трепетали. В комнате словно дурманяще пахло восточными пряностями.
Огромная юбка и корсет на груди мешали стоять так близко, как ей в действительности хотелось. Ткнувшись лбом меж лопаток Себатсьяна, Лилит приникла руками к его бокам, животу, молча сердясь на наличие рубашки с новой силой. 
Плохо ли, что она лишила его спасительных поцелуев?

Настоящее время.

- Опять странички загибаешь, - она наморщила нос, старательно изображая недовольство, уже успев приметить за ним эту привычку на примере нескольких книг, виденных ранее: - Я буду ругаться, между прочим. Ну, вот и что ты сделаешь с нашей большой-большой библиотекой, которая...однажды, обязательно вырастет целыми стеллажами до самого потолка?
Лилит была одета в светло-голубые джинсы и бежевую кофту с длинными рукавами. Рассыпав рыжую гриву по постели, подняла ладони, скурпулезно заводя пряди волос Себастьяна за уши, похоже, желая, чтобы те оставались указанном на месте. Те снова спадали, щекоча ей лицо, словно это была их священная повинность, и Лилит, капитулировав, перестала вести эту войну, перекрестив запястья где-то за шеей Снейка.
Закусила нижнюю губу и отвела глаза в сторону. Мысленно, щекотливая тема, которую молодая супруга собиралась задеть, звучала намного лучше. 
Казалось, если она спросит вслух, это будет звучать как минимум: "Я сошла с ума, у нас ничего нет, кроме дыри в кармане, даже вши на аркане и той нет, мы только начали жить вместе, но я хочу...". 
- Кхе-кхм. Видишь ли. Наши отношения...они так неожиданно начались, перетекли в переезд и свадьбу. Нет, не пугайся. Я не хочу сказать ничего плохого, там, что я в полнолуние ем младенцев...о. Кстати, о младенцах. Вот о чем я хотела поговорить.
"От каннибализма к планированию семьи, Лилит Снейк, ты просто триумфально умеешь подводить разговор к нужной теме". 
- Себастьян. Мы. Мы, конечно, немало успели поговорить с тех пор, как пошли вместе на выпускной и всё стало совсем не так, как раньше. Несмотря на это, есть одна вещь, о которой я тебе не сказала. О которой я не спросила у тебя. Пока что... Дети. Ой, то есть, не дети, а...ребенок. Я не поинтересовалась, что ты думаешь. Насчет ребенка.
После пары последних слов Лилит перевела взгляд на его лицо, ища встречи глаз. Не будучи уверена, готов ли Себестьян к отцовству, в своей готовности к материнству была уверена абсолютно.
Лилит Снейк обладала неоспоримым знанием о том, что Себастьян исступленно любит её, он невыразимо счастлив, с тех пор, как она стала его женой, что вот уже почти три месяца вскоре исполнится их небольшому мирку, если округлить время в большую сторону.
Являлось ли упущением, ни разу за это время не поинтересоваться отношением/желанием/позицией/точкой зрения к появлению детей?.
Возможно. 
- Я хочу ребенка, Себастьян.
Куда ты прешь катком, слишком категорично.
- Я хотела бы ребенка, Себастьян. 
Так уже лучше, не загоняй его в угол, он не любит углов.
"Ребенка от тебя. Нашего ребенка."
Нет, этого лучше не высказывать, определенно, не то его линейная логика ещё решит, будто бы тут есть какие-то другие варианты чьего и от кого.

Отредактировано Lily Potter (2016-09-13 18:55:55)

Два с половиной месяца назад.

- Играть вздумала? Не связывайся с шахматистами.
Лилит грациозно выпрямилась, когда платье скользнуло вниз, к ногам. Её щеки тоже слегка порозовели, но головокружительно смущенной, стушевавшейся, сбитой с толку девушка не выглядела. Сама по себе, или из-за того, что на фоне Снейка сейчас даже тибетский монах нервно курит в сторонке?
Тибетские монахи не курят. Или курят, но что-то не то, забористое.
Тибетские монахи не нервничают.
Переступив через платье, она скользнула языком по нижней губе, становясь невольным свидетелем нового оцепенения. 
Её нижнее белье, разумеется, было красивым, торжественным, белоснежным и кружевным. Чулки тоже в тон, куда же на свадьбу без чулок.
Мучительные, мечущиеся, кипящие мысли Себастьяна тянулись в его взгляде бегущей строкой, но Лилит не вглядывалась, дабы нечаянно не расшифровать их. 
"Ты слишком много думаешь".
Он обидится, если произнести это в голос?. Кто его знает. Лилит и правда считала, что есть моменты, когда излишняя аналитическая деятельность всё портит. Но вот, откровенно говоря, как ещё вести себя человеку, у которого на упорядоченной логике изволит зиждиться мир?.
Так и вести.
А как вести себя его новоиспеченной жене? За собой, вероятно.
Лилит вновь уверенно шагнула к нему навстречу, безотлагательно поднимая руки к горлу, чтобы начать расстегивать рубашку. 
"Не будь такой незыблемой, а то призрак бывшего так и будет тут маячить нечесаной каланчой..."
"Да как не будь, я же знаю, что делать..."
"Притворись".
"Не умею притворяться".
- Ты прекрасна.
Кажется, после этих слов, его сомнения во всем сызнова забегали по кругу, точно недельные мышата, которым внезапно постучали по клетке.
Он не считает себя притягательным как мужчина? Ага. Он не разбирается в чем-то интимном? Ага. Алё, у меня тут первая брачная ночь, как не стыдно-то. 
Лилит очень быстро справилась с пуговицами на его рубашке, со всеми, до единой. И, чтобы опять дать немного времени, тихонько обняла пальцами оба его запястья, умиротворяюще-нежно поглаживая с той целью, чтобы он расслабил руки. Потянула ладони к себе и, затаив дыхание, уложила на теплые бока.
Едва ли здесь сработает хотя бы одна прошлая схема. Взять в расчетливом сравнении, а кроме Статуара сравнивать ожидаемо не с кем, то былые планы не подойдут на корню.
Джек не просто другой, он человек, целиком и полностью уверенный в своем великолепии.
Он знал, что за женщину заполучил, он знал, чего она хочет и умел это давать. Сколько углов они посшибали в его квартире...не сосчитать.
Стоп.
Здесь достаточно мыслей о её бывших отношениях.
Необходимо сложить новую мозаику.
Если б Себастьян даже заикнулся о том, что должен ни в чем не уступить Джеку(как вот ему не уступить в том, чем никогда не занимался, интересно), то вместо постели Лилит сопроводила бы вчерашнего жениха прямиком в окно.
Может, как-то его приободрить?
Увы, разнобой фраз в голове варьировался от неуместно пошлых, до приторно-сладких, из сентиментальных романов, пестрящих трепетными бутонами алых пещерок(ужас-то какой) и разящими невинную плоть жезлами.
Подтолкнув руки мужа выше по своей спине, нашла собственным пальцам более занятное применение, забираясь под расстегнутую рубашку. Погладила Себастьяна по животу, груди, неторопливо поднялась на плечи.
Сегодня она хотела преодолеть невозможно крутую высоту. Кальцинированные хребты гор, бездонные пасти пропастей, издавна окружающие Себастьяна Снейка. Я вытяну из тебя каждое слово, жест, взгляд. Я с ног до головы укутаюсь в твою дрожь, как в позолоченную накидку королевы. Я извлеку из тебя каждый звук.
Звучит как бизнес-план маньяка.
Решив, что как раз настало подходящее время, Лилит принялась избавляться от рубашки Себастьяна. Сейчас тебе ничего из этого не нужно. Сейчас есть только я.
Одежда, понятное дело, была для её, теперь уже супруга, дополнительной линией обороны. Стоит только вспомнить парашютную мешковатость тех одеяний. Мог бы ходить в скафандре - ходил бы, всерьез.
Лилит, особо задерживаясь на ключицах, водила взглядом по его торсу, не отличавшемуся выраженным мышечным каркасом, имея в виду что-то многим больше, чем крепость осанки, в плане мощности. Сила и накаченность не главное, гибкость и цепкость под нужным углом...ох, ох, ох.
- Я люблю тебя, - сорвалось с языка.
"Я люблю тебя и я тебя хочу", - зрачки Лилит сильно расширились, взор максимально позеленел, подернувшись неравномерным туманом. Теперь она была почти не одета, а он наполовину раздет.
Расклад становится всё более интригующим. Она привыкла(очень привыкла) к тому, что может прикасаться где хочет, как хочет, когда хочет. Кто бы мог подумать, что это в первую очередь ей, а не ему, придется себя сдерживать?.
Она хотела добиться, чтобы помешанному на самоконтроле Себастьяну, сорвало резьбу. Чтоб из его головы выбило все привычные связки формул, цифры, элементы.
Разве ты не знал, что взял в руки огонь? Лилит пламя, начиная от корней волос и кончая электрическими подушечками пальцев. Лилит поджигает даже айсберги.
Лилит не такая как Ригель. Она не порох, не напалм, не атомный взрыв, не искусственно вышедшая из-под контроля вспышка.
Она глубинный, первородный, первозданный огонь, рожденный раньше, чем люди.
Огонь такого сорта позволяет лишь два расклада - беспощадно сжечь дотла, или милостиво позволить гореть вместе с собой.
Что ты выбираешь?

Настоящее время.

- Рано... - она негромко повторила за ним, переплетя их пальцы и слушая дальнейшие аргументы: - Я знала...то есть, конечно, это резонно. Но я должна была спросить.
Лилит не была помешана на ребенке так, чтобы эта идея, перевоплощаясь в манию, затмевала разум.
Она понимала, каких моральных и физических сил, каких вливаний энергии, времени, внимания, финансов, требует маленький человек.
Требует абсолютно справедливо.
Ему нужно качественное питание, одежда, из которой он будет вырастать, пока не закончится период роста, игрушки, книги.
Вокруг него, особенно первые пару лет, необходимо крутиться волчком и вертеть мир.
Себастьян прав.
Но Лилит знала не понаслышке, как умеет время течь сквозь пальцы, обжигающе протягивая поперек мечты кнутом несбыточности. Она очень хотела сестру. Ещё не научившись говорить толком и правильно произносить "р", мечтала о её появлении.
Почему именно сестры? Кто знает, просто она должна была быть.
Мать говорила "не время, не сейчас, некогда", отец покорно соглашался, а затем всё это неумолимо перетекло в никогда.
Кончено же, будучи почти двадцатилетней, преисполненной пульсирующей жизни, молодой девушкой, без катастрофы здоровья, пока ещё не страшилась "не успеть". 
Опасаясь повторяющихся, следующих друг за другом цепочкой, караванов "завтра".
- Хорошо. Я тебя поняла. Встанем на ноги. Стабильная работа, дом...
"Черт, а что, если это будет у нас только через десять лет. Через двадцать. Через..."
Лилит не собиралась спорить, да и предмет для спора не был достаточным.
Она честно спросила, он честно ответил.

Отредактировано Lily Potter (2016-09-15 12:21:50)

Две недели спустя.

Лилит успела приготовить завтрак, проводить Себастьяна(предварительно поймав его чуть ли не за шиворот, одной ногой через порог, чтобы покормить), собраться на учебу и, толкаясь в переполненном утреннем автобусе, поехать на лекции. Курс по анатомии был длинным, поэтому, он всё ещё шел.
С самого момента, как она открыла глаза, её слегка мутило, но женщина не обратила на это внимания. 
Первый колокольчик звякнул в голове сейчас, когда автобус качнулся, грузно поворачиваясь и в сторону Лилит нечаянно повело полную женщину в ярком одеянии и широкополой шляпе, с ног до головы облитую сладкими духами. 
В голове - тревожный колокольчик. В глотке - напряженный спазм, с ощутимым подскакиванием пищевода вверх. Сама-то не поела...
Хорошо. И хорошо, что есть вещи, которые, временами выборочное восприятие Себастьяна, изволит не замечать, выпуская из анализа. Всё было бы многим хуже, покойся в её желудке даже небольшой кусочек еды.
В полном автобусе...полной женщине стало душно и она, закатив глаза, цокнцув языком, страдальчески охая, замахала ладонью себе в лицо. Омерзительная сладость забралась в нос, заставив немного согнуться.
- Девушка вам плохо? - заметила какая-то старуха: - Девочка сейчас в обморок упадет...
Её заботливо посадили у открытого окна и в стекле, слегка отражавшем лицо, нельзя было не заметить нездоровую бледность, почти с зелена. 
Стало лучше. 
Около аудитории, не успевший позавтракать однокурсник уплетал какой-то фастфуд и запах, добравшийся до обонятельных центров, вновь заставил тяжело сглотнуть, абсолютно не от голода.
"Задержка, задержка, задержка" - набатом стучало в голове.
Себастьян меня убьет. 
Войдя в женскую уборную, Лилит на полную мощность вывернув исключительно холодную воду, побросала пару-тройку пригоршен себе в лицо, дождавшись, пока поток станет ледяным.
Подняла голову, хмыкнув своему блеклому и невеселому отражению в зеркале. Необъяснимо хотелось сделать сразу несколько вещей - расколотить зеркало, разрыдаться, немедленно запрыгать от радости, пройтись колесом и ступорозно свернуться калачиком на постели.

Три месяца назад.

You are so beautiful. 
To me.

В голове у Лилит небольшими красно-оранжевыми смерчами взвивались различные словосочетания, со словом "beautiful", но она бы не озвучила этих мыслей.
Ты такой красивый, для меня.
Есть ли шанс вообще хоть однажды назвать его красивым, не наткнувшись при этом, самое малое на скептическое: "Спасибо тебе за эту милую неправду, конечно, но больше так не говори". 
Лилит уже слишком давно знала(частично благодаря своей интуиции и проницательности в некоторых, особенно относящихся к спектру эмоций вещах, частично потому, что временами этого трудно было не заметить), его пренебрежительное отношение к самому себе, оно стояло перед глазами как разложенный китайский веер. И нет, он не повторял как мантру: "я урод, я урод, я урод", но...это было видно.
Не то, что он урод, а то, как неоспоримо считает себя таковым. 
Мать считала так же.
Статуар считал так же. 
Добрая половина сперва школы, затем универа, а теперь, вероятно и кафедры(второй половине было глубоко плевать, как плевать друг на друга и всё остальное, как минимум нескольким миллиардам людей на планете) была солидарна как с самим Себастьяном, так и с Джеком, с матушкой Лилит. Любая социальная среда стремилась либо вытолкать Снейка на поверхность, как облезший, старый, кривой поплавок, либо утолкать его на дно, под самый ил, чтобы ниже некуда.
Но Лилит была готова играть эту партию.  Это мой поплавок, чертовы пираньи.
Ей было далеко до Белль, но и Себастьяну было далеко до Чудовища. Ей было далеко до Эсмеральды, но и Себастьян не был Горбуном из Нотр-Дам де Пари, чего бы он там себе не выдумал. По крайней мере, так считала его новоприобретенная супруга.
Она была готова самолично растерзать на клочки всех, кто придумал эталон красоты. Слово эталон. Слово красота.
Миллионы людей на Земле кончают с собой из-за того, что не соответствуют каким-то эфемерным стандартам.
Справедливости ради, изъяны внешние, как правило, компенсируются внутренними достоинствами, эта мораль заложена в фундамент многих сказок, притч, легенд. Проблема состояла в том, что агрессивная по отношению с Себастьяну среда, считала, что у него нет ни внутренних, ни наружных причин для питания к нему любви.
Ни одной. Крошечной, полупризрачной, завалящей.
- Первая брачная ночь. Должна проходить на брачном ложе.
Она охнула, заливисто засмеялась, слегка запрокинув голову, крепко обвив руками его шею, как только ощутила невесомый отрыв от пола.
- Умоляю, без лекций…
Дождавшись, когда под лопатками и спиной окажется прохладная ткань постели, пока ещё прохладная и пока ещё...безликой постели, как полагается не разделенной на двоих - Лилит приподнялась на локтях, продолжая с любопытством наблюдать за Себастьяном. Согнув одну ногу в колене и слегка прокачивая ею. Ухмыльнулась, отвлекаясь на то, чтобы притянуть эту самую ногу к животу и начать стягивать чулок.
Медленно. Эротично.
Бросая в него стрелы с озорным, изумрудным, блестящим оперением из-под ресниц.

Настоящее время.

Она не досидела до конца даже первую пару. Найдя декана и объяснив, так мол и так(а заодно, на всякий пожарный, выяснив, каким образом прерывается и восстанавливается обучение на случай беременности), Лилит вернулась домой. Как только входная дверь закрылась за спиной - вспомнила, что хотела купить тест по пути. Миновав как минимум три аптеки... 
Балда.
Сползла по стенке прямо в прихожей, размазывая по щекам слезы. 
На часах не сравнялся ещё даже полдень. 
"Отлично, теперь я буду месяца три, о кошмар, если не больше, рыдать по поводу и без...вдруг...оно случилось и это... правда то, что я думаю!". 
"Но я же хотела...".
"А он не хотел".
"Он хотел, просто..."
"А если он предложит тебе аборт?"
"Не предложит...". 
По венам растекся парализующий ужас. Лилит знала, что это беспочвенное чувство, подгоняемое искореженным гормональным фоном(скорее всего!) и страхом. Себастьян, с его-то отточенной логикой, ну что он может подумать, забеременей она через две(!) недели после разговора, пришедшего к разумному итогу ожидания. Поставь ребенка на паузу...
Да я бы...
Но он.
Кое-как успокоив себя через пару часов, обнаружила дикое желание поесть. Не просто поесть - опустошить весь холодильник, как Робин Бобин Барабек, скушал сорок человек. И корову и быка. И кривого мясника. И телегу, и дугу, и метлу, и кочергу. Скушал церковь, скушал дом и кузницу с кузнецом...
Приготовить на ужин картошку с луком было плохой идеей, но Лилит поняла это, только уже двадцать минут сидя в обнимку с белым другом, планомерно прощаясь с плотным обедом.
Преходящие слёзы не прекращались и она искренне надеялась, что испытываемый по поводу реакции Себастьяна стресс, занимает хотя бы половину причины этой сырости.
Она не услышала как он пришел, занятая иными вещами, зато услышала как он ушёл. Из уголков глаз опять побежало и Лилит прокляла содержащийся в человеке процент воды. 

- Ну, что, моя вероятно беременная жена, будем проверять, станем ли мы счастливыми родителями, или ты просто отравилась?
Занавесившись волосами, коротко показалась на пороге ванной, бесцеремонно вывернувшись из рук, схапав тест и опять закрывая перед носом Себастьяна дверь.
Это было грубо.
Я знаю.
Он поцеловал тебя в лоб, он переживает.
Я знаю.
Ты ведешь себя как капризная эгоистичная сучка.
Я веду себя как беременная сучка.
Нет никакой разницы.
Через время, дверь опять отворилась и Лилит медленно вышла из ванной, судорожно стискивая тест в пальцах. Она, как и ранее, держала голову низко опущенной, молча протянув результат мужу.
Две полоски. Довольно четкие, чтобы быть ошибкой.
- Я думаю, недели две. Понятное дело, на днях поеду в консультацию, запишусь к врачу, встану на учет. Кхм...
Осеклась, по-прежнему напряженно отводя глаза, прислонившись к стене и внутренне перемалывая мысли про то, что Себастьян не сможет обрадоваться. Ведь он просил, он объяснял, он говорил. Всё по полочкам разложил.
И тут.

Лиха не ведала, глаз от беды не прятала. 
Быть тебе, девица, нашей – сама виноватая!
Над поляною хмарь –
Там змеиный ждет царь,
За него ты просватана. 

Удержи меня,
На шелкову постель уложи меня.
Ты ласкай меня,
За водой одну не пускай меня.

Зелье змеиное отыскать не сумею я, 
Золото глаз на тебя поднять не посмею я. 
Чешуею загар – 
Мне в осеннюю гарь... 
Уходить вслед за змеями. 

Пылью под пологом голос мне полоза слышится,
Полные голода очи-золото в пол-лица.

Он зовет меня вниз: 
"Родная, спустись, 
Обниму в тридцать три кольца!"

Удержи меня,
На шелкову постель уложи меня. (с)

Мельница - "Невеста полоза".

Три месяца назад.

У таких ночей нет скорости. У таких ночей нет спидометра. У таких ночей нет хронометра. У таких ночей нет ничего для измерения времени, расстояния, площади, высоты, длины, ширины, объема. Что ещё можно измерять?
Зато у таких ночей есть термометры. Температура - бывает всегда, она неумолимо ползет, тоненькой, подкрашенной, алой вертикальной ленточкой, с содержанием ртути, вверх, упираясь в наивысшую точку шкалы, а затем заставляя треснуть стекло, не выдержав перегрева.
Становилось жарко.
Сердце занималось тем, что планомерно увеличивало силу и частоту ударов, заодно безбожно круша ровный ритм. Очень скоро в комнате, на какое-то время, не останется ничего, кроме перемешанного стука сердец, играющих друг с другом в салочки.
И только потом придет влажность втянутого, сквозь закушенную губу, воздуха.
Хриплость неровного выдоха.
Немота затаенного дыхания. 
Тягучесть протяжного стона.
Стона.
Клокотание и кипение задержанного в горле крика.
Будет ли Лилит кричать, выражая тем самым всё, чего Себастьян не понимал так долго, невольно слушая за перегородками картонных стен и ненавидя человеческую физиологию за то, что она не дает нормально учиться. О, она не знала. Едва ли супругу придутся по душе - крики, даже в собственной постели. Или всё-таки?.
Лилит по-кошачьи улыбнулась, когда Себастьян цепко, словно ястреб, захватил в плен её лодыжку. Это ваш трофей, мистер Снейк, я и не думала оспаривать такой факт. Любопытство расцветало в изумрудном омуте пышным каштаном. Нога, вот с чего он решил начать?
Периферия человеческого тела.
Любопытно.
Когда наступило время, после которого Лилит поняла, что заглядывается на эти пальцы?. Ему бы в пианисты. Впрочем, химики тоже хорошо. Химик. В честь какой реакции они назовут эту ночь?
Реакция Бриггса-Раушера.
Шизофреническая автоколебательная взбрендившая смесь, которая постоянно будет менять свой цвет с желтого на голубой и обратно. 
Сгорание дихромата аммония, в результате которого образуется миниатюрный вулкан. 
Ну а что будет, если смешать два вышеупомянутых химических вещества и поджечь их? 
Кипельно-красный огонь в центре, от которого вьются цилиндрические, змеистые огненные ленты, причудливо изгибаясь.
А, может быть, "Огненная метель"?
Аммиак и оксид хрома. 
Первый пример вылетел из головы, как пробка хорошенько взболтанной бутылки игристого вина - когда пальцы Себастьяна принялись массировать кожу...
Последний пример - когда до подушечки пальца дотронулись пламенные губы.
Не выдержав, Лилит тихо ахнула, откинувшись на постель и ярко чувствуя скачущие прямо по сети кровеносных сосудов искорки. Эти трассирующие пули метили прямиком в сердце, которое как раз раздулось до размеров такой цели, в которую не попадет только слепой.
Приятно?
Слабо сказано. Лилит обратилась в клавиши, кнопки, струны, мундштук флейты. 
Эта виолончель принадлежит тебе одному, Себастьян Снейк.
Эта арфа с биометрическим управлением.
Это скрипка Страдивари.

Настоящее время.

- Немного не так, Лилит. Мы поедем.
Она не поняла сперва, не расслышала, что он сказал - мешалась гулкая, звенящая, перепуганная, пережатая тисками пустота. Чуть не уперлась ладонями в грудь, чтобы опять оттолкнуться и упрямо вывернуться, как поставленный в угол ребенок.
Ребенок.
Всё снова возвращается к нему.
Барьерный жест стих, ещё не начавшись, потому что по тонкой арельефной резьбе наконец дошли истинные слова Себастьяна.
Мы поедем.
Мы.
- Себ...
Ладони разжались, раскрылись, скользнули ему на бока, с доверчивой и отважной готовностью. Жена ткнулась лицом в грудь мужа, уже ровнее вдыхая его запах. Провел по волосам. И ещё раз и ещё. Откуда в нем столько пуховой ласки для неё?
"Дура. Как я могла поставить его и аборт в одно предложение. Ну, не идиотка ли. Сущая. А может, мне можно, хоть немножко?. Буйство гормонов, как индийский фестиваль красок. Не-а. Бешенство беременных это некрасиво. Логично, но некрасиво. Он любит логику. А психованных девушек в интересном положении? Девушек - нет. Точно. Меня - да".
- Лилит. забудь, что я сказал тогда. Это не имеет никакого значения. У нас будет сын... Или дочь - не важно. Я, - она впилась в его лицо окнами на всю катушку распахнутых век: - Не предполагал, что это случится так быстро - я не буду лгать, но...это все равно...... счастье? 
Счастье. Вот как он сказал.
- Счастье... - пришлось снова быть калькой, воровато копирующей слова, потому что вымолвить что-то своё, во-первых, было сложно, во-вторых, в груди ещё не утих необъяснимый полупанический приступ, нужно ещё пару секунд и вот: - Да! Это счастье, ты даже не знаешь, какое это счастье...
Воображаемый луч вполне реального внутреннего солнца озарил фисташковые залы вспыхнувших глаз, превращая их оттенок в травянисто-оливковый, делая цветоизмещение бездонным, преобразуя в счастливый водоворот. 
Мысли о том, что она станет мамой, надежно углублялись, укрепляя фундамент вековым цементом, превращая уже почти в реальность, серьезный всесторонний факт.
Страх оскудел, делаясь обрубленной половинкой точки.
- Ты ведь так этого хотела, а я.. я уверен, что у ме.. у нас все получится.
- Получится, получится, получится!
Лилит серебристо-звонко, переливчато засмеялась, вихрем отскочив от него на пару шагов и рывком поднимая руки вверх, как штандарт. Покружилась на месте.
- Получится, получится, получится!
И ещё одна задорно описанная около своей оси окружность. В голову и шею ударил жар. Скулы Лилит заалели, глаза переполнялись пламенно-платиновым сиянием, точно там, за сетчаткой ожил феникс, или жар-птица. Голову закружило, на висках расцвела мелкоточечная роса.
Снова изо всех сил прижавшись к Себастьяну, она выдохнула:
- Не бойся. В голову дало. Со мной всё хорошо. Не считая попеременный променад к фаянсовому другу...

В плотном облаке пыли 
Под названием город, 
Как пораженные громом, 
Мы стояли напротив. 
И я дала тебе руку. 
Я подала тебе знак. 

Здесь можно дышать, 
Лишь дыхание задержав. (с)

Около месяца спустя.

Лилит стала привыкать останавливаться у витрин с детской одеждой, колясками, невысокими трехколесными велосипедами.
Лилит стала привыкать гулять по отделам игрушек. Лилит стала привыкать иногда садиться на постель, чтобы расстояние между ею и Себастьяном оказалось таким, дабы хватило для ещё одного места, ещё одного. Лилит замирала, представляя как Снейк катает на плечах ребенка.
Пока ещё бесполого - то мальчика, то девочку.
Как он смеется, подбрасывая его/её вверх. 
Ты будешь отличным отцом, Себастьян Снейк.
Моей веры в это - достаточно. 
Лилит мечтала о том, как они будут устраивать маленькие тихие пикники на травяной лужайке. Купят большой дом и тот наполнится светом на все времена. 
Она выберет для детской самые красивые во всем мире обои, потому что в интерьере муж разбирается примерно как известное животное, в известных же оранжевых апельсинах. Он может искренне не понять, почему предложение Ригель поклеить те, черные, ну с танцующими скелетиками - неуместно и вынуждает супругу ворчать.
Лилит украдкой запихивала себе под свитер подушку, крутясь перед зеркалом.
Лилит еле держалась, чтобы не посмотреть хоть один документальный фильм про роды. Себастьян превратился в сущее укрепление заботы и она втройне не понимала, почему...и почему все окружающие считают, что он будет плохим отцом. Или что, функция оберегания работает у этого человека лишь по отношению к жене. Избирательно же, однако.
Упрямство - с рождения зацементированное в характере, скрепилось титановыми пластинами, толщиной с кулак и шириной как бетонная плита. Лилит ничего не хотела знать.
Единственное, что успешно могло выбить её из колеи - мать.
Сообща решили, что во время беременности, лучше свести визиты домой на минимум. Миссис Снейк и не горела желанием ехать. Только по папе очень скучала. Несмотря на то, что он забегал почти каждый день, днем в основном, не успевая застать Себастьяна.
И сейчас, стоя на кухне и собираясь печь блинчики, она вдруг резко вспомнила об этом.
- Мы едем к врачу. И ничего не хочу слышать. Если откажешься – повезу прямо в пижаме.
- Себ...ну, почему она такая.
Вытерев тыльной стороной дрожащей руки слезы со щек, Лилит наклонилась вперед сильнее, закрыв глаза. Она была уверена в том, что ему понятно "кто". Ему понятно "какая". И лишь "почему" риторически зависло в воздухе, разделенное на двоих.
Она хотела чтобы это было: "МАМА, Я БЕРЕМЕННА!"
"ГОСПОДИ, РОДНАЯ, ДОЧЕНЬКА, Я СТАНУ БАБУШКОЙ!". 
Она уже знала, как это было: "Мама, я беременна".
Короткие гудки в трубке.
Глубоко вздохнув, наконец уложила в голове смысл того, что произнес Себастьян.
- К врачу...я не хочу сейчас.
Поджала губы. Помолчала. Подумала.
- А мы сможем заехать к папе?

31 июля, 19 лет назад. 

Лилит превратилась не только в тонкий инструмент, но и в высокочувствительный, восприимчивый эхолокатор, с обширным диапазоном частот. Она была ажурной бело-серебряной паутиной, принимающей малейшее шевеление воздуха за несколько секунд до того, как оно произойдет и даже до того, как зародится.
У неё по всему телу извечно посажены вибриссы эмоционального осязания. Пальцы Себастьяна, по-прежнему, не двигались куда-то от её ног и это было несомненно хорошо, но массаж ступней, длящийся до утра, здесь никто не заказывал.
"Знали глазки что покупали, теперь ешьте, хоть повылазьте!" - черство гаркнул в голове маменькин голосок. С тех самых пор, как они объявили о намерении пожениться, Лилит выслушала от Офелии столько шуточек про мужское половое бессилие и сальных отвратительных намеков, сколько уважаемым представителям старшего поколения и знать-то не положено.
Уважаемые представители старшего поколения должны краснеть, стесняться и заниматься этим исключительно раз в неделю, в миссионерской позе, под одеялом, обязательно без света и тихо, отдавая супружеский долг.
А уж заговаривать о сексе...делая сие действо предметом неуместных дурацких шуточек - да поберегите же от того беса ваши ребра и седые бороды-то.
Как хочет Себастьян, при этом не ляпнуть бы - боже, да никак, никак он не хочет, он отрешен от плотского, как аскетичный отшельник - Лилит не знала. Никак не хочет?
Ну, это мы ещё посмотрим, если ты осмелился жениться на Лилит Ифан.
- Себастьян, - шепотом позвала Лилит и пошевелила пальцами на ноге, снова приподнявшись и с интересом глядя на него, чуть склонив голову набок: - Я состою не из одних ног.
Она уперлась ладонями в постель, перемещаясь ближе к изголовью кровати и согнула вышеназванные ноги в коленях, подтягивая их к животу.
Ухватила Себастьяна за руку, вновь потянув к себе. Дождавшись, пока муж полностью залезет на постель, Лилит оказалась на коленях, а после порывом приблизилась, обнимая за шею.
Если бы она знала, что Себастьян считает такое начало быстрым, изумление пришлось бы маскировать, примерно как ядерный реактор в чистом бескрайнем поле. Она начинала по-разному, иногда даже едва раздевшись. Но. Сейчас совершенно не время думать об иных началах, как уже было веско оговорено. Воздух продолжал плавится, зачем-то приобретая яблочно-медовый вкус, с налетом корицы. Кажется, Себастьян не любит очень острых вкусовых ощущений, либо она неправильно это помнит.
При мысли об острых ощущениях всё тело прошила единая электрическая вспышка, заставившая прижаться к телу напротив сильнее. Чтобы грудью к груди и животом к животу. Теплые пальцы отвели волосы с его шеи, Лилит поцеловала около кромки роста волос.
Над этими волосами всегда издевались.
Над этими острыми плечами всегда издевались. 
Над этими торчащими ключицами всегда издевались.
Нам этим... если вот так пробежаться пальцами по позвоночнику к пояснице от шеи, там найдется местечко, благодаря которому осанка Снейка давно растеряла ровность...и она пробежится, только не заострит, не замедлит скорости.
Потому что так надо. И дело вовсе не в её слепоте, о которой не кричит разве что каждая сорока, сидящая на ветке около дома. Пальцы Лилит погладили поясницу Себастьяна и улеглись ниже, на его ремень. В солнечном сплетении что-то напряглось, вызывая цепную реакцию мышц спины и плечевого пояса. Немедленно расслабить, иначе он всенепременно интерпретирует жест по-своему и эту ночь уже не спасти.
Как это вообще делается?
Почему никто не написал методичку про то, какие химические формулы надо начертать у себя на теле, чтобы...
Как сделать, чтобы он истерически не поднял свои дурацкие барьеры?.
Чтобы он не решил, что она сочла его девственником, несуразным ребенком, что всё это смешно. Похохочем и баиньки, зачем ещё что-то делать?
Когда мужчина - сжатая пружина, стянутая спираль, в пентаграмме CuCO3; карбонат меди, Ti(NO3)2O; оксид-динитрат титана, FeO(OH); метагидроксид железа; OF2 - дифторид кислорода.
Кислород.
Дышать.
Когда женщина, по его мнению - примерно шестьдесят килограмм мяса, двести шесть костей и зеленые искристые глаза.
Лилит выдохнула, терзая губами его плечо и шею, а руки перебрались вперед. Поддев безымянным и средним ремень, уверенно потянула на себя, второй рукой вытаскивая жесткий хлястик из петли. Потянула за высвобожденную полоску, слушая позвякивание пряжки.
Да, она умеет расстегивать ремни брюк наощупь, ничего не поделаешь.
Возможно, стоило бы сказать что-нибудь, но она опасалась, что это прозвучит уж слишком ободряюще.
Теперь пуговица.
Она не слишком частит?.
Пришлось отстраниться, взяв его лицо в свои руки и выискивая встречи глаз:
- Посмотри на меня...

Отредактировано Lily Potter (2016-09-23 17:34:09)

31 июля, 19 лет назад.

Заклинательница змей - она заклинательница змей.
Тонкое, извилистое, гибкое тело, всегда готовое к отравленному броску. Вместо ядовитых клыков, похожих на короткий стилет - пиалы с мышьяком, рассованные по карманам, тщательно закупоренная серная кислота, дрессированный едкий дым.
Оно поднимется, как кобры восстают из корзин, слушая мелодию дудочки, по повелению лишь только взгляда.
Вы когда-нибудь пытались приручить змею?
Змеи - хладнокровные, хитрые, скользкие, опасные и мстительные существа.
Не создания. Созданием была Ева, а Змей с Древа Познания был существом.
Создания - собаки, львы, теплокровые олени. Олени бьются рогами, как на дуэли. Зря что ли благородные.
Вы когда-нибудь видели, как сражаются змеи?
Лилит пожалела, что в комнате нет зеркала, пока жадно целовалась с Себастьяном.
Застежка на бюстгальтере оказалась разделенной и Лилит плавно повела плечами, заставляя бретельки съехать.
Ещё одну деталь одежды прочь.
Дальше было то, что хотелось немедля занести в анналы долговременной памяти, высечь на ментальных скрижалях - он толкает её на постель, леденя бедро прямоугольным кусочком металла. Лилит запрокинула голову, приподнимаясь на лопатках.
Она замечает, что Себастьян привычно фиксируется на одном действии. И ощущает себя на седьмом небе.
Выдох.
Всхлип. Вдох. Просьба:
- Ниже...
Точечки мурашек по коже. Себастьян сумеет рассмотреть их детально. Короткие волоски, приподнявшиеся над поверхностью тела.
Налившиеся, округлившиеся, затвердевшие соски. Приоткрытые створки губ. Пальцы, стиснувшие простынь.
Медленно разъехавшиеся в стороны колени.
Вскинутые руки.
Руки в волосах. Подушечки пальцев, массирующие затылок, ноготки, ведущие вдоль позвоночника по шее. Острые углы лопаток.
Огладить их.
Чуть впиться кончиками ногтей  - как сечение на тонком стволе камыша - моё.
Она хочет, чтобы Себастьян вздрогнул.
Она дышит прерывисто, в этот миг она на долю секунды помнит неписанный закон: когда Вы приручите змею Змея приручит Вас.

Середина ноября. 19 лет назад.

Себастьян отвезет её к папе. К горлу подкатила тошнота, не грозившая закончиться логическим финалом в этот раз - пока ещё, ничего не ела. А вот несостоявшиеся блинчики жаль...
Понимая, что вскоре разрыдается из-за почившей еды, Лилит нехотя отправилась переодеваться. Угроза отвезти в больницу, не снимая пижамы, являлась реальной. Сегодня в Лондоне было не так холодно(относительно, всё относительно, всё-таки ноябрь на дворе), но она надела шерстяную юбку и тонкий свитерок - последнее время всегда мерзла.
Себастьян сказал, что можно даже не думать о матери.
Себастьян очень переживает за неё.
Они уже ходили на пару плановых осмотров, уже брали анализы, уже как-то оценили начало беременности, и визита в больницу она не боялась. Почти. Несмотря на это, внутренне ощущала, что-то не то. Как неясные разводы на запотевшем стекле.
Её постоянно тянуло сидеть около окон, а Снейк ворчал, что продует, необходимо себя беречь.
А ведь так здорово - обложиться подушками, сделать гнездышко из пледа, смотреть на дождь.
- Вы по записи?
- Нет, мы с острыми жалобами.
Ворчание медсестры отскочило от Лилит, как от стенки горох, даже бровью не повела. Из-за чего, едва вопрос мимо ушей не пропустила.
- Лилит?  Идем?
- А? - скользнула по нему расфокусированным взглядом: - Да, конечно...заодно услышу, как там прошлые анализы. Обещали ведь позвонить.
Лилит поджала губы. Не любила, когда медики чего-то сулят, не выполняя. Оставив Себастьяна в коридоре, пока будет прыгать на кресло и делать прочие не присущие мужскому созерцанию вещи, ободряюще улыбнулась, скрывшись за дверью кабинета. Ещё с момента: "Здравствуйте, миссис Снейк, мы вас так ждали, проходите, пожалуйста, сейчас посмотрим, как наши дела..." - в голове тренькнул нехороший колокольчик.
Так воркуют с детьми, котятами - уносимыми в коробке к речке, непроходимыми дебилами и с людьми, которым боязно показать истинный тон, каким окрашена речь.
Её посмотрели в кресле, аккуратно нашли все результаты анализов, деловито разложив на столе, усадили на стул, стоящий напротив стола врача. Медицинская сестра-ассистент поинтересовалась:
- Пригласить вашего мужа?
- Я думаю, не следует торопиться звать мистера Снейка, - врач наконец подняла глаза от бумажек, сцепив руки в замок: - Лилит, я должна с вами серьезно поговорить.
Комната незамедлительно закружилась перед глазами, в горле пересохло и заворочался ком, жар обдал кипятком солнечное сплетение. По нервным окончаниям ударил ток - страх, зрачки мгновенно расширились. Больно сжавшееся сердце пропустило три удара подряд, никак не меньше трех. Сестра перепугалась, резво поднеся к её носу нашатырь из ловко открытого бутылька, нанесенный на ватный диск.
Лилит отшатнулась и скривилась, задыхаясь, имя запуталось на непослушных губах.
Потом вдруг подалась вперед, упершись ладонями в столешницу и вкрадчиво, вероятно сейчас её тон мог потягаться с обычными интонациями супруга, промолвила:
- Что с моим ребенком?
- Видите ли...судя по вашему состоянию и неутешительным результатам анализов - беременность может протекать настолько трудно, что и вам и плоду угрожает серьезная опасность.
- И...
- Миссис Снейк. Я вынуждена предложить вам прерывание беременности по медицинским показаниям.
- Нет... - почти шепотом, бледнея на глазах.
- Лилит. Послушайте, Лилит. Вы запишетесь, мы вас хорошенько пролечим, подготовим и, может быть, через пару лет...
- Нет, - громче, по нижней губе прошла судорожная дрожь.
- Вы будете абсолютно здоровы и благополучно родите чудесного...
- НЕТ!

Дальше произошло несколько вещей - она подскочила, сестра обняла её за плечи, пытаясь удержать и заодно отчаянно взывая к Себастьяну, в руки которому и подтолкнула жену, как только тот появился на пороге кабинета.
- Нет, нет, нет, - Лилит дрожала всем телом: - Я отказываюсь. Я напишу сто отказов. Я буду рожать. Я буду... я...
- Мистер Снейк, - доктор, однако, была бесстрастна как плинтус, поднимая на него холодные, прозрачные льдистые глаза, будто ненастоящие: - Урезоньте свою многоуважаемую супругу. Риск того, что при беременности, погибнут и плод и мать, слишком высок, в данных обстоятельствах. Я предложила медикаментозный аборт и сказала, что вынашивание будет благополучным позже, но...она ничего не хочет слышать.
Она ничего не хочет слышать.
Лилит вцепилась в Себастьяна, вжимаясь лицом, по которому стекали слезы, ему в грудь.
Да, он говорил, что сейчас не время. Он говорил, что нужно было подождать ещё...подождать, пока они встанут на ноги. Это что же - бумеранг вселенной?. Месть материальности мыслей? Злая ирония судьбы?
Жестоко. Как же жестоко.
- Всё будет хорошо. У меня всё будет хорошо. У нас всё будет хорошо.
- Мистер и миссис Снейк, я рекомендую вам посоветоваться...и принять решение. Разумное...
Ха, да если Себастьян только заикнется о том, что гинеколог права, что им стоит согласиться на медицинский аборт, что за ужасное слово, он больше никогда не увидит в своей жизни ни Лилит, ни их ребенка.
Ни живыми, ни мертвыми.
Да и потом...смог бы он носить апельсины своей жене, читать ей Сартра, смотреть на вперившиеся в потолок неосмысленные стеклянные глаза, вспоминая аналогичные мучения единственной лучшей подруги, понимать, что мир Лилит начнет состоять из некупленных игрушек, непоставленных кроваток, ненаклеенных обоев.
И это всё равно что приносить лилии на могилу.
Кому-то, похороненному заживо.
Лилит. Похороненной. Заживо.

31 июля, 19 лет назад.

Да сколько же у тебя рук? Пронеслось в голове падающей звездой. Это потрясающе. Кто бы мог подумать, что Себастьян Снейк знает, как искусно обращаться со своими пальцами, если они не заняты колбами и реактивами.
Кто бы мог знать, что его язык, обычно занятый вербальным унижением людей, так или иначе не стоящих внимания - способен быть столь виртуозно ласков. Следовало отметить, что если б хоть ещё одно существо женского пола обладало этим знанием, Лилит забыла бы, в чем ей теоретически предстояло поклясться Гиппократу и свершила бы убийство. Снейка особенно никто не окружал и, честно признать, это всегда устраивало. Дело было не в недоверии. И не сказать, что она была жадным человеком, стремящимся посадить на цепь... фигура, выделяющаяся на фоне смазанной толпы - вот какое первое воспоминание о нём хранилось в мыслях. У фона были очертания, силуэты, головы, волосы. И не было лиц.
Лицо Себастьяна Снейка - бледное, резкое, с бездонными черными глазами, его худощавая, будто заштрихованная карандашом фигура. Тогда она смотрела прямо на того, кого ежедневно не видят несколько сотен пар глаз. И видят несколько десятков, что не к добру.
Она знала, что Снейк не очень доверчив к словам, поэтому(по крайней мере, пока что) старалась реагировать иначе - логично, понятно, систематизированно. Черт подери, кому-то в голову вообще может прийти систематизировать секс?
Сейчас они вошли в резонанс, синхронизировались и он ожидаемо ощутит каждый ответный импульс, рожденный в её теле. Когда зубы Себастьяна более настойчиво взяли в плен грудь, Лилит ахнула и плавно выгнулась, запрокинув голову сильнее. На шее вздулись вены, дыхание дополнительно участилось, становясь более шумным. Пальцы напряглись, сжимаясь в волосах ещё более ощутимо, а ноги пришли в движение - Лилит подняла их и закинула Себастьяну куда-то на поясницу, притершись животом к его животу.

Середина ноября, 19 лет назад.

Лилит дрожала, как осиновый лист и ощущала себя немногим лучше выдранного из раковины моллюска. Виски сжимало тупой болью, по спине рядами бежали мелкие мурашки. Её мысли будто выпали из ирреальной оправы, расползаясь нефтяным пятном по гладкой поверхности моря, над которым мрачно кружат буревестники. С трудом удерживая себя на грани сознания, она цеплялась только за одно - голос.
Этот голос ненавидели практически все её знакомые, начиная со школьной скамьи.
- Конечно, мы справимся, Лилит, конечно справимся, - этот голос обращаал песок в стекло, и вино в воду, а если без патетики, он сказал; сегодня мы стали одним целым и я клянусь быть с тобой вместе в болезни и здравии, в богатстве и бедности, пока смерть не разлучит нас: - Все в порядке. Мы сделаем все возможное, чтобы выжили вы оба, мы больше не пойдем к этому врачу, мы найдем другого. Никаких абортов. Мы проконсультируемся, что делать, чтобы свести риск к минимуму. Я не могу потерять ни одного из Вас, Лилит, хорошо? Ты слышишь меня? Мне позвонить твоему отцу или ты хочешь домой? С новым режимом дня мы будем разбираться завтра. И ты будешь слушаться врача – и меня. Потому что я буду следить, чтобы ты делала все, что доктор прописал – никаких больше блинчиков и звонков твоей матери. Все понятно?
- Да, - её голос пока был слаб, но дрожь понемногу утихла.
Лилит сомкнула руки где-то за его шеей, машинально перебирая волосы пальцами - это успокаивало. Успокаивало опустить голову, с силой уткнувшись глазами в плечо. Себастьян Снейк пока не сделал ничего, что заставило бы усомниться в его надежности. Он совсем не был похож на Ромео, на Дон-Кихота, на любого усредненного рыцаря с кастрюлей на голове, лихо скаканувшего со страниц тривиального романа о любви.
Он был реальнее, а значит лучше, ведь недостатки бывают даже выгоднее надуманных достоинств. Глубоко вздохнув, она всхлипнула последний раз, отстранившись немного. Подняла голову, положив ладони Себастьяну на плечи, а затем прижалась лбом к его лбу:
- Со мной всё хорошо. Я сбегаю на секунду в уборную, а ты найти стакан воды. Пожалуйста.
Лилит улыбнулась, давая понять, что пришла в относительную норму, а потом немного постояла, держа руки на плечах Себастьяна, когда встала с его колен. Потому что должна была уверить, что не упадет. Выпрямилась и посмотрела в конец коридора, где была дверь с характерным, "дамским" знаком. Уверенным кивком показав, что провожатый до туалета ей не нужен, рыжеволосая вскоре скрылась за ещё одной дверью. Подошла к зеркалу, наклонившись и плеснув себе в лицо холодной воды. Глубокий вдох. Глубокий выдох.
Повернувшись к отражающей поверхности боком, подсунула под свитер ладонь, выпячивая ткань так, словно у неё уже вырос внушительных размеров животик. От этой картины хотелось громко рассмеяться, пролить полведра крокодильих слёз, танцевать и забиться в угол. Одновременно. А ещё хотелось шоколада.
Выйдя обратно в коридор и заметив супруга, уже раздобывшего где-то стакан воды, Лилит подошла, сразу же взяв питье и сделав несколько щедрых глотков, резюмировала:
- Себ. Я хочу шоколадку. Мы ведь можем купить шоколадку? Самую маленькую.

Отредактировано Lily Potter (2017-01-02 18:59:14)

31 июля, 19 лет назад.

Как ему объяснить, как ему показать, как его...научить?
Витавшие в голове у Лилит раздумья, отчасти похожи оттенком, если б кому-то на ум пришло их сравнить. Нет, она не считала, что новоиспеченный супруг полный профан во всем, что касается...интимной сферы жизни. Не профан, но скорее. Теоретик.
Проклятье, а есть слово, которое менее унизительно звучит? Как-то вообще не хочется унижать собственного мужа в первую брачную ночь. Его первую брачную ночь, их первую брачную ночь.
Которая, к слову, не растянулась бы на первую брачную пятилетку. Изгнав насмешливый голос мамочки, подло хихикающий под руку что-то о том, почему Дальтон либо Менделеев Камасутру не написали: вернулась в русло, присущее происходящему. Её матушка занималась настоящим святотатством, находясь отсюда за километры и, мысленно посоветовав родительнице скрыться там, где вечно журчит вода - Лилит споткнулась о вопрос. Как утянуть Себастьяна в эту реку следом за собой, при этом не утопив.
Лилит уже почти растворилась в ощущении полного блаженства - ищущее от Себастьяна жаркое тепло, его руки, волосы, губы. Сердцебиение, дыхание, запах. Радужный купол поцелуя, на который она ответила весьма рьяно, неожиданно осыпался звенящими осколками:
- О, Лилит, Лилит, прости, я… Я все исправлю. Я сееейчасссс все поправлю.
Вкус поцелуя недоумевающе таял на губах, как сливочное масло, исчезающее на раскаленной сковороде. Зрачки Лилит, почти наглухо закрывшие собой радужку, наполнялись плохо оформленным вопросом.
За что он извиняется?
Понятия не имею.
Если он считает своей ошибкой простой поцелуй, то что же будет, когда...
Мерлин. А Мерлин-то здесь при чем?
Лилит приподнялась на локтях, молча касаясь губами губ мужа. Сперва легко, потом углубляя. Опершись одной ладонью о постель, обвила второй рукой шею, а потом оттолкнулась. Приняв сидячее положение и вынудив Себастьяна принять его тоже, Лилит крепко обняла за шею теперь уже двумя руками, ни на миг не прекращая целоваться. Это грозило тем, что они оба вскоре умрут от острой дыхательной недостаточности.
Право слово, хорошо, что они не японцы. Иначе Себастьяна звали бы как-нибудь - Сэберо и он давно сделал бы себе харакикри. Удержавшись от того, чтобы издать неопределенный нервный звук, она не могла понять, какого рожна думает о Мерлинах и японцах. Слишком странно размышлять на тему, как показать Снейку, что он покамест никакой промашки не сделал?. Вероятно.
Перейдя губами на его шею, Лилит выдохнула, обдавая кожу горячим дыханием:
- Что ты собрался исправлять?
Она поерзала, удобнее сомкнув ноги за его поясницей. Подушечки пальцев занимались прогулками по плечам и спине, добираясь до лопаток и взбегая вверх. Если бы женщина, доставшаяся Снейку в законные супруги, была из прослойки типичных - она давно бы психанула и оделась, подумывая наутро о разводе. Брачное ложе это не место для странных вопросов и под стать странных ответов, не место для поиска истины, Святого Грааля, не место для того, чтобы - бояться?
Себастьян не боится!
Боится.
Матушкин голос пробивался даже оттуда, где всегда журчит вода.
Он боится, боится, боится, вечность с тобой - он будет бояться.
Замолчи, замолчи, замолчи. Тело пробила крупная дрожь, которую по счастью было удобно списать на иное, а не то, чем она являлась. Лилит прижалась к Себастьяну крепче.
Его логика требовала разговоров, а не концентрированной интуиции, управляемой ощущенчески.
Линейные каналы, гениальные древнегреческие акведуки.
У Лилит это были бездонные горные озера и в них можно было прыгать с края кипельно-белого облака, похожего на сахарную вату.

Середина ноября, 19 лет назад.

- Мы купим тебе шоколадку – ту, которую ты захочешь, хорошо, Лилит? И мы пойдем завтра к нормальному врачу. Я найду человека, который сможет тебя осмотреть, хорошо?
Себастьян сказал это с такой уверенностью, будто ради той шоколадки, которую захочет Лилит, он погасит Солнце. Лилит выслушала окончание фразы и вдумчиво кивнула. Смяв пластиковый стаканчик, опустошенный до дна, она выбросила его в предназначенную для мусора урну, стоявшую у стены и взяла мужа под руку, направляясь с ним прочь из этого коридора:
- Хорошо. Завтра мы пойдем на прием к хорошему врачу, к такому, кто не будет мне предлагать варианты про...
Её рука красноречиво дрогнула у него на локте, но окончание фразы и не требовалось. Пропуская белые равнодушные стены мимо сознания, женщина вдруг вспомнила о том, что они собирались встретиться с её отцом.
- На углу телефон-автомат. Но, честно признаться, Себ, я несколько подустала. Этот поход вышел совсем не таким, как мне представлялось, давай поедем к папе как-нибудь в другой раз?
Отлично зная, что супруг согласится совершенно на всё, чего бы ей сейчас ни захотелось, Лилит огляделась, притормозив на крыльце больницы. Было свежо и даже показалось, что похолодало(либо её всего-то морозило от пережитого стресса). Заметив неподалеку киоск, где помимо прочих съедобных мелочей был и шоколад, Лилит устремилась к павильончику. Улыбнулась женщине в окошке, пожелала доброго дня. Занялась рассматриванием сладкого ассортимента. И вдруг услышала неясный мягкий звук. Повертела головой, но ничего не увидела.
- Мяу.
Звук повторился. Через несколько мгновений из-под киоска вылез небольшой котенок - ярко-рыжий, с бойкими зелеными глазами. Он поднял голову и снова мяукнул, посмотрев прямо на Лилит. Бесстрашно подбежал, ткнувшись пушистым лбом в ноги. Очаровательная, добрая улыбка озарила лицо Лилит и даже круги под её глазами словно стали меньше, она присела на корточки, поднимая мини-кота на руки и придирчиво рассматривая:
- Привет. Ты кто тут у нас? У вас под павильоном живет настоящий красавец, мэм. Или красавица.
- Хм, пока что живет, - до этого нейтральное лицо тучной женщины, у которой в ушах нервирующе болтались огромные безвкусные пластиковые серьги в виде апельсинов; исказилось: - Я уже вызвала службу по отлову бродячих животных.
- Что? - глаза Лилит нехорошо сузились, просветлевшие черты лица заострились.
Любой, кто знал её достаточно давно, мог явно почувствовать, как воздух вокруг заиграл опасностью. Никто не смел говорить, после того как эта женщина расстроилась, узнала нехорошие вещи, услышала тяжелые слова, едва на грани обморока не оказалась - никто не смел говорить ей о том, что вызвал отлов для маленького, ни в чем неповинного и беззащитного создания.
Шоколад, лежавший на этом прилавке, мгновенно потерял всяческую привлекательность. Она не взяла его даже даром, умирая от голода. Павильончик бы уже сравняли с землей силой мысли, если б плеть нестабильных гормонов не хлестнула поперек спины Лилит, со свистом рассекая пространство. Секунда - и в глазах заблестели слезы. Она вцепилась в котенка, а котенок в неё. Скорее всего, это означало только одно.
- Себастьян. Я не хочу шоколадку. Я хочу его.
Теперь эти двое могли посоревноваться в том, чьи изумрудные взгляды были более умоляющими.

31 июля, 19 лет назад.

Заметила ли "якобы оплошность" Лилит? О, конечно, она заметила!
Почему незамедлительно принялась за расплывчатые, но неподдельные жесты понимания и пространной тактичности, и впрямь без капли фальши, вместо того, чтобы устроить на их супружеском ложе, в первую брачную ночь, сцену далеко не постельную, а по экспрессии не уступающую подобной ни на йоту?
Да потому что, во-первых, фактически не стряслось ничего непоправимого. Луна не упала им на головы, под ними не раскололся взгретый ад(окей, судя по жарким неослабевающим ощущениям, щедро пропитавшим каждую клеточку тела, о последнем она бы поспорила), не начался метеоритный дождь, динозавры не воскресли и не вымерли, а стояли себе спокойно экспонатами в отделах музеев и археологических мировых коллекциях, представляя собой бренные останки, в основном, в виде белоснежных скелетов. Себастьян никого не убил, не покалечил, не отравил. Ригель вдруг не прикатила на такси, возжелав продолжить торжество и не принялась громогласно распевать под окнами хэви-металл, энергично истерично встряхивая прической, очень подходящей для рокерши. 
Во-вторых, есть на свете вещи, сами собой разумеющиеся, которыми не укоряют родных людей.
В-третьих, за половину детства и юность, она уже до тошноты устала смотреть на вопиющий пример омерзительности человеческих высказываний. Офелия Ифан, её матушка: заблуждаясь, считала себя правдорубом, на самом деле являясь грязной трусихой, выплевывающей в лица людям необоснованно жестокие слова.
Она никогда не стеснялась говорить при ребенке об отце такое, что...Лилит бы засомневалась, а нет ли у неё теперь какой-нибудь психологической травмы, в связи с этим уродливым обстоятельством. 
Поэтому, если бы Лилит только позволила себе чуточку заострить внимание на том, что разволновавшийся Себастьян и сам подчеркнул сперва пунктиром, затем жирной линией, двумя жирными линиями, обвел в кружок и довершил восклицательным знаком, кричащим, о нет, что я наделал, что же я, как же я, мне же... вот что оказалось бы настоящей ошибкой. 
Раскачивать лодку, что и так ходит ходуном. К чему? Куда проще помочь ей остаться на плаву. Неужели, он думает у них мало времени. Неужели, он считает, она куда-то торопится. 
Неужели, в его голове завелся невидимый комментатор, а-ля мы на футбольном поле. Присутствует сама Королева!
"И вот, прошло уже двадцать минут первого тайма, а счет ещё не открыт... Когда же-е-е, когда же, когда же случится заветный гол, да что такое происходит с командой Себастьяна Снейка".
Лилит бы не удивилась, даже если бы мысли его сейчас озвучивали Коржик и Лягушонок Кермит, из известной американской телепередачи "Улица Сезам". 
Нет, этому бы она удивилась. Перебор. 
Поцелуй подошел к своему логическому завершению и вместе с очередной возможностью подышать, Лилит была возвращена в горизонтальное положение, устроив ноги на себастьяновых плечах поудобнее. Видимо, пора дать ему некую фору. Поле для новых открытий, хорошо освещенное мерным электрическим светом. Не очень-то она похожа на лабораторный столик, или эта кровать не очень похожа на саму лабораторию, ну да ладно. 
Снейк только чуть выгнулась в спине и замерла. 
Вот же всё ответы, которые ты искал, они перед тобой. Единственный ответ. Единственный ответ, состоящий из двух букв и ведь сегодня она уже произносила это слово. 

Да.

Ноябрь, 19 лет назад.

- Поедем завтра, или он сам приедет к нам, когда ты захочешь - я могу связаться с мистером Ифаном.
Она уверенно кивнула, безотлагательно соглашаясь как с первым утверждением, так и со вторым. 
Пускай означенный доктор придет к ним любое время, Лилит всегда относилась благожелательно к хорошим докторам. Себастьян достал бы сейчас такого квалифицированного врача из-под земли, а если бы данный специалист вдруг(ну а что, с людьми вполне случается) был умершим, то воскресил бы и заставил работать. 
Запланировать приход отца тоже не представлялось какой-то особенной сложностью.
Лилит уютно воображала, как домашний любимец весело бегает за солнечными лучиками от карманного зеркала на полу, как задорно прыгает за ними же на стены. Как ласково трется о ноги, как неслышно приходит, забираясь на диванчик, чтобы ему почесали спинку.
Нет, она не идеализировала и пожрать-пожрать-пожрать в шесть утра он тоже вполне себе требовал в этих размышлениях.
Вообще-то, классически считалось, что когда планируют младенца, всю живность надо наоборот из дома убирать. По максимуму. Собачки, коты, попугайчики - это всё лишние заботы, рассадник бактерий, а вдруг укусят, а вдруг поцарапают, а...

- Значит он идет с нами. Только теперь нужно поймать такси – не потащимся же мы через полгорода с котом? 
Спорить в этом с Себастьяном особого смысла не было. 
Да и, признаться честно, Лилит себя не очень хорошо ощущала для длительных пеших прогулок, в данный момент. Котенок стал вторым лучиком света в темном царстве сегодняшнего неудачного дня, спозаранку нанизывавшего на шомпол её нервы. Был ли первым лучиком муж? Определенно. Вот только он был прожектором.
Котенок был теплый, он вжимался в руки и лаконично мурчал, вынуждая Лилит радостно улыбаться, несмотря на полученные дурные вести. Мысли о том, что она взяла им под крышу милое беззащитное существо, которому, в противном случае, угрожала бы погибель, так же приятно согревали сознание.

Врач оказался таким, что первобытное доверие вызвал буквально с первых секунд, как за ними закрылась дверь. Он умело посмотрел всё, что должен был посмотреть, объяснил всё, что должен был объяснить и аккуратно спросил обо всем, о чем стоило бы спросить впервые забеременевшую встревоженную женщину, которой пообещали море ужасов и тяжелое течение, безусловно, менее компетентные люди.
Именно из-за этого, когда Лилит, внимательно выслушав все рекомендации и прилежно записав расписание походов на прием, вышла к ожидавшим мужу и коту...она выглядела пусть и не запредельно лучившейся здоровьем, зато источала нечто, очень похожее на спокойствие.
- Всё будет хорошо, - лучезарно улыбнулась Себастьяну, подмигнула Реджинальду: - Нет, возможно, мне придется полежать на сохранении пару-тройку недель и... но...а вы, доктор, быть может, хотите чаю? Раз уж вы меня курируете, видеться будем нередко. Нет? Ну, как хотите. Удачного дня. Я вас провожу...
Вернувшись к креслу, где по-прежнему восседали члены семьи, Лилит присела на боковушку, не в силах не приметить создание альянса комментарием:
- Вы были тут заодно, я вижу.

31 июля, 19 лет назад.

Лилит ждала. Предвкушение было неуловимо похоже на винный лактон*, заставляя крылья носа выжидающе трепетать. Лилит задерживала дыхание, как зажимают гитарные струны, или отверстия на флейте, ради чистоты мелодии, правильности нотного ряда и вдохновенной красоты композиции. Как бы не провести весьма пошлых ассоциаций, сейчас, при любой мысли об отверстиях-то. Нет, лучше вернемся к носу...
Себастьян ассоциировался с запахом. С запахом опавших листьев, пересыпанных корицей. С запахом озона, обернутого в фиолетовый плащ расцветающей сирени. 
С чем-то резким, терпким, но сглаженным. С чем-то, обладающим неровными углами и ломкими линиями. С нефтью, бесконечно оживающей на самом дне его глаз.
Нефть смертельна, смертоносна, черна, как саван чумы. Нефть отравляет то, во что попадает. Всё. Нефть убивает океаны и вынуждает на самоубийства дельфинов, китов, даже медуз - обладающих ядом собственным. 
Однако, огонь так же губителен. Огонь пожирает деревья, оставляя после себя мертвые обугленные скелеты. Пепел. Пламя гонит волков и оленей, заставляя их забыть о пищевой цепи и местах в ней.
Нефть, соединяется с огнем и огонь соединяется с нефтью, порождая вечное горение.
Когда это началось, ни один пролог или эпиграф не мог с точностью(а так же приблизительно) выразить чувств невесты - жены. В низу живота мгновенно образовался локальный филиал рая, как бы не грешно было думать хоть о чем-то религиозном, когда с тобой вытворяют такое. Атеистам: можно. Сами себе разрешили. 
Как будто солнечное сплетение на самом деле хранит в себе солнце, размером с теннисный мяч или бильярдный шар, а тот перемещается, замирая прямо над лобком, нагреваясь сильнее, начиная одуряюще пульсировать, неторопливо вращаясь. Удовольствие опоясывало и Снейк постаралась выкинуть из головы все медицинские ассоциации с болью, при панкреатите, а так же анатомию, лишь заметно подаваясь навстречу пальцам и каскадно ахнув, раза три-четыре, не считая необходимым понижать тон голоса. 
Было так хорошо, что вскоре стерлось различие между губами и подушечками пальцев. 
Позвоночник обуяла дрожь, проходя мурашками по бокам вдоль тела, от груди к бедрам.
Округлившиеся соски, налившись, приподнявшиеся над поверхностью кожи, всецело покрытой сетью мелкоточечных мурашек, стояли колом и Лилит едва преодолевала сумасшедшее желание сжать их покрепче, вытянув вверх, в стороны, или попросить Себастьяна... 
Попросить его об этом можно и позже, а пока - Снейк зарылась пальцами в волосы на затылке мужа, вяло перебирая их, ведь закипающее наслаждение было таким, что почти парализовало; она красочно представила как Себ оказывается выше, захватывая губами сосок, в то время как его левая рука поднимается по её другому боку выше, а правая... делает то, что Лилит сейчас и ощущала, пока неуправляемый жар заливал дыхательные пути, уши, рот, раскаленной сталью лился на голосовую щель, делая тональность охрипшей, глубокой, понижая. 
- Себ... - пикантный звук тяжелого сглатывания, - Себ, - вдох, - Себ, - выдох, - Себ, - пауза: - Сеее-е-е-еб... 
В момент гласной, которую Лилит растянула, её тело выгнуло дугой, бедра вскинулись, а руки переместились на простынь, принимаясь комкать в кулаках ткань. Горячее удовольствие пенилось, увлажнялось, дико учащало пульсацию, требовало ещё, сбивало дыхание. Бедра, ноги и низ живота напряглись, говоря о том, что невеста близка к тому, чтобы кончить впервые за эту ночь. 
Зная характер Лилит, она явно планировала это сделать не единожды и не от какого-то определенного класса движений, поз, методик, ласк, черт побери.

Февраль, 19 лет назад.

В нос пробился резкий запах аммиака и Лилит сипло, вдохнула, начиная размыто видеть своё полупрозрачное отражение - в стекле шкафа с рядами строгих папок. Затем обрисовался белый-белый кругляш ватного диска, а левая рука оказалась пережата манжеткой механического тонометра.
- Миссис Снейк? - лицо декана было изжелта-зеленым действительно, или к прочим проблемам у неё ещё и искажение зрения: - Напугали же вы нас...
- Чем напугала? - свой собственный голос был глуховатым и слабым, Лилит с трудом приподнялась, чтобы сесть в кресле, а не полулежать.
Стены деканата вырастали вокруг, становясь четче, а около неё несгибаемой колонной стояла институтская медсестра.
- Упали в обморок прямо посреди декламации...
- Я что-то декламировала?
Мысли в затуманенной трещащей голове тянулись, как пережженная резина и так же отвратительно пахли.
В комнате повисла тишина такая, словно все присутствующие сговорились. Лилит прищурилась.
Экзамен. Сегодня же экзамен!
- Я не сдала?!
Сестра, почти что будущая коллега, издала какой-то странный звук, бросаясь ближе, а декан расширил глаза, начиная кивать как китайский болванчик, приговаривая:
- Сдала, ну, конечно, сдала! 
У неё появилось зудящее ощущение в затылочной кости, будто все присутствующие сейчас бухнутся на колени и начнут молиться Гиппократу, Парацельсу, или кому-нибудь ещё, лишь бы она поверила в то, что, конечно же, сдала. Несомненно сдала. 
Лилит наморщила лоб, но не могла вспомнить, на чем же она закончила говорить.
Память издевательски отзывалась липким медленным туканьем в висках, категорически отказываясь выстроить четкую картинку от того момента, когда беременная студентка, с горем пополам, добралась до института. 
Она помнила, как ехала в автобусе, штудируя конспекты, пока буквы дрожали от трясущихся пальцев, превращая одни слова в совершенно другие. 
Приведя её в чувство, декан, медик, куратор, экзаменатор и вообще едва ли не добрая половина преподавательского состава - чудом уговорили Лилит поехать домой и смириться с тем, что этот экзамен она сдала. 
Кто-то подвез. Поблагодарив вымученно, по-пингвиньи, взобралась до их лестничной площадки. Отдышалась, расплакалась, пока искала в сумке ключи. Найдя ключи, ещё сильнее расплакалась, потому что минут пять не могла попасть в замочную скважину, из-за дрожи в кистях рук.
Попав наконец в квартирку, еле доползла до ванной комнаты, умылась холодной водой и заметила кое-что новое, заставившее её с силой намыливать руки, раз за разом, покуда не добилась некоего результата. 
Потом она долго возилась у комода, перебирая какую-то шкатулку и как итог - уселась на диван, смахивая ползущие по лицу слезы, глуша рыдания и абсолютно игнорируя волнующегося кота. 
Она не сразу отреагировала на: 
- Лилит, Лилит, что случилось? 
Себастьян, ласково целующий её пальцы, стоя на коленях, прорисовывался в окружающем как печатью. 
- Я... - она пошевелила пальцем, безымянным пальцем левой руки - где сейчас не было обручального кольца, зато была заметная от него полоска на фоне отека: - Не м...могу надеть моё кольцо...а вдруг...а вдруг я потом не похудею и тогда ч...что?

Жар играл во всем её существе, от кончиков мизинцев до корней волос - коду - заключительный раздел музыкального произведения, как правило утверждающий его основную идею, пронзительную мысль; бегущий прерывистыми волнами стремительной энергии, сотворяющими повсюду господствующий образ.
Формой их музыкального произведения была фуга, структурированная вокруг одной, многократно повторяемой различными инструментами, темы. 
Себастьяну бы однозначно понравилось сравнение с чем-то схематичным, имеющим четкое начало и конец, строение, промежуточные точки хода геометрических линий. 
Пускай он был далек от музыки чуть больше, чем она далека от истинной фундаментальной химии, химии для химиков, но, как и любой человек, миропонимание которого в первую очередь построено на логике, по достоинству оценил бы структуру чего угодно. Будь то каменно-железный остов не построенного дома, или органический скелет вареной рыбы.
Себастьян ускорился внутри неё и Лилит постаралась поймать этот ритм, двигаясь ему навстречу, но пока ещё не слишком яро, сдерживая себя, унимая и обуздывая аппетит, потому что ещё не прочитан пролог перед основным действием. Губы мужа скользили по низу живота и от лобка, от пупка и вообще от нижепояса, неразделимой сейчас на какие-то отдельные области местности, бурлящей от наслаждения - расходились весьма однозначные волны, сотрясая тело приятной дробленой дрожью. 
Вздохи, вдохи, выдохи и кратковременные паузы между дыханием перемололись на какой-то фантасмагорической мясорубке всех цветов радуги.
Когда Себастьян поднялся теплыми губами до её реберных дуг, то руки решили, что вцепляться Снейку в волосы куда как более увлекательно, чем терзать простыни. 
Её память, столь же неуправляемая в этот момент, как и тело, внезапно провалилась абсолютно не в ту нишу.
Чужие пальцы держат его за волосы, почему они всегда это делают?
"НЕТ" застывает в горле беспомощным кислым комком.
Ей кажется, отчётливо думается, что она видела эту картинку сто тысяч раз и сто одну тысячу раз ничего не сделала.
Лилит ахнула, пытаясь уйти с этой скользкой трассы не тех воспоминаний. Воспоминаний о чужих унижениях. Слово "нет", обращенное к холодным шипастым образам из памяти, застряло в горле, и правильно сделало, потому что ему черта-с-два потом объяснить, как оно относилось к нему не с той стороны.
Нет, стой, прекрати, отпустите! Отпустите.
Несмотря на временное пребывание совсем не в том резервуаре памяти, Лилит жарко перебирала волосы Себастьяна, чутко проходясь по его затылку кончиками коротких ногтей, массируя кожу подушечками пальцев, изредка переходя на шею, куда могла достать из своего расположения.
Себастьян захватил зубами её сосок и электрический импульс по верху синусоиды выкинул из неприятных силуэтов серой толпы, окружавшей одного человека.
Из огня да в полымя. По внутренней стороне век внезапно полоснул поцелуй с Себастьяном. Не тот, свадебный. Не тот, под дождем на выпускном вечере, с медным привкусом крови.
А тот, в прохладной ночи, на скамейке маленькой детской площадки. Закруживший голову одной лишь мыслью об абсурдной невинности своего существования.
И сразу же следом за ним на плечи опустился горящей матерей, мантией, почему именно мантией, короткий момент в коридоре Хогварда.
Такой расшатанный, смазанный, полунастоящий. Они говорили о чем-то, Себастьян жестикулировал и, в порыве окрыленной мысли, схватил Лилит за руку повыше кисти руки.
Неважно как, но его длинный палец, а может и несколько; с резкой силой проехались по оголенной коже запястья и...
Лилит вырвалась и ланью сбежала...нет, не в закат.
За угол.
Именно тогда она, опершись спиной о стену, из-за внезапно ослабевших ног, первый раз почуяла это, как вспышечный разряд шокера. Находясь в серьезных отношениях с другим, она приняла в самую суть себя ядовитый укол вожделенного, собственнического, непреклонного - моё, хочу. Как хочешь, его, хочешь?
Она ошалела, спятила, будто его не отдали ей в какой-то другой жизни. И благополучно вышвырнула все жемчужные перламутровые раковины на дно морской пучины, пока те не поднялись оттуда, согласием пойти на выпускной с Себастьяном, стать его девушкой, а затем женой.
Пальцы Снейка вошли в такой раж, что стало совсем нельзя совладать с дыханием, сердцебиением, кружением ощущений и эмоций. Лилит выгнулась, ахнула, закусила губу и содрогнулась всем телом, остро чувствуя в себе влажные пальцы, чувствуя, как вокруг них пульсирует, сжимается и сокращается горячее нутро.
Удовольствие нарастало, поднимаясь высоко над уровнем эмоционального моря и нырнуло с утеса в синь волн, разбивающихся о пирс.
Всё тело напряглось, встряхнулось, покрылось испариной.
Губы пересохли, разум заволок туман, взгляд застилала сладкая пелена:
- Поцелуй меня.

8 месяцев спустя.

- Солнце мое. Помнишь, мы читали, это нормально, что пальчики стали чуть больше, через пару месяцев они снова станут тоненькими и худенькими, но у тебя они красивые в любом виде, самые красивые пальчики. Хочешь, можешь пока поносить мое кольцо?
- Себ, - Лилит подозрительно сощурилась и подняла на него усталые глаза, из которых будто вытянули сколько-то процентов насыщенности изумрудного тона: - Перестань, пожалуйста, говорить со мной как с... 
"Ребенком" - не довершила она и вдруг детализировано представила, как муж(и отец) будет вполголоса разговаривать с их малышом, когда тот уже появится на свет.
Это, к счастью, уберегло Себастьяна от незавидной участи лицезреть новый взрыв колотой слезливой обиды, обоснованный неуравновешенным раздраем гормонов, затеявших в организме супруги дикие скачки.
Она перелезла к нему на руки и сразу же расслабилась на пару пунктов, уложив голову Себастьяну на плечо и рассыпая вокруг длинные рыжие волосы. 
- А мы ведь так и не решили, как его назвать.
- Я думаю...

Она вдруг шикнула, сильнее ткнувшись глазами ему в шею, потому что виски пронзил приступ тупой боли. 
Стиснув зубы, Снейк глубоко вдохнула и медленно, в пару тактов выдохнула.
Хотелось уже родить. Эта беременность отнимала не столько даже физические, телесные, сколько силы моральные, силы духа. 
Чего только стоили эти сны, затхло отдающие полынью мистичности, чего-то зыбкого, ирреального. 
Месяцы шли, неделями нанизывались на шомпол дни, а сновидения приобретали налет реальности. 
Неужели, гормоны до того весомо на психику влияют? 

Последний сон начался с павлина. Кипельно-белый павлин величественно сидел на ветке ивы и сказал красивым, отчужденным, женским голосом, изящно повернув голову:
- Лили, за что ты так не любишь нарциссы?
- Зачем ты зовешь меня Лили?
- Ты не ответила на вопрос.
- Это ты не ответила. 

Тогда картинка переменилась, безжалостно сменяясь уймой кислотно-зеленого света, от которого никак было нельзя убежать. Вот и сейчас он липко вспыхнул под веками, вынудив зажмуриться.
- Только не Гарри.

Нежный, такой нежный поцелуй...асимметрично стал осью весьма страстного действа; музыкального, прозаического, театрального.
О, Лилит Снейк могла высечь неистовую страсть из гранита, искрами в цвет её волос, до самых небес, она могла выжать её из округлого пыльного перекати-поля, десятки дней катавшегося по самой большой пустыне в мире, она была способна вытянуть страсть из вечной мерзлоты.
Айсберги горели, как Помпеи - багрянцем таяли изнутри.
Стонали камни.
Пели киты.
Мог ли Себастьян Снейк превратиться в орудие страсти, ведомый её умелыми пальцами? О, был должен.
Лилит не сумела и не захотела сдержать на губах стон, когда такие потрясающие, желанные, великолепные пальцы оставили её нутро. Низ живота горел огнем, не знавшим пощады, распространяя волны повсюду, многообразными существующими для этого способами и маршрутами.
Лава и огонь, буйство красок и ощущений: наполняло легкие, словно паруса, занимало вены-реки, главенствовало над сердцебиением и пульсом. Всё, что было в ней живого изволило подчиняться этому.
Острая боль, такая нужная и уместная, пронзила нижнюю губу, вынуждая по новой прижаться к его рту и очень удачно, потому что через секунду приходилось заглушать губами собственный громкий стон, разительно отличавшийся от прошлых, удерживать ворохи взрывчатых восторгов, по типу: "О да, да, да. Ещё. Вот так. Глубже. А сделай ещё...ммм, сейчас я тебе подскажу...".
Снейк выгнулась, отчего обрисовались ребра, а по ложбинке между грудей, покрывшихся возбужденными мурашками, потек росистый пот. Рваные вдохи и выдохи, не успевавшие за течением времени, сладко сотрясали всё тело.
Она подалась ближе, наощупь ловя ритм и борясь с желанием сжать его в себе, ища подходящий угол. Такой, чтобы свести их обоих с ума, к чертовой матери.
"Ох, я скоро второй раз...или пятый? А может шестой...со счета сбилась, или льщу ему. Переоцениваю себя? Н...нннууу, я хотя, бы не имитирую. Никогда не имитирую. Имитация для слабачек".
Ощущения накрывали с головой, вдрызг разбивались, лихорадочно вертелись узорами калейдоскопа, сыпались, как конфетти с потолка, танцевали листопадом-снегопадом-водопадом, вообще всем, что когда-либо имеет возможность к падению.
Оказывается, они с мужем тоже. К грехопадению.
Незримые вожжи в руках — Адель, а ну брысь из моей постели! — так и просили, толкни в плечи, положи на спину, будь сверху и покажи ему как надо.
Лилит сдержалась. Отнимать триумфальный миг у главы семьи - нехорошо.

8 месяцев спустя.

Она слегка нахмурилась:
"Да нет же, я вовсе не хотела сказать, что оно жутко звучит, но раз уж ты думаешь и...".
Больше всего(да, до сих пор) Лилит хотела, чтобы имя малышу помогла выбрать мама. Но она скорее притащит с улицы самого грязного облезлого кота, которого только сумеет найти на самой большой городской свалке и демонстративно даст имя ему(при всей-то своей настоящей ярости к животным), чем как-то наречет собственного будущего внука.
Зато папа радовал — он тепло улыбался и шепотом спрашивал про то, не хочет ли Лил назвать сына в честь одного из кумиров, которых изображали плакаты, висевшие по стенам старой комнаты, где отцвели детство и юность, а теперь она сама скоро станет мамой.
"Нет мамой, моей мамой, никогда. И...серьезно, назвать ребенка в честь мужчины, под голос которого я танцевала сама с собой, ну, нет...это перебор".
- Дорогая, ты только не волнуйся, но, кажется, у тебя воды отошли.
- Воды?
- Давай мы встанем, и я позвоню в скорую. Хорошо? Уже практически время. Пора.
- Пора?
Хмурясь, Лилит поднялась на ноги, которые были почему-то немного ватными, наверное, из-за идиотских отеков и долгого сидячего положения, пускай и у Себа на руках. Чуть кружилась голова, было непросто думать, мысли напоминали не то болото, не то зыбучие пески. Центр теоретической паники и разумной тревоги, имеющийся у любой женщины, ждущей пополнения в семье, словно чем-то был убаюкан. Но об этом Лилит не знала.
- Алло, скорая? У женщины отошли воды, кажется, роды с осложнениями. Восьмой месяц, мы наблюдаемся...
Она отошла от дивана на несколько шагов и рассеянно оправила ладонью одежду сбоку и сзади. Сообразила, что действительно - как-то оно всё мокро.
Растерла влагу между пальцев.
Заторможено посмотрела на багровые(или красные? почему?) подушечки и даже закричать не смогла, слово, движение, выдох, ах, как перед глазами всё померкло и заволокло сплошной темнотой.

Пока вокруг всё было объято огнем, Лилит очень старалась не пропустить этот вечномиг.
Этот скачок синусоиды.
Разряд.
Взрыв.
Горло саднил сухой и горячий воздух, а облизывая верхнюю, такую соленую сейчас губу, невольно подумалось о том, от чего муж бы точно стал пурпурным как бархатная скатерть.
Если, конечно, он не заявил бы на полном серьезе, что губы ангелов не созданы для...
Стоп-стоп.
Она наконец ощутила(в прямом смысле) как его каток, танк, или асфальтоукладчик - перетрансформировался в гоночный болид, настигая её тачку без тормозов.
Восхитительное ощущение заполненности заставило смешать отчетливый стон, дыхание, запрокинуть голову, нетерпеливо комкать в пальцах горячие и влажные простыни.
Разметать пламень волос по подушке, постели, комнате, квартире, дому, улице, городу, стране, острову, планете, вселенной, галактике.
Скрестить ноги за его поясницей и насадиться, рвануться бедрами чуть вперед и вверх.
Ещё раз, ещё раз, ещё.
Ещё, ещё, ещё.
Так, чтобы грудь подпрыгивала при каждом таком движении, чтобы он ощущал внутри легкое скольжение и жар смазки, чтобы он знал, как мыщцы Лилит сжимаются, превращая хорошо в ещё лучше.
Лучше.
Ещё.

Февраль...

Лилит медленно открыла глаза и растерянно села посреди залитой солнцем поляны. Вокруг простирались бесконечные холмы, сплошь покрытые густой травой, под цвет её глаз.
С пригорка к ней бежал ребенок - остроносый, с мышиного цвета волосами, на вид лет одиннадцать:
- Мы ждали тебя целую вечность!
- Да?
Она непонимающе вгляделась в его лицо и сощурилась от яркого света.
- Меня зовут Питер.
- Где я?
- В Неверленде, конечно! В стране Нетинебудет.
- Нетландия... Я не понимаю. Ты Питер Пэн?
- Я Питер, но не Пэн. Хотя, ты близка.
- Почему вы меня здесь ждали?
- Ты должна забрать мальчика.
- Куда забрать?
- Домой. Спаси всех нас. Небыляндия уже не та. Нет ни русалок, ни фей. Волшебство. Ушло. Ты должна вспомнить, чья ты мама.
- Мама? Я ещё не... никогда не была мамой.
- Была. Ты уже спасала. Огромную сказку. Однажды.
Теперь они уверенно шли к большому замку, над которым мерно плыли бежевые облака. Питер без перерыва смотрел вниз и выглядел так, будто винил себя в чем-то.
Очень сильно себя в чем-то винил.
- Так, - Лилит сделала многозначительную паузу: - О ком ты говорил?
- Все знают, что мы в стране потерянных мальчиков. Сирот. Одного из них ты можешь взять с собой и всё изменится.
- Как их зовут?
- Тедди, Гарри...и...
- И?
- И Том. С ним разговаривают только змеи. Самое важное - Она... Она попытается тебя убедить, что ты должна забрать Её сына. Не слушай. Иначе мы проведем тут ещё сто лет, а стрелки часов совсем не движутся.
- Она это кто?
- Снежная Королева.
- Это из другой сказки! Снежная королева из другой сказки. Я сплю.
- Уверена? Может быть, как раз сейчас ты живёшь, а проснешься во сне.
- Ты меня раздражашь, Питер. Может, это тебя надо забрать?
- Можешь и меня забрать, но тогда...
- Что?
- Я тебя предам.
Окружение сменилось. Питер исчез. Путь растворился. Вокруг выросли стены ледяного зала.
На искристо-голубом троне величественно выпрямилась женщина и её серые холодные глаза впились в Лилит стрелами, впрочем, тут же обратили свой взор на мальчика.
Те же светлые волосы, вокруг россыпь льдинок.
Ему года четыре.
Четыре.
- Ты мне задолжала, помнишь?
- Не помню.
- Забери его отсюда.
- Мне сказали, я должна увести другого мальчика. Ты - его мать? Это страна потерянных детей. Сирот. А он. Он жив. Он. Жив.
- Его зовут Драко.

Вспышка. Звон льдинок. Тилинь-тилинь. Это звонок? Какой-то сигнал? Будильник?
Отзвук. Сердцебиение. Пинок. Кто-то пинается.
Изнутри.
Вдох.
Режущий свет.
- Драго...
- Мэм, вы слышите, мэм. Дышите.
- Я дышу. Мы назовем его Драго. Когда вы пустите ко мне Себастьяна? Что со мной было...
- Кровотечение, угроза преждевременных родов. Всё стабилизировали.