В момент взрыва Процион перебирал струны и напевал что-то из восьмидесятых, кажется, это был очередной сингл Depeche Mode  что-то наиболее тематичное. Какой-нибудь «I Sometimes Wish I Was Dead» - там, где люди весело поют о том, какой тлен и беспредел творится не только во Вьетнаме, но и на той стороне улицы. Но петь и замечать, как знает любой прохожий — два совершенно разных состояния. И поэтому...
Сириус не помнил, как метался по клубу, разгоняя дым и выкрикивая имена в произвольном порядке. На сцене в тот вечер демонстрировали свои вампирские таланты Гарри Максвел и его закадычный дружок Джимми Сюррей — два одиозных неформала, страдающих ностальгией по андеграунду. Тогда Процион в панике выкрикивал поочередно «Джеймс!», «Гарри!» и ему виделись заваленные покареженными стульями и обломками штукатурки с потолка изуродованные тела его далеко не близких друзей.
Он до сих пор не понимал, что он так испугался.

Любовь бессистемна, безосновательна. От нее одни проблемы и она не требует понимания – она вообще интеллекта не требует. Как может заинтересовать что-то, что не требует и зачатков интеллекта – полюбить может и даун, и олигофрен, и идиот. Более того – именно подобные экземпляры и любят сильно, навсегда, не взирая на внешние обстоятельства, не взирая на помехи, на тот факт, что их сдали в клинику, не вынеся особого ухода – они все равно будут любить – вечно и предано. Как собаки. Как звери. Как животные – глупые, глупые животные.
Но, если даже у животного появляются зачатки интеллекта – они тут же перестают бездумно привязываться. Выброшенный на улицу кот гораздо сильнее и упорнее домашнего. Он зубами выгрызет себе лучший ужин, и, если не сдохнет – доползет до верхушки пищевой цепи. Тогда как домашние киски умрут от холода при первой же непогоде – жалкие создания.
Как и влюбленные – глупые и жалкие создания.
Любовь не закаляет – она изнеживает. Любовь не делает сильнее – она ослабляет. Любовь не дает свободы – она сковывает. Любовь унижает, любовь требует постоянных проверок, любовь – самое нестабильное состояние. Если бы Томаса попросили – он бы тоже, вероятно, сравнил ее с химией – или лучше с ядерной физикой – самая нестабильная наука – самое нестабильное состояние.

Джек унаследовал от родителей лучшие качества, но копался не в земле и электронике, а в собственном прошлом.
Его память была похожа на вспаханное вдоль и поперек поле, а мысли - на исцарапанные микросхемы, подчас заводящие туда, откуда нет обратного пути.

Тем временем мистер Мой Кот Умирает страдальчески взирал на происходящее, и взор его был так несчастен, что Гвидо захотелось лично отсыпать ему чего-нибудь из своих запасников. И чутье подсказывало, что обычной марихуаной тут дело не исправишь. Как говаривала ныне покойная бабуля Гвидо, чело его запечатлело всю скорбь еврейского народа, и стереть эту печать было бы ой как непросто.

. Гвидо почувствовал себя мишенью в тире с очень странными лохматыми пулями.

Еще вчера, кажется, над Лондоном лило, как из ведра, а сегодня с самого утра жарило настолько неистовое, яркое солнце, словно Куба все еще не могла расстаться со своей паршивой падчерицей. Вита могла бы сказать, что ее не напугать таким пеклом и, вопреки своему обыкновению, не соврала бы, но это было бы не совсем правдой. Жара не пугала, пугали перепады давления и погоды. То дождь, то эта парилка, эта проклятая погода в этой проклятой стране вообще могла определиться, какой она желает быть?

- Проклятая мигрень, - мрачно пожаловалась Витрока своему отражению и завязала края расстегнутой полупрозрачной черной рубашки на животе. Поправила лямку бюстгальтера под коротким черным топом, легко провела ладонями по бедрам, убеждаясь, что такие же черные брюки сидят точно по фигуре и, удовлетворившись своим видом, нацепила на нос привычные черные очки.
С самого своего приезда в Лондон Альцгейм носила их не снимая, не делая никакого различия ни по погоде, ни по времени суток.
Ее соседка по лестничной клетке, тошнотворно позитивная блондинка, которую не то в самом деле звали Минни, не то она себя так называла, каждый раз заливисто смеялась при виде Витроки и спрашивала, зачем же ей темные очки в дождливый день. Альцгейм всякий раз отвечала одинаково: “Чтобы у этого поганого места было хотя бы одно оправдание быть таким тусклым и уродливым”.

Рафаель, безбожно скрипя не по возрасту старыми суставами, поднялся из кресла и заглянул в зеркало: впалые щеки со слишком резко очерченными скулами, бледно-восковая кожа, красные от лопнувших сосудов глаза, на руках торчат во все стороны хрящи - прелестнейшее зрелище для всяких папарацци, только и ждущих момента, чтобы залезть в чужое бельишко. Шеи бы им переломать.

- Скажите, а Вам в жертву котов приносят? Я бы мог предложить одного в качестве жреца, или в качестве жертвы, - задумчиво произнес Снейк, наблюдая за сценой.

Откуда у нее лилии? Неужто Снейп всё ещё дарит ей цветы? Неужто Снейп вообще способен дарить цветы? Нет, это что-то за гранью реальности.

Интересно, как согласно уголовному кодексу будет квалифицироваться убийство посредством кота?

Что до нового знакомого - его вены скорее всего вообще полнились не кровью, а желчью. Или кислотой. Интересно, каков шанс, что коты опьянеют от их крови и перестанут дебоширить?