HP: AFTERLIFE |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » HP: AFTERLIFE » Лучшие цитаты » От админов.
Потому что не существовало той реальности, в которой Лилит и Процион могли находиться рядом с Джеком Статуаром вместе.
Я готов быть твоим шутом, моя королева. Я готов быть твоим Пьеро, моя Мальвина. Я готов быть твоим Горбуном, моя Эсмеральда. А чудовищем мне готовится быть не нужно – как и тебе не нужно тренировать роль Красавицы.
Я готов на что угодно – только пусть на сцене не будет короля, Арлекино, не будет этого буканьера с ружьем и главного убийцы Парижской Богоматери. Впрочем, у Богоматери один убийца – грех, а ты чиста перед ликами любых богов, пусть ты и Лилит.
Невесть откуда в нем взялось это высокомерие, но подбородок он вздернул так, словно делал это тысячу раз до этого. Драго смерил отца таким взглядом, которым в здравом уме и на врага бы не посмотрел.
То, что билось сейчас между ребер напоминало маленького растрепанного вороненка, выпавшего из разоренного гнезда, прямиком в грудную клетку. Это не моё сердце. Моё сердце осталось в разгромленной детской. Моё сердце ушло руслом артерий в изогнутый шрам в виде молнии.
Доброе утро застряло в глотке комком сухих игл от кактуса.
Да и вообще, когда ты в последний раз хотела дотронуться до Северуса Снейпа.
В последний раз - всегда.
В первый раз, когда их руки лежали друг от друга в паре сантиметров среди травянистой поляны, а над головами, подхваченные порывистым ветром, облетали узкие листочки плакучих ив, растущих около зеркальной поверхности озера.
"Где ты шлялся, сукин ты сын?!" - хотелось взреветь Статуару. Взреветь, вскочить на ноги, опрокинуть стол и еще долго реветь что-то столь же патетичное и горькое. Вместо этого он съежился под бесконечно преданным взглядом Проциона. Видя этот взгляд, Джеку каждый раз хотелось проверить, не родился ли друг в год Собаки.
Проверить и спросить, где Уайт пропадал всё это время и почему появился в его жизни так поздно. Они должны были ходить в одни ясли - тогда няньки бы повыдирали себе волосы от столь сообразительных и шкодливых карапузов. Они должны были стать одноклассниками - и тогда вместе прошли бы через все подростковые проблемы, ссоры с родителями, первые влюбленности. Они бы поступили в один и тот же университет - само собой, Хогвард - где учились бы на разных факультетах, но после каждого звонка встречались в коридорах, чтобы обсудить длину юбки какой-нибудь Джулии и красоту глаз какой-нибудь Лилит. Процион помог бы ему отвадить Снейка, а если нет - пережить тот факт, что вторая буква в "Л.С." уже никогда не будет соответствовать фамилии "Статуар".
Возвращаясь домой, он искал в нем хоть что-то человеческое, но, видимо, всю свою душу он распродал за куски своего концерна. Так и валяются никому не нужные, никчемные душонки Певерелла, зато у него есть власть и деньги, которые решали все.
"Совсем не похож...мы совсем не похожи? Или мы одинаковые? Равные? Во мне ведь есть что-то от тебя, Певерелл...но я от этого избавлюсь..." - и чудилось, что эти мысли уже когда-то звучали в его голове, что он однажды уже боялся быть слишком похожим на Певерелла, что странно - они ведь отец и сын, сын всегда хочет походить на отца...
Флай чувствовала себя как на собеседовании с акулой. Эти, как их, «эйчары» из океанариума, спрашивают акулу. Мол, покажите свое резюме, умете ли вы злобно бросаться на стекло аквариума и скалиться так, словно готовы откусить голову испуганным посетителям? А какой у вас в этом опыт? А вы достаточно стрессоустойчивы? А ваши зубы выдержат удар о бронированное окно? А акула такая, кивает хмуро, и думает: «Опять придется хвостом вперед плавать и прятать от посетителей свою грустную морду». Нелюбимая работа, все дела. А тут еще непонятные двуногие в черных костюмах со страшными машинами плавают... вот бы на волю... но нет. Акулам тоже кушать хочется.
Странный человек. Старик, который заставил Флай Хонки стать серьезной.
Можете ли вы представить себе пустую – насквозь, насквозь пустую! – погасшую черноту? Постарайтесь, если хотите понять, какими Вильдбурхен Уайт увидела его глаза.
Совершенно погасшие глаза. Будто Себастьян Снейк только что умер.
- А знаете ли вы как заваривать славу? Или, может быть, вам известно, как закупорить смерть?
Змеи – существа непредсказуемые. Их плоть прочнее стали, их мышцы эластичнее, чем у червей, они сильны, но разобщены – иначе человеческий мир бы давно принадлежал именно этим существам. Они не способны на стадную деятельность – они готовы убивать только по одиночке. Они не отслеживают популяцию. У змей нет королей, нет прислужников, нет рыцарей и злодеев. Они не выкармливают детей, не убивают без необходимости. Они живут, и обращаются к другим особям только по нужде – голод ли, течка ли – истинные социопаты. Томасу Певереллу всегда нравились змеи – людям есть чему у них поучиться.
Отвратительное существо в черном балахоне – мантии – выползает из мерзкой жижи.
Нет, - панически думает Томас. – О, нет. Это не могу быть я.
- Очень приятно, мам… мэм, - Шир вытирает вспотевшие ладони о брюки, - могу быть чем-нибудь полезен?
?
Великолепный пост. Сложно делить, но не могу не...
Ему было все равно. На стеклянном столе его кабинета хранилось мало документов. Все подписанные бумаги должны лежать в сейфе. Все остальное - мусор. Дела каждый день должны быть новыми - не успел закончить - не получил ничего - отправить в утилизатор. В ручке никогда не заканчивались чернила, а чай всегда был горячим. Его совсем не волновало, что все это благодаря его секретарше. Она тоже лишь мясо, моль - незаметная моль, которая делала свою работу. Кто-то в офисе прозвал ее домовым эльфом, и, кажется, ей это понравилось. Ему все равно. Он даже не сильно помнил ее имя. Дебора? Долли? Добби? Все равно. Важно было одно - на двери висела табличка: "Гарри Певерелл".
Но где никто не принимал искусственный фикус за живое растение. Где никто не принимал самого Людвига за живого человека.
Поэтому он с чистой совестью полагал, что расчесывающийся здесь Людвиг Медичи является, по меньшей мере, предметом искусства
Только живые люди могут препираться через стол с недоброжелательным профессором органической химии. Только живые люди чувствуют, как внутри разливается тепло от запаха кофе с корицей.
Только по-настоящему живые люди кидаются канделябрами в телевизор и поливают искусственный фикус.
Может быть, и вы приходите сюда именно поэтому, Себастьян Снейк?
Может быть, вам тоже жмёт ваша ненастоящая жизнь?
Знаешь, как это бывает? Ты видишь ее глаза, а потом над головой смыкается темнота. Знаешь, как это бывает? Ты бежишь вперед, и тебе все равно не успеть.
Знаешь, как это бывает? Ты пытаешься спасти хоть кого-то, но теряешь всех. Даже себя.
О, ты знаешь, Альфред Лоухилл.
Фрэдди, для друзей и врагов.
Ему показалось, что все это происходит не с ним. Что это не его гостиная плывет перед глазами, скатываясь в бок, как будто что-то перекосило угол зрения. Что это не его тело становится вдруг чужим и ватным. Что это не его сознание мутнеет, не его глаза теряют фокус.
На самом деле все это происходило с ним.
Альфред успел подумать отстраненно, что терять сознание неприятно. И очень страшно.
- Мне страшно, – озвучил Альфред то, что чувствовал на самом деле.
Мне страшно, потому что я не уверен, что знаю, кто я. Не уверен, что знаю себя. И еще, потому что я все больше не уверен, что знаю тебя. И что узнаю когда-нибудь.
Теперь можно было открыть глаза, но все еще невозможно было отпустить руку жены. Все еще невозможно было перестать касаться сухими губами тонких пальцев, то ли в надежде согреть их, то ли просто пытаясь хоть что-то почувствовать.
Альфред пробежался глазами по деловому костюму Адель, рассмотрел все ее украшения, прежде чем заставил себя перевести взгляд на ее лицо.
Она не бросила его, хотя когда он упал – что ей стоило перешагнуть через его тело и пройти в эту дверь?
Больше всего он боялся, что женщина повесит трубку. Что придется обрывать телефон. Обыскивать больницы.
Больше всего хотелось что-нибудь сломать. Задушить голыми руками каждого, кто повинен…
Кого ты собрался душить, Фрэдди? Ее коня?
Тренер назвала адрес.
Лошадей любила Адель – и этого было достаточно.
Достаточно, чтобы ездить с ней на скачки. Достаточно, чтобы приходить на ипподром, когда выдавалась свободная минутка. Достаточно, чтобы кормить Рудольфа морковкой и неумело молиться про себя, чтобы животное не откусило ему пальцы.
Точно так же, как я способен мыть полы или разносить еду на подносах. Но это не значит, что я хочу быть уборщиком или официантом.
Когда я шел в "Кобру", я видел в ней компанию, которая построит будущее, а на деле меня бросили барахтаться в прошлом.
Теперь врача было видно гораздо четче. К горлу волной подступила тошнота, на корне языка скопилась горечь, хотелось пить.
- Белый кролик ушел. Меня зовут Алиса.
- И дать шанс отомстить за мальчишник перед его свадьбой? Нет, я себе не враг. Держу пари, он все еще считает, что спаивать жениха перед бракосочетанием – весьма гнусное преступление.
«Вы обвиняетесь в преступлении, гнуснее которого...»
- Ты меня слушаешь?
«... этот зал еще не слышал.»
Адель хотела посмотреть на Альфреда и, пожалуй, забить его цветами до полусмерти, но вместо этого наткнулась глазами на искалеченную ногу, заботливо уложенную на специальную подставку и подвешенную через систему вытяжения.
Надо взять на заметку, дать на лапу и полезть на рожон - и тогда денежки поплывут в его карман, как галеоны в дальнее плаванье.
Впрочем, все шляпы в коллекции Гвидо рассказывали истории. Одну, как заверял продавец, сняли прямо с головы одного из придворных Генриха VII, весьма неудачно впавшего в немилость и приговоренного к казни путем обезглавливания. Палач был пьян и не смог отрубить его голову с первого, второго, третьего и четвертого раза - и теперь шляпа этого невезучего сэра украшала гостиную Клэрионов уже не меньше пяти лет, всем своим видом напоминая о том, что даже если сегодня ты купаешься в шелках, завтра можешь пасть так низко, что тебе даже не смогут по-человечески отрубить голову.
Еще один любопытный экземпляр, светло-зеленый котелок какого-то именитого министра, имя которого никто не мог вспомнить, Гвидо с боем вырвал у какой-то женщины на воскресной барахолке. Ходили слухи, что министр тот был колдуном, причем весьма посредственным, и единственным его талантом было умение слепнуть при виде каких-либо тревожных событий.
Она дышала на ладан - и потому старьевщик с удовольствием отдам ее Ксено за пару монет и папиросу, сопроводив красивой сказкой о том, что когда-то шляпа умела говорить. И была не просто шляпой, а самой настоящей Шляпой, к ее мнению прислушивались, а складка на тулье была ртом, изрекающим прогнозы и предсказания.
Драго не был похож на своего отца. Роланда всегда удивляла их тотальная непохожесть, а в голову всегда лезли похабные мысли про белокурого соседа, живущего неподалеку от дома Снейков. Теперь он понял, как ошибался - Драго был истинным сыном Себастьяна Снейка.
Взгляд, полный презрения, пробирающий до костей. Такой нельзя “натренировать” у зеркала, нельзя перенять, только унаследовать. Серые глаза или черные - разве важно, когда реакция одна и та же.
Перед зеркалом обнаруживается самый обыкновенный подросток в черных джинсах и черной футболке с круглым вырезом, разбавленных лишь небольшим белым логотипом в районе груди. Поймав себя на нелепой демонстративности, Снейк мл. добавил сангиновое пятно, кофта на грани и с запекшейся кровью, и с посеревшим от химии пламенем, и с разрушающимся от времени кирпичом, как их дом, будь он покинут пятьдесят лет назад. Все это тут же затерялось как ненужное, не прошедшее фильтр важности. Взгляд сосредоточился на самом себе. Глаза в глаза зеркальному отражению с немым вопросом: «Ну как я?». Я иду на встречу с мамой, а не с судьбой. С мамой. С мамой, которая наверняка осталась одна в этих руинах их прошлого. Впрочем, они с отцом тоже были раскиданы по разным концам аварийных развалин, их одиночество не отступало в редкое столкновение на кухне. По умолчанию замкнувшись во внутренние миры, они соседствовали как случайные попутчики, застрявшие в лифте. С тем лишь отличием, что даже узкое пространство лифта их не сблизило и не столкнуло, не заставило поговорить. Не вынудило к объединению.
В пальто покинутый сын облачался как в броню пред вражеским ноябрем. Двухсторонняя броня, призванная не только защитить, но и удержать внутри все то, что стоило удержать. Серое, как его глаза. Осталось и глазам его не подводить. В автобусе бурлила обыкновенная городская жизнь. По улице, на которую Драго вышел бродили туристы. В любой день недели и любое время суток. В таких местах можно и самому почувствовать себя путешественником. Можно почувствовать нагнетение предстоящего отъезда, жадно потянуться к местам и впечатлениям, чтобы успеть. Успеть услышать, успеть почувствовать. Здесь, в самом центре безумного города стояла их любимая кафешка. Здесь он мог бы на ощупь добраться до вешалки, чтобы оставить пальто, сделать заказ, не притрагиваясь к меню и точно сказать, сколько окон у британского парламента. Уже на пороге, Драго захотелось перейти Темзу, пойти на запад от дворца до аббатства и зарыться в чью-нибудь могилу.
- Тыквенный сок, коронованный цыпленок и апельсиновый пирог с имбирем. – чтобы давиться этим ноябрем с его хелоуинским оранжевым пламенем, с его яркими листьями, улегшимися ковром по земле и гниющими в дождевой воде. Конец осени. Конец привычной жизни. Кажется, Драго был из тех, кто не возвращается. И ждал того же от матери по умолчанию. Нужно что-то сказать. Что-то без просительно-вопросительных интонаций.
- Редж пропал. Не появлялся дома.
Нарциссой Малфой нельзя было не восхищаться, и Гарри боялся ее больше, чем ее мужа. Она не была высокомерной, но была гордой и статной. Она не боялась своих слабостей, и она не была так жестока, как ее семья. Она спасла жизнь Гарри однажды. Порой, он сравнивал ее со своей матерью, которую никогда не видел. Думал, какой был характер у Лили Поттер? Она приняла Смерть вместо своего сына, миссис Малфой готова была пойти на тот же шаг. Удивительные существа - матери. Мать - это не просто человек, не просто женщина, это отдельный факультет Хогвартса.
Гарри никогда не забудет самое "любимоe" свое воспоминание из тех чужих, что он видел. Воспоминание профессора Снейпа, когда он вошел в дом к Поттерам и увидел Лили. Гарри не хватало только этого эпизода для составления полной картины того, что произошло в тот день.
И сейчас, глядя на лицо миссис Малфой, он узнавал такой же прямой, сильный, резкий взгляд, какой был у его матери. У матерей нет возраста.
Себастьян Снейк в своей жизни не любил очень многого. Он не любил жирное мясо, профитроли, чрезмерную интеллектуализацию и глупость. Он не любил красный чай, сырость и грязь. Он не любил едва слышный шорох, болтовню и невнимательность. Он не любил крокодилов, ящериц и игуан - и вообще всех чешуйчатых кроме змей. Особенно сильно он не любил кошек, и всех от них производных. Рыжие комья шерсти, которые годами раскидывались по дивану, волоски, остающиеся на одежде и длинные царапины на руках. Себастьян ненавидел котов. Особенно рыжих котов.
Перед Себастьяном сейчас стоял человек, рыжий человек. И Снейк вдруг испытал невероятную любовь к котам. Уж как отвратительны бы они не были, они не умели разговаривать.
В некотором смысле животные намного разумнее людей. Ни один домашний питомец не забудет дома ключи, потому что голова его будет занята тяжелыми думами о квартальном отчете. Им не приходится вызывать слесарей, чтобы вскрыть замок, или карабкаться вверх по водосточной трубе. Собственная глупость не оборачивается для них переломом шейки бедра.
Малфуа хотел утиной печени и на ручки.
- Здравствуй, Люци, - негромко уронила Сизета и коснулась подушечками пальцев влажного носа.Над головой замаячил квартильный отчет и перелом шейки бедра.
Малфуа поерзал у нее на коленях. Он все еще хотел утиную печень.
Больше всего народу скапливалось в барах, где перебравшие посетители яростно вопили в честь победы, и на кладбищах, где столь же яростно лили слезы над могилами.
Внутри всё горело, кричало: "Это ты одна. И теперь ты всегда будешь одна. Это Беллатрикс всегда была одна, вальсируя со своим безумием в комнате без потолка и стен, в комнате, которой нет. Нарцисса - никогда не была одна...".
А ведь еще вчера он не считал Томаса убийцей и даже симпатизировал ему во многих аспектах. Теперь же от симпатии не осталось и следа, и Джек уже мог без труда представить, как Певерелл если не расчленяет котят в темных подвалах, то хладнокровно закатывает в бетон ноги неприятелей.
- Привет, дружище, - Джек заключил Уайта в объятия и глянул через его плечо. Чудовищный байк - несусветная махина, которая по всем законам физики должна была стоять на месте, а на деле летала так, что колеса вот-вот оторвутся от земли - стоял возле крыльца. - Я уже начал думать, что ты решил окончательно перебраться на Кубу или Гаити. Заходи.
Вы здесь » HP: AFTERLIFE » Лучшие цитаты » От админов.
