Томас проснулся под утро. Одеяло было мокрым насквозь. Тонкая простынка - единственное, что летом могло устроить привередливого владельца инновационного концерна - была пропитана потом до самых краев. Она липла к телу, холодила липкую, влажную кожу. И это было не самым мерзким.

Длинное, блестящее, упругое, жесткое тело. Чешуя ложиться в руку, создавая ощущение, что гладить вот так это создание - единственно правильная вещь на этом свете. Это успокаивает, это снимает раздражение, это дарит наслаждение. Ночь приглушает цвета, но видны дивные оттенки - зеленый причудливо переплетается с темно-коричневым, почти черным. Его тело обвито кольцами, это создает ощущение блаженной безопасности и ласки - будто это ядовитое, смертельно опасное существо, что так нежно ластиться к его рукам - его единственный преданный друг и соратник. Его пальцы пробегаются по чешуйкам, поглаживая, и он словно слышит довольное урчание, которого никак не может быть.
Змея.
Длинные клыки, острые зубы в два ряда, блестящие глаза, огромная пасть - она без каких-либо церемоний способна заглотить человека целиком, она способно удавить его, удушить, едва сжав мышцы, растерзать нежную, непрочную человеческую кожу. Она способна покончить с недолгой и хрупкой жизнью, попросту сломав позвоночник пополам, раздавить череп, переварить кости. Оружие.
Спасение.
Частичка его души.
Ее яд убивает не моментально - тот, кто его опробует еще долго хрипит, плюется кровью и харкает на пол сгустками алой жидкости с блеклыми светлыми примесями. Иногда эти примеси бледно-зеленые, словно у жертвы невнятно и не вовремя появилась мокрота.
Тогда его любимица брезгует ужином - или попросту перекусывает шейный хребет, оставляя бесхозную голову засыхать. Тогда кровь выплескивается фонтаном из артерии и на солнце она почти моментально застывает, превращаясь в желеобразную субстанцию.
Можно побаловать его любимицу, когда есть время. Когда времени нет - приходится ограничиваться простыми укусами, и ее язычок недовольно мелькает между зубов и раздается недовольное шипение. Но Нагайна не смеет перечить хозяину - для Нагайны пир будет позже. Хозяин об этом позаботится.

Щипящее “Хоззззяин” было последним, что помнил Томас от своего сна. Было ли это кошмаром, он не мог понять, как не мог понять, были ли кошмарами сотни предыдущих снов. Зеленые вспышки, сцены побоищ, распахнутые мертвые глаза, крики, покореженные тела. Было ли кошмаром то, как, после его властных слов, тела у его ног изгибались в судорогах, как лопались сосуды в глазах, как вопли закладывали уши. Было ли кошмаром то, как темной ночью, в окружении испещренными именами старых надгробий он вставал из огромного котла, со злостью глядя на собственного сына, прикованного к мемориалу, было ли кошмаром то, какой ужас он испытывал, когда во сне зеркало отражало бледно-зеленую кожу, узкие щелки красных глаз и неестественно белые зубы. Они выглядели еще более устрашающе на контрасте с алыми, воспаленными деснами. Когда он смеялся, там, в пучине этого кошмара, он раскрывал пасть так широко, будто желая сравниться в опасности с собственной змеей.

Если бы Томас Певерелл верил в перерождение, он бы подумал о прошлой жизни.
Кошмары - сны? воспоминания? - были с ним, сколько он себя помнил. И именно поэтому он так и не смог полюбить своего сына - его ярко-зеленые глаза слишком часто дерзко смотрели на него по ночам, его кровь слишком часто проливалась от рук Томаса. Он был ему… не родным. Он видел его как нелепую случайность, которая год за годом отравляла его жизнь, и он так и не мог понять причин.
Но Томас Певерелл не привык врать себе. Не мог врать себе о том, что он не смог. Он испытывал к Гарри болезненную привязанность, граничащую с одержимостью. Томас пристально следил за его успехами и неуспехами, воспитывая из него сына, достойного своего отца. Но он не мог заставить себя стать ему настоящим отцом. Он слишком много значения придавал собственным снам.

И это сегодня стало причиной того, что он, словно преступник, ночью проник на охраняемую территорию Лондонского зоопарка. Только, к сожалению, он пошел сюда не за своим сыном - он явился люда по зову той, кто в прошлой жизни значила для него невообразимо больше, чем эти нелепые двуногие, к которым он редко мог испытывать даже уважение.
Его змея соскучилась - его змея звала его, и он слышал этот самый зов через десятки километры, отделяющий респектабельный район его проживания от этого плебейского места. Но ему нужно было удостовериться. Ему требовалось увидеть ее.
Серпентарий был в глубине парковой зоны, как говорил путеводитель по этому подобию заповедника. И, как и множество современных заведений, место обитания редких животных перешло на инновационную систему безопасности. Улыбка скользнула по его лицу - результаты его планов были видны и в мелочах - ему ничего не стоило добыть коды доступа к серверам - они были у него в базах данных. Лежали на блюдечке, ожидая когда понадобятся. Не доверяйте электронным пропускам - они могут быть переписаны.
Дверь пригласительно отворилась. В помещении было невероятно жарко - тропические змеи и прочие пресмыкающиеся любили тепло, более того, духота была им жизненна необходима. Томах не признавал тропический климат приемлемым, но и жил он не в экваториальном поясе, а в Туманном Альбионе. Стеклянные витрины ограничивали перемещение тварей, что были опасны в силу своего рождения, и это манило. Стук его каблуков гулко отдавался от стен большого помещения, полукруглая крыша только улучшала акустику, а журчание воды придавало атмосфере таинственности.
Он остановился у очередного - вольера? загона? клетки? - места проживания, оперевшись о стенку, чтобы не упасть. С обратной стороны стекла на него взирала змея из снов. Она повернула голову на звук и стремительно переместилась ближе к нему. Томас как зачарованный наблюдал за тем, как крупная кобра поднимается на своем хвосте, чтобы заглянуть в его глаза. Ее морда опустилась в легком поклоне.
- Хозззяин вернулсссся.
- Нагайна, - растерянно произнес мужчина. Томас Певерел редко удивлялся. Смутить его было практически невозможно. Но то, что в эту секунду предстало перед его глазами на долю секунды выбило его из колеи.
Это было реальностью. Реальностью, которую по чье-то нелепой шутке или случайности, его заставили забыть.
И он это так не оставит.

Если у преданности есть глаза - это глаза пса. Всегда пса. Эти четвероногие готовы не только глотку за хозяина перегрызть, но и сердце голыми руками вынуть и к ногам положить. И смотреть преданно и восхищенно.
Змеи на такое не способны. Змеи будут следовать за тобой, только если ты этого достоин. Они могут соблаговолить, облагодетельствовать тебя своим присутствием, они могут затмить твой разум, ввергуть в пучину гипноза, и только сильный волей способен змей приручить.
Преданность этих пресмыкающихся - скользких друзей - совсем не та, что у друзей лохматых. Они порвут за тебя глотку, потому что верны твоим идеалам, а не потому, что ты их кормишь, и им нравится, как ты пахнешь. Змеи высокомерны, упрямы и прекрасны. И Томас Певерелл ничуть не был удивлен, что именно змея стала его первой живой вестницей. Потому как змея стала его первой вестницей и во снах. Змея и ярко зеленая вспышка.

Ее имя пришло будто неоткуда, но Томас знал, что оно верно, что это именно то имя, которое он сотни, нет, тысячи раз произносил вслух, называя единственное близкое и преданное ему существо. Единственное, что было с ним вечно с той самой секунды, что он... когда он... память запорошило, словно еле видным дождем, застлало туманом - подробности сrрылись от него. И Томас Певерелл чувствовал только тепло от обвивающихся вкруг него змеиных колец. Он чувствовал, как щекочет язык его королевского питона шею, раз за разом благоговейно повторяя - хозяин.

Рука опустилась на стекло и проскользнула ниже, обводя капли, испарившиеся по ту сторону вольера. Стекло было подозрительно холодным. Судя по пару, что сгущался у потолка и обильным испарениям, так нужным теплолюбивым змеям, Томас ожидал жара под своими ладонями, но его ожидал только контрастный холод. Как… это ему подходило.
Томас захотел прикоснуться к этому прекрасному телу, что виделось ему во сне. Ему было невероятно жаль, что от благородного животного его отделяет пуленепробиваемая стена.

В закрытом террариуме раздались шаги и громкий голос разорвал тишину и гармонию встречи старых друзей. Томас поморщился - это было единственное, что отразилось на его лице из того водоворота злости, что пробудиkb в нем незнакомые интонации.
Чуть позже раздался смех - кто он, действительно, какой хороший вопрос. Кто же он такой. Верить сейчас в тот простой факт, что он Томас Певерелл, глава инновационного концерна, отличный хакер с сотнями компьютерных кодов в кармане, имеющий доступ в вышестоящие инстанции и продвигающий программу по массовому вживлению чипов… нет, он больше, много больше. Он - тот, кто видится ему во снах, пусть он не многое сейчас о нем помнит. Но он вспомнит. Позже. И у него есть несомненное преимущество перед тем человеком - Томас Певерелл не безумен. Он бы стал премьером этого города, если бы только захотел - но он не желал, а его желания всегда были первичны. Сейчас он желал только одного - он хотел свою змею назад.
Он хотел вернуть Нагайну.
Это было бы первым шагом к тем воспоминаниям, что у него отобрали насильно, или же отняли по незнанию - Томас не верил в перерождение, ему скорее импонировала идея бессмертия - искусственные органы, искусственные нервы, искусственные чувства. И Себастьян Снейк, человек, что ненавидел его столь сильно, что готов был лгать своей любимой подруге, был вынужден участвовать в проекте разведки. По большому счету - разрабатывать его. Какая ирония, но речь сейчас не об этом. Генетические модификации бы построили будущее владельца концерна “Кобра”, но сейчас он мог поставить на другую лошадь - и не так, как большинство тех, кто приходит любоваться на скачки - нет, он сделает это осознанно - он поставит на Высшую Силу, на ту силу, которая существует. И которая позволила ему услышать сегодня ночью шипящее “Хозяин” из уст змеи. Из уст существа, у которого нет даже органов, способных извлекать человеческую речь. Значит, они говорили не на человеческом языке. Это был диалог сверхлюдей.
И сейчас было крайне неприятно возвращаться к грубым, односложным,совершенно не текучим речам двуногих.
Томас Певерелл прошипел:
- Иди ко мне, моя красавица, ты должна быть свободна.
Стихийная магия не знает законов мироздания. Стихийная магия в посмертии не знает никаких законов. Она может оживитm мертвое, принести бутыль с водой, не расплескав ни капли, с соседнего континента, она может уничтожить стеклянную стену, разделяющую Томаса и его цель.
Стекло исчезло, Томас ничуть не удивился, не смотря на то, что происходящее было за гранью его реальности. Но он всегда чувствовал себя особенным - и сейчас это чувство оправдалось.
Змея, чуть шелестя по влажному каменному полу своей переливающейся чешуей, вылезла из вольера и обвилась кольцами у ног Хозяина.
- Сссспассссибо Вам, хоззззяин. Вы сссспассссли меня, Вы дали мне шанс воссссоединитьсссся с Вами вновь.
Томас только улыбнулся и поднял глаза на вошедшего - теперь можно было уделить ему несколько секунд его драгоценного времени. К тому же, ему не нужны были проблемы.
- Добрый вечер, что же, раз Вы так настаиваете - мы вынуждены согласиться. Мы ведь не желаем иметь сложностей с органами правопорядка, правда Нагайна?
Змея зашипела и между зубов мелькнул язычок. Томас двинулся к выходу.
- Приятного дежурства, не смею задерживать.

Естественно, он пафосный, он Бог. (с)

Украсть? Украсть?! Это он, Томас Певерелл крадет змею из зоопарка, - он рассмеялся. Нет, если бы Томас решил что-то украсть, это был бы мир – украсть мир, украсть жизнь, украсть любовь. Украсть ребенка у матери - Ригель, украсть детство у собственного сына – Гарри. Украсть будущее – Себастьян, подарить будущее – Статуар. Томас Певерелл  - есть человек, распоряжающийся чужими судьбами.  Томас Певерелл играет только по крупному. Томас может поджечь дом, а может этого не делать. Самый смак был в том, чтобы не делать – ощущение всемогущества наступает именно тогда, когда перед твоим взором большая красная кнопка, которая может распылить на атомы города, страны, целые континенты, а ты этого не делаешь. Это было так прекрасно, тогда – много лет назад, оставить калекой ту лгунью. Мелкую лгунью с прекрасным потенциалом. Ей пришлось собирать себя по кирпичикам, а Томас в этот момент потягивал Дениелз со льдом из широкого стакана и наблюдал. И это было прекрасно. Сейчас прекрасным было другое. Сейчас Томас не просто ощутил свою безнаказанность – он узнал, что она действительно безгранична, потому как его особенность, его индивидуальность, его инаковость – сейчас это стало для него объясненной данностью. Если раньше от Томаса требовалось демонстрировать себе свою исключительность, взламывая шифры Пентагона на досуге, то сейчас он мог только прошипеть своей змее:

- Убей, если он вздумает нас не пропустить, - и двинуться вперед. Томас Певерел не шел – он шествовал. Он знал, что с той властью, что у него уже есть и с той силой, что у него пробудится – он станет тем, о ком пока еще даже не думал. Он завладел умами сотен людей – он и его искусственные машины. Интеллект в них списан, разумеется, с Певерелла. Это опасно? Да. Это вероятно, смертельно? Да. Это стоит того, чтобы существовать? Да.

Томас Певерелл не умел играть мелкими ставками. Вернее, он бы не стал тратить на это свое внимание. Жалкий сторож в зоопарке – уйди с моей дороги, или я уберу тебя силой, и тебе не понравится, как именно я это сделаю. Певерелл не был склонен разбрасываться ресурсами. Но есть ресурсы жизненно важные, а есть те, которые можно пустить в расход. Этого – можно было.
- Я не краду – я возвращаю свое, - Глаза полыхнули красным, Томас перешел на человеческую речь. Люди вокруг будут знать, с чего все началось. Люди вокруг будут помнить, почему все случилось.  Сегодня для Томаса Певерелла начнется новая эра – он найдет того, кто стер половину его личности? Жизни? Половину его прошлого? Кто заменил картинки в киноленте, кто сделал из его памяти решето, кто выбил пустые транзисторы на жестком диске, его жестком диске. Том самом, на котором хранятся все важнейшие файлы – вся его жизнь. Нет для Томаса ничего важнее, чем собственная история, чем тот путь, который он проложил для себя от рождения до настоящего времени. Это путь долгого, очень долгого взлета. И он прошел через немало воздушных ям, и эти ямы были засыпаны порохом и подорваны вместе с людьми, которые эти ямы вырывали.

Плебеи и идиоты. Нельзя безнаказанно ставить палки в колеса Томасу Певереллу – эти ошибки всплывут ранее, чем Вы успеете подумать о своей оплошности. Ранее, чем Вы успеете выдохнуть. Ранее, чем успеете набрать номер охраны зоопарка – на Вас уже нападет змея.
Томас передумал – он не хотел шумихи. Он хотел, чтобы все происходило все также тихо. Быть может, потом он выйдет из тени – но только потом. Сейчас о его новых возможностях никто не должен знать.
- Убей, Нагайна. Я передумал, - бросил Томас через плечо и вытащил телефон – ему нужно было выключить все камеры в этом богом забытом месте и стереть последние полчаса со всех цифровых носителей. Проверить, есть ли здесь другие индикаторы движения или любые способы выделения существенных признаков. Томас Певерелл раздумывал о том, чтобы удалить любую информацию о себе из всех баз, еще с десяток лет назад думал. Но пока его устраивала и фиктивная биография – быть может, он все же захочет власти реальной, а не только информационной.  В людей легче вливать ложь по чуть-чуть.

Отредактировано Lord Voldemort (2017-01-07 01:11:36)

Армия учила тому, что определенный приказ всегда лучше, чем полное отсутствие твердых указаний.
А. Гитлер.

Смотрителя зоопарка выгнуло дугой.
- Стой, - прошипел Томас Нагайне. – Это может быть интересно.
Его тело начало меняться, и в первую секунду Певерелл застыл, скованный неясным чувством, отдаленно напоминающим холод. Словно из теплого серпентария они на мгновение перенеслись в стужу Арктики.
Страх.
Томас Певерелл не знал страха, вернее, очень плохо был с ним знаком. И узнать его было бы проблематично. Томас Певерелл был сильным человеком. А в его мире сильные люди не имели права бояться. Обычно боялись их. Томас не стал утруждать себя анализом – он начал действовать. Вспомнив, что именно он делал, чтобы освободить змею из-за стекла, он воспроизвел те же ощущения, те же мысли, призывая на помощь всех обитателей этой тюрьмы для змей.
- Ползите ближе к нему. Устраивайтесь около его конечностей. И ждите команды, - змеи послушно стекаются со всех столон. Маленькие ужики, смертоносные кобры, пятиметровые питоны. Гюрзы, удавы, аспиды, разных расцветок, форм и текстуры. Их не десятки – их сотни. Они подползают отовсюду. Красно-жетлые, песчаные, зеленые, с круглыми пятнами вокруг глаз. Ярко рыжие, с черными полосами, крупные извивающиеся по каменному полу, по единой траектории с ними, параллельно, идеально соблюдая пропорции перемещения ползут две крохотные, иссиня черные. Их чешуя переливается в холодном ночном освещении, а шипение донельзя удовлетворенное. Благодушное.
- Жертва, добыча, еда, - слышится по углам. Они послушны ему, словно он их единственный бог. Это соблазняет.
Змеи – существа непредсказуемые. Их плоть прочнее стали, их мышцы эластичнее, чем у червей, они сильны, но разобщены – иначе человеческий мир бы давно принадлежал именно этим существам. Они не способны на стадную деятельность – они готовы убивать только по одиночке. Они не отслеживают популяцию. У змей нет королей, нет прислужников, нет рыцарей и злодеев. Они не выкармливают детей, не убивают без необходимости. Они живут, и обращаются к другим особям только по нужде – голод ли, течка ли – истинные социопаты. Томасу Певереллу всегда нравились змеи – людям есть чему у них поучиться. Только вот... он был уверен, что его они будут слушаться безоговорочно. Он знал, что его затея может закончится плохо, очень плохо, но уповал на свою новую силу. Если в зоопарке посреди ночи оказался оборотень, то почему бы сразу не получить доступ к собственным скрытым ресурсам – он же смог.
Анаконда и сетчатый питон. Венец коллекции. Три особи. Каждая достигает от двадцати до двадцати пяти футов.* Они смогут стреножить и слона, не то, что волка. Взрослая анаконда спокойно заглатывает капибару – а те покрупнее волков будут. Быть может, с этой тварью змея бы в одиночку не справилась, но у них есть вожак.
- Обездвижить. Опутать в несколько слоев. Удерживать. Пока не перестанет вырываться.
Капельки воды стекали по чешуйчатой коже водных змей, образуя лужи. Скрип кожи о кожу заставлял вспомнить о клавесине. Только что переживший превращение оборотень не успел бы отреагировать. Никто не может сравниться в скорости с атакующей змеей.
Наводящий ужас волк, был опутан змеями, как куколка бабочки.
Томас – Томас ли уже? Теперь, после прошедшего часа Певерелл не был уверен. В любом случае, Томас шагнул назад, окидывая взглядом свое творение.
Змеи охватывали его своими телами, слой за слоем, пута за путой. Они извивались, сплетая из своих тел дрожащий комок. Они боялись этого чудовища, но двуногое существо было страшнее. Оно воняло могуществом, и они не могли ослушаться. 
- Я говорил, этот зверь не так-то прост, - под его ногой раздался хруст. Под каблуком шевелила лапками крохотная умирающая черепашка. Неокрепший панцирь был раздавлен в пылу войны со страшным монстром. Победителей не судят, не так ли? Впрочем, судить будет некому. Томас потом все здесь подчистит. На всякий случай.
- Здесь  ты мне бесполезен. Мне нужно в лабораторию. В свою лабораторию. Прямо сейчас, - он обвел взглядом террариум. Была в мире фантазий одна идея. Она перемещала мельчайшие частицы на огромные расстояния. Она могла бы переместить и его. Их.
Томасу слишком сильно понравился потенциал – возможный потенциал – его новой игрушки. Проверить, что будет, если вживить в эту махину чип – что будет, если слить воедино два мира – мир идей и мир вещей. Только Платон остался далеко позади – Платон, как и Сократ, как и многие тысячи их учеников. Томас, Лорд, не собирался повторять их ошибок. Он хотел вечности – и вечности не только идейной. Он хотел, чтобы его сознание вечно бороздило просторы этой – а может, и других – галактик. Только одно «но». Он хотел, чтобы  его сознание находилось в теле. Зрелом, здоровом и таком же вечном, теле. Не убиваемом, не бессмертным, нет. Таким, какое невозможно убить. Искусственном. Это будет возможно. Однажды. Он справится. Он очень сильно постарается. А сейчас, сейчас время завести еще одно домашнее животное. Томас закрыл глаза. Перед глазами была его лаборатория. Он протянул руку вниз. Нагайна – его умнейшая змея – тут же положила хвост в его раскрытую ладонь. Певерелл сжал ладонь и выдохнул. Он верил в себя безоговорочно.
Мир перед глазами закружился. Его начало тошнить, желудок старательно просился наружу, ко всем остальным частям тела. При перемещении Томас рухнул на колени. Бедро было вспорото до кости. Сквозь ошметки мяса выступала белая кость. Кровь текла широким ручьем к ногам взбешенного животного.

- Кость отца, отданная без согласия, возроди своего сына! - тяжелый предмет опускается в котел.
- Плоть слуги, отданная добровольно, оживи своего хозяина! - серебристый отблеск на металлической конечности.
- Кровь недруга, взятая насильно, воскреси своего врага! - грязное лицо его сына. Блики на очках. Смех. **
Отвратительное существо в черном балахоне – мантии – выползает из мерзкой жижи.
Нет, - панически думает Томас. – О, нет. Это не могу быть я.
Он панически озирается в лаборатории, в поисках подтверждения того, что то чудовище, уродливое, безумное чудовище – это не он. Существо, в которое превратился смотритель парка, покрыто ровным слоем крови. Его удерживают только судорожно сжимающиеся на последнем издыхании тела мертвых змей. Гигантский сетчатый – двадцать три фута длиной – удерживается на весу только сотней змеек поменьше – они сплелись в последний смертельный брачный танец, и разорвать их омертвевшие тела будет не так-то просто. Разноцветные шкурки пестрым ковром устилают пол – все сконструировано по высшему классу. Пуленепробиваемое стекло, легко отмывающаяся поверхность. Его помощнику придется сильно постараться, чтобы вычистить каждую каплю яда, желчи и крови, которая образовалась в этих стерильных условиях после перемещения. Томас, хромая, поковылял к столу за пистолетом, заряженным сильнейшими транквилизаторами. Доза человеческая, пусть и неслабая. Нужно успеть вставить несколько ампул, пока...
Быть может, так рисковать было не самой хорошей идеей.

В террариуме, полностью лишенном змей на полу сиротливо перекатывались из стороны в сторону остатки панциря от раздавленной черепахи.

Зверь самый лютый жалости не чужд.
Я чужд, так значит я не зверь.
Уильям Шекспир. Ричард III.

Томас Певерелл очень жестоко просчитался – он успел заполнить карабин транквилизатором, но выстрелил только единожды – что такое лошадиная доза вещества в человеческих мерках для чудовища? Такие просчеты стоили миллиарды. Их было не так много в его жизни. Сын. Бывшая любовница. Ученик. Может быть, на закуску эпизод с зеленкой двухдневной давности. Скандал получился знатный – вмешались религиозные фанатики. Кто-то говорил, что волею бога нечистоты поменяли траекторию, Томас полагал, что это было дело рук Бриджит. Большинство изданий утверждало, что Певерелл проводит темные ритуалы на крови, и что он продал душу дьяволу еще в самом начале карьеры. Потому как бог, хоть и милостив, но не исполняет всех желаний, а дьявол – дьявол одаривает тебя благами при жизни, чтобы отыграться после смерти. У Томаса голова начинала болеть после таких рассуждений. Делать дьяволу больше нечего, кроме как впутываться в дела смертных. Впрочем, именно сейчас он бы не отказался от вмешательства дьявола. Или бога, или кого угодно. К своему сожалению, Томас очень быстро думал, но действовать столь же стремительно, он не успевал.

Звонко щелкнул затвор на пистолете и Певерелл прицелился. В мире остались только звуки. Смрадное дыхание твари. Тяжело, грубо, через рот. Язык высунут, с него на пол лаборатории капает слюна. Томас прикинул, что даже если она ядовитая – хуже, чем от выделений змей уже не будет. Зверь был мохнатый, равномерно покрытый шерстью и чуть плешивый по бокам. Создавалось ощущение, что он за собой не следил. Или не задумывался о том, что за шкурой стоит ухаживать, чтобы не превратиться в старика в свои сорок. Томас был старше, но выглядел не в пример лучше. Слюна с мерзким звуком ударялась о кафельный пол лаборатории. Острый слух передается воздушно-капельным путем, или это новые особенности восприятия? Певерелл вспомнил о них мимоходом и отвлекся на треск.

Тварь с хрустом порвала питона пополам – густая кровь присоединилась к слюне на полу – только эта не капала, а текла ровным венозным потоком. Змея была уже мертва. Сердце не билось. Томас не дал себе думать о том, что на месте змеи скоро может быть он.

Щелкнул затвор пистолета и в руку зверя вылетела ампула с транквилизатором – Певерелл только понадеялся, что игра не обломилась, и что лекарство успело добраться до адресата. До крови адресата, если быть точнее.

Когти царапнули по кафельному полу – поменяю на паркет, слушать уже не могу этот противный скрип – за работой можно было включить достойную музыку и не слушать постоянный стерильный звук пробирок, скальпелей, лязг оборудования и шорох бахил по полу. Только что постиранные хирургические робы и халаты тоже добавляли в эту какофонию свою хрустящую дань. Томас ненавидел больницы. И лабораторию он эту не любил, но искусство требует жертв, а персонал – рабочее место. Нужно будет набрать Мэйсона, как монстр сядет в клетку.

Монстр тем временем уже прыгнул и Томас крепче стиснул пистолет, приготовившись стрелять. Оружие держать было не удобно – как будто обычно его оружие было тоньше, длиннее и обладало гораздо большей маневренностью.

Палочка.
Певерелл отстранил мешающую сейчас несуразную мысль.
Старшая палочка.
Нажатие на курок. Снова щелчок, свист – ампула пролетела по касательной к шерсти.
Бузинная палочка.
Томас шумно сглотнул. Еще раз нажать он не успел – зубы твари оказались в опасной близости от его предплечья и Томас дернул рукой – это спасло руку, но не спасло плоть. Кусок мяса остался в зубах зверя – это ему на один зуб. Теперь открытая рана обещала не самый успешный результат сражения.
Глупость, Томас, что ты рассчитывал.
Бывшая палочка Дамблдора.
Перед глазами встала гробница из белого мрамора – трещина на гробнице. В гробу лежит старик – длинные седые волосы, борода, очки половинки. Странное одеяние малинового цвета в звездах. В руках палочка. Длинная, со странными выпуклостями по всей длине. Острая. Хлесткая. Совсем иная. Его палочка другая. Тис, перо феникса. 13,5 дюймов. Жесткая, мгновенная, смертоносная. Из рукава тянутся пальцы. Его пальцы. Длинные, тонкие. Практические белые. Неживые. Гораздо более неживые, чем пальцы старика. Смыкаются на эфесе.   

Зубы зверя сомкнулись, стук и скрип. Том пришел в себя. Пистолета в руках уже нет – он не заметил, как выронил его. В момент нападения? В момент видения? Теперь зверь нацелился на плечо.

На предплечье кровь застывала мутными узорами. Томасу казалась змея, выползающая из черепа. На предплечье просто обязана быть змея, выползающая из черепа.

Черная метка.
Нет. Нет. Нет. Нет. Том Реддл не хотел вспоминать. Лорд Волдеморт был чудовищем куда более ужасным, чем то, что сейчас стоит перед ним. Томас Певерелл впервые в жизни был напуган настолько сильно. Но он боялся не зверя. Точнее, не того зверя. Он протянул руку, и шприц сам прыгнул в нее.

Я не буду повторять своих ошибок.

Зубы оборотня сомкнулись на плече, Томас другой рукой выстрелил дважды в шею. Путь до сердца – пол удара сердца. Он отключится до того, как успеет вонзить когти в сердце.

Желтые глаза смотрели прямо. В них был голод и ярость. Томас поймал взгляд. Спокойствие, сила и уверенность. Когда-то оборотни служили ему – другие оборотни. И другому ему. Но он ничуть не слабее – и, если он смог договориться со зверем тогда, сможет и сейчас. Только попытки будут другими.

Опасна власть, когда с ней совесть в ссоре.
Юлий Цезарь. Шекспир.

Зубы сомкнулись на плече. Томасу казалось, что он чувствует каждую порванную мышцу, и чувствует это вечно. Влажная шерсть зверя касалась волосков на его коже. Изо рта пахло условно переваренным мясом – тухлостью, затхлостью и голодом. Только что поевшие звери пахнут совершенно иначе, ему ли не знать. Когти полоснули по ребрам, теплая кровь просочилась сквозь белую ткань. Время как-то слишком внезапно замедлилось. Томас всегда презрительно морщился, когда режиссеры использовали этот прием в кинематографе. Ему это казалось совершенно не реалистичным, и вся эта чушь про обострение чувствительности в последние мгновения, про всю жизнь перед глазами, про субъективность восприятия времени. Какая субъективность восприятия времени может быть, если в сутках всегда 24 часа, в часе всегда 60 минут, а в минуте 60 секунд. Каждая секунда с легким щелчком отмеряется стрелкой на циферблате. Для минуты – чуть более ощутимый щелчок. Для часа – бой. Бой часов в гостиной – это очень модно. Вдоволь современно, вдоволь традиционно.
Томас ненавидел эти щелчки. Они отмеряли время, его время. Его бесценное время. Чем старше ты становишься, тем ценнее для тебя каждое мгновение. Столько всего еще необходимо успеть. Столько получить, столько узнать. Мало, слишком мало времени. Всегда.
Томас поставил электронные часы везде, где только мог. Никаких щелчков, никакого боя, никакого напоминания о старости.
Никакого песка.
Лорд Волдеморт тоже не любил слышать бег времени. Так сильно, что предпочел его остановить. Законсервировать себя в гниющей изнутри оболочке. Отвратительной, но бессмертной. Какое безумие.
Время нельзя остановить.
Даже не так – его незачем останавливать. Вот остановить кровь было бы неплохо.
Томас Певерелл смотрел в глаза собственной смерти. Сердце замедляло бег – никакой адреналин не справится с такой кровопотерей. Он даже не мог понять, страшно ему или нет. Пистолет был разряжен. Мышцы на руке на первый взгляд практически не подлежали восстановлению. Грудь разодрана когтями. Рубашка – в помойку.

Волк поворачивает голову. На пол капает слюна. Паркет Малфой Мэнора за этот год и не такого успел повидать. Лорд ощущает внутреннее торжество. Элита. Высший свет магического общества. И они все ползают перед ним на коленях. Они не смеют ослушаться его приказов. Его верный пес вычесывает блох в зеленой гостиной, а леди Малфой не ведет и бровью.
- Хорошая работа, Фенрир, - Лорд опускает руку на холку волка. Тот скалится. Боится.
Лорд настолько не человек, что его боится оборотень. От него воняет смертью и падалью. И властью, и безумием, и безразличием. Голым расчётом. Может быть, у него уже давно нет сердца, и биться там нечему.  Может быть именно поэтому Фенрир не слышит. И боится.
Лорд бесшумно выныривает из чужого сознания и подавляет желание отряхнуться. Он давно не помнит, что такое сердце.

Томас не хочет этого. Так сильно, что даже удивлен, насколько сильно его желание.
Он очень хочет не верить. Он хочет отрицать, что это он. Он хочет думать, что это просто кошмар. Страшный сон, видения, навеянные кислородным голоданием.
Но Томас не умел врать себе. Он знает, пусть и понятия не имеет откуда, что это он. Что это он сам. Откуда, как, когда – на эти вопросы еще нужно будет ответить, но это он. И он такого не хотел.
Если это будущее – он этого избежит. Если это прошлое – он это запомнит, чтобы не допустить впредь.
Если выживет.
Глаза зверя начали стекленеть. Он глубоко вдохнул и разжал челюсти. Томас снова услышал надоедливое кап-кап-кап. Сколько еще крови из него может вылиться перед тем, как он окончательно отключится?
Зверь уполз в самый дальний угол, заскулил и обмяк. Томас настороженно прислушался к прерывистому дыханию, и медленно сполз на пол. Ноги его больше не держали.
Ему повезло?

- Мальчишке опять повезло,- в бешенстве шипит Лорд и из палочки вылетает зеленый луч. Следом за ним красный, еще красный, и еще. Ломается с треском мебель, рушится на пол растение в горшке, со стола слетает ваза. Лорд смотрит на осколки.
- Эванеско, - ваза рассыпается в пыль.

Томас закашливается, опирается рукой на холодный кафельный пол и сплевывает. Секунда паники – в слюне нет крови. Легкие не задеты. Он старается не смотреть на вторую руку, от нее мало что осталось. Срочно перевязать. Рука весит плетью, совершенно бесполезной.
Позвонить Мейсону? Пока он приедет, Певерелл уже истечет кровью. Бинты, нужны бинты.
Если не запереть зверя, то, проснувшись, он закончит начатое.
Или нет.
Что-то подсказывало, что в видении был не тот волк. Этого придется приручать отдельно. И клетка этому уж точно никак не поспособствует. Что же. Говорить будем уже с человеком.
Сознание все больше туманилось. Даже мысль о том, чтобы встать с пола отдавала жертвами, не совместимыми с жизнью.

Большой зал. Молодой Себастьян Снейк в черном плаще, даже скорее в мантии, весь в поту, с сальными волосами и глубоким порезом на щеке вскидывает палочку.
- Сектусемпра! – вспышка, и его противник картинно падает на пол. Лорд приподнимает бровь. Удивление. Удовлетворение. Даже некоторая гордость.
- Очень хорошо, Северус, - Лорд постукивает пальцами по подлокотникам кресла, и Томас понимает, что они человеческие. Еще человеческие.
Человек на полу лежит без движения. Сеьастьян довольно ухмыляется, но старательно пытается это скрыть.
- Какая любопытная магия, - комплимент явно радует Снейка, он совсем еще мальчишка. Это не так сложно. – Ты расскажешь мне о ней подробнее, а пока, - Лорд переводит взгляд на противника Себастьяна. – Мы не хотим терять бойца.
Снейк перемещается по залу. Он устал, чуть пошатывается, но это угадывается только в некоторой неестественности движений.
- Вулнера Санентур, - бормочит себе под нос Снейк, водя палочкой над телом. Слова повторяются снова, снова и снова. Эхо отражается от стен. Лорд внимательно следит за каждым движением.

Томас выдыхает и понимает, что все это время не дышал. Что бы это ни было, от потери крови он не умрет. Он садиться чуть удобнее и делает все, чтобы не думать о причинах дуэли под сводами в темной зале. То, что ему подкидывают картинки из военного времени, достаточно очевидно. Томас не хотел войны.
- Волнера Санентур,- на выдохе, чуть слышно произносит Томас. Ничего не происходит. - Волнера Санентур, - сцепив зубы, чуть громче и настойчивее повторяет Певерел. Ничего.
Еще несколько попыток и Томас ложится на пол. Только не засыпать. Очень хочется прикрыть глаза. Вол – нэ – ра – са – нэ – тур. Он неправильно запомнил? Томас концентрируется на каждом звуке и со скрипом вспоминает процесс обучения ИИ. Фонетика была самой сложной частью. В этих словах должен быть какой-то смысл. Только какой.
Кобра.
Черт возьми, ИИ. Томас залез в карман и вытащил телефон, нажал кнопку голосового ввода.
- Волнера санетур, - латино-английский переводчик предложил исправление. – Вулнера, Томас, вулнера санетур. Лучше латынь следовало учить.
Конечно, в заклинании был смысл. Заживляющее раны. Томас прикрыл глаза, телефон был забыт. Эта попытка просто должна была сработать.
- Вулнера Санетур, - чуть напевно, повторяя за Себастьяном, - Вулнера Санетур, Вулнера Санетур…
Томас чувствует, как внутри медленно начинает разливаться тепло, как пощипывает кожа, как оживает рука. Как по капле в тело возвращается жизнь. Словно вибрация из гортани обладает целительными свойствами.
Сказал бы кто ему такое раньше, он бы высмеял. А сейчас он практически чувствовал себя богом. Самоисцеляющимся богом. Восхитительное ощущение.
Тепло немного улеглось, а боль в руке все еще осталась. Мышцы заклинание не нарастило. Теперь на предплечье у него наблюдалась едва затянувшаяся вмятина. Отвратительно. Но очень человечно.
Захотелось есть. Томас с трудом поднялся и доковылял до холодильника. Паноптес всегда держал там продукты. На всякий случай. Утолив первый голод, Томас смог вернуться к проблеме с клеткой.
Волка следовало запереть. И сделать это следовало срочно. Томас ничего не знал о законах трансформации, но если это существо когда-то было человеком, оно определенно должно стать человеком вновь. Если на него действуют лунные циклы, как на оборотней из легенд, то к утру он перекинется обратно, и можно будет с ним говорить. Или же ждать.
Вариантов где держать зверя было немного. Вернее, вариант был всего один. У Томаса в бункере было только одно помещение с толстыми стенами и непробиваемым стеклом. Оно строилось как наблюдательная палата на случай, если что-то пойдет не так. Томас был совершенно не уверен в том, что она выдержит нападение животного, но выбора не было.
Последний раз комната использовалась, когда Мейсон вшивал чип под кожу обезьянам. Томасу было необходимо предоставить полномасштабный медицинский отчет о клинических испытаниях продукта, и он не намеревался отходить от буквы закона. Он не планировал массового геноцида – он только хотел власти. Более того, никто может никогда и не поймет, что вся власть находится в руках у одного единственного человека.
Томасу было достаточно знания. Лорду знания было далеко не достаточно.

- Авада Кедавра, - люлька младенца, знакомые зеленые глаза. Черные волосы.
Его сын. Томас точно знал, зачем Лорд здесь.

Томас остановился посреди комнаты. Он не любил Гарри. Он его презирал, ненавидел, он разочаровался в сыне и выгнал его из дома. Но убивать…
Собственного сына.
Черт. Томас помотал головой – у него будет вся ночь для того, чтобы смотреть видения. Воспоминания или предвиденье – у него будет время разобраться. И подумать. И решить. Сейчас ему нужно переместить зверя в палату. Такая малость. Особенно с покалеченной рукой.
Должно быть что-то, поднимающее предметы в воздух.  Какой-нибудь autem…  Томас снова достал телефон. Гугл подсказал, что перемещение звучит как obsession, а полет как fuga. Будучи совершенно несведущим в психиатрии, даже Томас понимал, что ни фуга, ни обсессия ничем хорошим закончится не могут. Зато левитация выглядела довольно прилично и даже шевелила в памяти некоторые струнки. Струнки были сомнительные, но выбора не было. Опять.
Вдохнув в выдохнув пару раз, Томас уже был готов к перемещению, как решил на всякий случай подстраховаться транквилизаторами. Два на тушу – это, разумеется, немало, но лучше больше. В этом случае, по крайней мере. Еще два укола спустя Томас стоял рядом с телом зверя и пытался концентрироваться. От зверя воняло. Концентрация лопалась как мыльный пузырь. Томас покрутил шеей, похрустел костяшками пальцев и приступил. Выровненное дыхание. Музыка. Певерелл быстро нашел в плеере Вагнера, положил телефон на стол и вернулся уже под полет Валькирий. Дело пошло чуть лучше.
Томас вытянул прямые руки над телом и пытался почувствовать то же тепло, что уже окутывало его дважды – он был практически уверен, что раньше делал это абсолютно не задумываясь. Раньше – не в будущем. Каким образом его жизнь зациклилась, или пошла по другой ветке, он еще узнает – но молодой Снейк явно говорит, что все повторяется.
Позже, он подумает об этом позже.
А сейчас…
- Levitation, - твердо произнес Томас и тело зверя резко подорвалось вверх и стукнулось о потолок. Томас выругался. Хорошо, что он добавил медикаментов. Стоит быть аккуратнее.
Он понятия не имел, сколько прошло времени от момента первого полета и до той секунды, когда мокрый насквозь Томас, словно он действительно протащил эту тушу по коридорам, опустил тело на кушетку. Палата была пустая. Только вваренный в пол стол, два стула, кушетка и матрац. Три белые стены и стекло вместо последней. Стекло было пуленепробиваемое, и это была самая защищенная комната во всем бункере. Дверь сливалась со стеной при закрытии – обнаружить ее человеку было практически невозможно.  Раньше антураж комнаты был более разнообразен, но от запаха зеленой травы из подвала Томаса уже начало тошнить. И, едва обезьяны покинули приют, Паноптес вымел всю грязь.
Томас вернулся в комнату еще раз – с пластиковой закрытой бутылкой воды и контейнером с едой. Когда зверь проснется утром – он захочет есть. Томас надеялся, что это уже будет человек.
Очень надеялся.
Быстрый душ, совершенно не легкий перекус, и Томас рухнул в постель. Последнее, что он успел сделать – это включить камеры наблюдения в палате. На всякий случай.
Глаза уже закрывались. Рука все еще болела. Сил не было совершенно.
- Нокс, - Томас спал.

Отредактировано Lord Voldemort (2019-05-19 15:22:35)

Делайте вид, что у вас есть добродетель, если её у вас нет.
У. Шекспир.

Утро встретило его безжалостным светом из окна – в кои то веки в Лондоне появилось солнце – и это было совершенно не к месту. Узкая полоска света, что пробивалась из-под потолка могла принести достаточно неприятностей. Усталость проснулась вместе с ним – надрывное жжение внутренних органов, которое всегда сопровождало его пробуждения после выматывающих недель. Усилие, которое ему потребовалось, чтобы разлепить глаза было на пределе возможностей. Яркий свет тут же ослепил, рука ныла и лучшее, что он мог сегодня сделать – это отключить телефон и забыть об обязательствах. Для Томаса Певерелл, разумеется, так поступить было невозможно. Первым делом он бросил взгляд на мониторы. Его ночной гость уже проснулся, оставил на полу неопрятные разводы крови и теперь бездумно смотрел в потолок. По большому счету, делать ему было больше нечего. Положительным моментом было то, что ночной гость вновь был человеком. От звериной сущности остались только ошметки на том же многострадальном полу.
Томас встал с кровати и подошел ближе к экрану. Кто ты, таинственный и невероятно сильный незнакомец? К встрече следовало подготовится.
Еще следовало обдумать, как именно себя вести, что говорить, принимая во внимание тот факт, что вчерашнее приключение выходило далеко за пределы разумного. Или же, что более вероятно, открывало двери в совершенно новый мир. Мир, о котором Томас сейчас знал слишком мало.
Кристально ясно было только одно – он обладает некой силой, причем не он один. Он совершенно не умеет с ней обращаться, но определенно умел делать это раньше.
Есть некие правила, по которым эта сила действует. Иначе почему его раны затянулись практически сразу, а для того, чтобы перетащить тушу зверя в комнату ему понадобилось полтора часа практически бесплотных усилий? Томас глянул на свою руку. На предплечье, там, куда впились зубы зверя, теперь розовела новая кожа – мышцы, как предполагал Певерелл, там больше не вырастут. Было бы удачно, если бы он был неправ.
Следовало поставить кофе. Щелкнув выключателем на кофемашины и задав ей режим крепкого кофе не менее чем на литр, Томас вернулся за стол.
Второй пункт был в том, что у него имелись очень яркие воспоминания о том, что происходило с ним ранее. Как он использовал эту силу. Кем он был. Последнее Томаса не удовлетворяло совершенно. У него был свой кодекс чести, но монстром он себя считать отказывался.
Человек на кушетке монстром тоже не являлся. Или Томас ничего не понимал в человеческой природе.
То, что произошло вчера – было пробуждением, совершенно точно. Только вот пробуждением чего и почему именно вчера? Почему именно после презентации его проекта?
Человек на мониторе не двигался. Томасу было нужно время, которого у него не было. Он задумался.
Первым запросом в сеть была информация о работниках зоопарка. Кратная сводка с изображениями, дала Певереллу понимание о том, что на кушетке в его лаборатории лежит Ромул Люпус. Высшее образование, направление – философия. Незаконченная докторская. Что он забыл в смотрителях зоопарка? Томас мельком глянул его публикации. Публикации имелись – иначе на программу бы его попросту не взяли. Сплошная онтология и немного идеализма. Быть может, он ушел, потому что не смог выжить в этой волчьей стае – Томас был знаком с принципами обучения в Хогварде. Слишком отстранен, чтобы бороться за место под солнцем. Слишком вещь в себе.
Тем любопытнее было его перевоплощение в монстра.
Запиликала кофемашина. Томас налил себе немного и вернулся к компьютеру. Сегодняшним утром он определенно на работе не появится. Письмо о том, что его не будет улетело к Бриджит.
Оставалось решить еще одну дилемму до того, как заходить к Люпусу. Выпускать ли его из клетки? Затея была опасной, но на взгляд Томаса того стоила. Они были под землей, и сбежать отсюда было непросто. Ему нужно было поговорить с этим человеком.
Он пока еще не знал, что именно начиналось, но начало чего-то определенно маячило впереди. В любом начинании нужны союзники. Но Томас не мог просчитаться. Люди меняются.
За последние годы о Люпусе было слишком мало информации – выступал куратором административных правонарушителей, развивал инфраструктуру в зоопарке. Никаких нареканий от начальства. Похоже, в волка он превратился впервые.
Лорд побарабанил пальцами по столу. Томас подумал, что бы сделал человек из его видений. Томас принял решение.
«Убей, Нагайна».
- Нагайна, - Певерелл похолодел. Что стало со змеей, за которой он пошел в зоопарк? Вчера у него не было времени думать об этом. А сегодня…
В холле, где вчера велись боевые действия все еще была разбросана по полу чешуя. Под столом, свернувшись клубком, спала Нагайна.
Если бы Томас своими глазами не видел, как ее вчера разорвало, он бы ничуть не удивился. Правда, теперь он не помнил – была ли среди пострадавших и эта змея? А если не было, то почему она ему не помогла? Испугалась? А если была – то как она могла спать сейчас под столом, свернувшись в клубок? Вопросов меньше не становилось.
А был ли мальчик?
От открыл дверь шкафа, взял оттуда смену белья, полотенце и сменную обувь. Для того, чтобы говорить с человеком, следует сначала дать почувствовать себя человеком. Душ был по соседству с той комнатой, в которой он закрыл Ромула.
Шаги гулко раздавались по коридору. У Томаса не было сомнений, что его слышали. На белых стенах ему чудились движущиеся картинах, а на повороте явственно звенели доспехи. Добро пожаловать, воспоминания.
Томасу часто снились темные, извилистые, продуваемые всеми ветрами коридоры и движущиеся лестницы. Ему часто снились камины и паутина на портьерах.
Ему часто снилось, что его убивает собственный сын… Томас мимоходом вспомнил, что у этого сына вчера был день рожденья. Это очевидно не то, что выдаст Гугл по подкасту новостей за вчерашний день. Мысль о том, что это все не случайно отдавала паранойей, но забывать об этом не стоило.
А еще ему казалось, что он уже был знаком с теми тварями, в одну из которых вчера превратился Люпус. Он помнил желтые глаза, вертикальные зрачки, отвратительный запах сырого мяса из пасти, а на заднем фоне готические башни с картины, что весит у него в холле.
Только тот, кого он помнит, монстром определенно был.
Томас приложил руку к сканеру и ввел код. Раздался звуковой сигнал, предупреждающий тех, кто внутри, что к ним скоро войду. Через полминуты дверь отъехала в сторону и Томас шагнул внутрь с пачкой вещей в руках.
- Не могу сказать, что утро доброе, но даже таким утром, не стоит забывать про душ. Я приготовил кофе, и хотел бы с вами обсудить то, что произошло вчера, мистер Люпус. Меня зовут Томас. Томас Певерелл. И я не сторонник насильного и безосновательного ограничения свободы. Как вы можете догадаться, вчера меня вынудили это сделать обстоятельства, - он положил стопку одежды и полотенце на стул и отступил к двери. – Вход в душ – в соседнюю дверь. Я буду ждать вас в холле.
Он отступил к двери, справедливо рассудив, что грязный и голый человек не склонен вести беседы о вечном. Витальные потребности, чтоб их. Онтология и идеализм – не стоит недооценивать своих случайных гостей. Даже если они очень напоминают пленников.