И ты поверила миру, который ест тебя день за днем без выходных,
Странные вещи, бывает, мерещатся в зеленых глазах твоих. (с)

Когда все домочадцы привычно разошлись, кто на учебу, кто на работу - Лилит позволила себе ещё немного побездельничать, попивая ароматный кофе, а затем всё вокруг ожило, зашевелилось, затрепетало, зазвенело. Когда у неё было столь чудесное настроение, это ярко ощущалось в каждом уголке этого жилища, теплый уют которого, создавался главным образом её силами, будь то старания чисто физические, или резервы душевные, более сложноустроенные. Женщина, переодевшись в легкое домашнее платье расцветкой в крупный бежевый горох, угнездившийся на темно-коричневом фоне, порхала по дому, вполголоса мурлыча что-то себе под нос. Первым делом она полила цветы и прибралась на кухне, расчищая площадку под надвигающуюся битву за ужин. Ужин, который должен быть особенным.
- Годовщина, годовщина...надо что-нибудь придумать. 
Нет, они с Себастьяном могли бы обойтись и без этого, честное слово. У обоих была память слишком превосходная, чтобы хоть раз забыть о дне собственной свадьбы, а характеры позволяли не зацикливаться на ритуалах, составляющих общепринятые нормы, зиждящиеся на банальных стереотипах, не стоящих и выеденного яйца. Сценарий Рождества, сценарий Дня Рождения, сценарий свадебных годовщин... У людей всегда есть какое-то ожидание, связанное с любым праздником. Стоит подметить, память о конфигурации ожидаемого, произрастает из глубокого детства, чаще всего. Любой ребенок(поправка, счастливый, благополучный ребенок) знает, какие атрибуты должен включать уважающий себя День Рождения, например.
Однако, миссис Снейк умела делать это ненавязчиво, легким движением, едва уловимым касанием, шепотом, слабым дуновением ветерка, оживляющим колокольчики, висящие под потолком. 
Превращать обычный день в праздник, имеется в виду.
Закончив поверхностный лоск по комнатам, Лилит прошествовала на кухню, надевая темно-синий фартук. Взгляд наткнулся на настенный календарь.
31 июля... женщина склонила голову набок, пристально вглядываясь в цифры. Комната вдруг слегка поплыла. И опять это пульсирующая аура с рваными краями. Она мало кому говорила, но в их годовщину, всегда возникало оно: ощущение, будто в этот день должно случиться что-то ещё.
Себастяьну должны были дать доктора наук, ей - место главного врача в больнице.
Мать Лилит должна была приехать, с огромной коробкой любимых конфет дочери и на коленях извиняться, извиняться, извиняться за всё, за всю боль и отраву, за все оскорбления, за все пережженые нервы, за клетки, что не восстанавливаются. 
До болезни Драго, выпившей из миссис Снейк многим больше, чем она когда-либо покажет, ей казалось, это должен бы быть второй ребенок...
Ребенок.
Передернув плечами, отвлеклась на донесшийся с улицы "дззззыньк", означавший, что велосипедист-почтальон промчался мимо дома. 
Принесла пачку корреспонденции, отделяя письма по адресатам... усмехнулась, вскрывая послание из родительского гнездышка, читай гадючьего логова.

Дорогая Лил!

Сердечно поздравляю тебя и Себастиана с днем вашей свадьбы, чтоб ей в преисподнюю провалиться.

мама

Лилит фыркнула, безжалостно разрывая письмо, вместе с конвертом, на мелкие части. Кое-что никогда не меняется. Язвительные желчные "поздравления" от матушки, по любому поводу, в том числе.
Она терпеть не могла, когда мать зовет мужа "Себа-а-а-а-астиан", а её кличет Лил, будто комнатную собачку.
Положив человеческие и, собственно, письма от людей на холодильник, начала приготовления.
Сегодня ей хотелось испечь пирог. Звонок в дверь. Необычный старик.

- Здравствуйте, миссис Снейк. Я хотел бы поговорить с вами о вашем сыне. Боюсь, это будет неприятный разговор.
Поэтому, когда миссис Снейк появилась на пороге, уставившись на пришедшего, руки её были слегка запачканы белоснежной мукой:
- Здравствуйте, сэр. О моем сыне? Кхм, конечно, проходите...проходите, прошу вас. Выслушаю вас в доме и...со всем должным вниманием, не сомневайтесь.
Отерев ладони, Лилит взяла папку, сразу же ведя незнакомца в гостиную и прежде закрыв за ним дверь. Чай в этом доме предлагать не было принято...его было принято приносить, невзирая на отказы, уверения, мольбы.
Лилит, пока что положив толстую папку на угол журнального столика, молча указала на диван. Через какое-то время столешницу украсили две чашки горячего чая.
Миссис Снейк вернулась в последний раз, неся в руках небольшую вазочку с мармеладом и печеньем. Её взгляд вдруг упал на сласть в форме...развеселой желтой дольки лимона.
Пальцы ловко поддели оную, а рука отчего-то поднесла её к глазам близко-близко. Взгляд стал плотным, темно-изумрудным, не читаемым, разрезаясь и подрагивая вглубь, покрываясь рябью, как будто...
За окном истошно завыла машина с потревоженной сигнализацией. Дернув головой, Лилит торопливо вернула в чашу засахаренное угощение, стряхнув оцепенение, а затем аккуратно поставила вазочку на столик, где-то между двумя чашками.
Села в кресло, опять взяла папку, которую по-прежнему не раскрывала из вежливости(право слово, читать некрасиво, когда перед тобой собеседник из плоти и крови, намеревающийся кое-что поведать), обращая взор на пожилого мужчину:
- Итак, вы хотели что-то...рассказать мне.
Сердце сжалось. Неужели, Драго начал вести себя неподобающе, впервые за девятнадцать...практически безупречных лет. Не вяжется, этот сребробородый мужчина никак не тянет ни на полицейского, ни на...да кем он вообще может быть?. В голове роилась пустота, слепым котенком тыкающаяся в стенки черепа.

Отредактировано Lily Potter (2016-08-28 18:35:00)

Я хотела позвать Его, голос пропал.
Только серые совы слетелись на зов.
Он меня не услышал, меня не узнал,
Теперь у моей песни нет слов.

А в этом городе не пахнут цветы,
И от этого становится ещё страшней.
А эти окна слепы, как кроты,
А эти деревья не пускают корней.

А в газетах пишут, наступила весна.
В газетах пишут, в основном, о весне.
А у моей чашки нет дна,
А я, о Господи, на самом дне.

- Мне придется начать издалека, поэтому прошу вас проявить немного терпения, миссис Снейк.
Лилит смотрела на него внимательно, но не слишком пристально. Нераскрытая папка тяжеловато покоилась на коленях, а нетронутый чай занимал место на столике напротив женщины. Терпения у неё было достаточно, по крайней мере, достаточно для данной ситуации. Было неизвестно, насколько издалека хочет начать почтенный незнакомец, однако, женщина понадеялась, что не с сотворения мира.
- Полагаю, вам знакомо имя Томаса Певерелла? Однако же, я думаю, вам неизвестна история его взаимоотношений с вашим мужем. Видите ли, его разрыв с мистером Певереллом произошел более двадцати лет назад. Томас очень опасный человек, и уже тогда он сдвинул колесико на счетах со сломанными им жизнями. Мистер Снейк не смог остаться к этому равнодушным. 
Томас Певерелл.
Лилит выпрямилась, теперь всё внимание было направлено на собеседника, подобно яркому лучу прожектора. Слова выделялись, как окрашенные черным гуталином. Взаимоотношений. Мужем.
В голове ударил колокол.
Известно?!
Нет, Себастьян мне никогда не говорил.
Далее. Более. Двадцати. Лет. Назад. Опасный. Для этого слова был ярко красный цвет, с зеленой подсветкой. Сломанными жизнями.
Равнодушным.
- По желанию Томаса ваш муж разработал совместимую с человеческим организмом программу, которая передавал информацию прямо на вживленный под кожу чип. Мистер Певерелл уже начал их продавать, вы могли видеть. Он говорит, что это карманный, подкожный интернет, но на деле все не так просто. Однако самая большая трагедия не в этом. Ваш сын. 
Ваш сын. 
Ваш сын. 
Ваш сын.
Лилит почувствовала, как на руках приподнялись волоски. Как сердце замерло над горящей бездной, готовое пропустить удар, сжаться болезненно, подскочить вверх, уйти в пятки, облиться кровью, одномоментно порваться на британский флаг. Виски моментально заломило, но она впилась пальцами в папку, подавляя желание поднять руки выше и вцепиться себе в волосы.
- На нем Томас опробовал свои инновации. Более того, чип все еще находится в его организме – он под ежесекундным надзором Певерелла.
- Секундочку, - промолвила Лилит осипшим голосом и непослушными ладонями раскрыла папку, начиная листать материалы, но при этом не прекращая говорить: - То есть, главная мысль вашей речи в том, что мой муж...гоняясь за своими химико-научными плюшками, связался не с тем человеком и, под давлением...шантажа и угроз, судя по всему, согласился на него работать. Суть работы была довольно-таки бесчеловечной.
Бесчеловечной.
Ты всё знал. Ты знал всё, Себастьян Снейк, пока Томас Певерелл водил меня по вестибюлям театров. Пока я, с участливой улыбкой, прописывала ему обезболивающие и легкие седативные. Пока Драго приходил к ним в гости.
- Бесчеловечной. Так вот...Бесчестный и беспринципный...Томас Певерелл, насколько я поняла, нашел каждое слабое место, при помощи которого...можно давить на Себастьяна. Я. Дружба наших детей...
Неужели и в этом сидит лживый червь?
Лилит заметно содрогнулась, вспоминая, как дружные мальчики с самого утра умотали куда-то в город. Вернее, куда-то в город умотал Гарри, а Драго отправился на учебу.
Наверное.
Гарри не мог быть "троянским конем". Гарри не мог быть подослан с целью втереться в доверие. Гарри не мог.
Гари мне, как сын.
Он тебе не сын.
Лилит отчего-то всегда испытывала необъяснимое чувство вины, когда думала о том, что ей не случилось быть матерью Гарри Певерелла.
При наличии другого отца, разумеется.
- То, что вы рассказали, большое потрясение...для меня. Но...вы хотите сказать, что Себастьян знал...знает. Обо всем этом. Значит...нет, погодите, я всё не о том спрашиваю. Насколько опасен этот чип? Драго может умереть? Есть ли способ удалить это. Эту. Штуку.
За грудной Лилит паутиной разбился ледяной парализующий ужас.
Неужели, тебе мало того, что уже услышано. Твоё, по-собачьи преданное, сознание слепо ищет опору. Лазейку.
Не было другого выхода, вынудили, заставили.
Или всё это умело сфабриковано. У супруга полно недругов, наверное, даже в Антарктиде, на самой заброшенной исследовательской станции у черты полярного круга, есть парочка биологов, которым Снейк когда-то не то слово сказал.

Я верил в Вас, как в Бога. Но Бог - это глиняный идол, 
которого можно разбить молотком, а вы лгали мне всю жизнь.(с)
Э. Войнич - «Овод»

- Мама, можно я переночую у Гарри?
- Конечно, дорогой.

Лилит почувствовала, как жжет глаза и пестрящие строки, данные, колонки таблиц подрагивают и расплываются.
Я думала, что мы важнее химии, важнее всего, любовь моя.
Чью честь ты защищал двадцать с лишним лет назад?
Я бы отказалась от медицинской практики навсегда, любовь моя.
Если бы мне пришлось выбирать. Мой ребенок на ладони Дьявола.
И ты всё знаешь.
- Не понимаю только одного. К чему именно подводит ваше...кхм, откровение? Конкурент Певерелла или хотите испортить жизнь моего мужа? Вы не первый желающий. Я, разумеется, напугана, недовольна, расстроена и...грядет серьезный, самый серьезный разговор.
В голове Лилит, как и раньше, не было ни одного, даже самого завалящего предположения о том, кто этот белобородый старец. Он был похож скорее на Волшебника Изумрудного Города, чем на человека, самую малость знакомого с понятием технического прогресса.
Он принес ей дурную весть. У приносимых подобным образом плохих известий всегда есть мишень. Себастьян вскоре грозил оказаться между молотом и наковальней. С одной стороны, зыбкие реалии, держащиеся на шантаже и чужой воле, а теперь подорванные разбазаренной тайной. Воле Томаса Певерелла. С другой стороны, неизвестный достопочтенный джентльмен, любезно открывающий жене правду, дабы превратить её в разящий клинок. Не правду превратить - жену. Между черным и белым, между истиной и ложью, между небом и землей, на тонком тросе. Один шаг в сторону равнозначен гибели.
Себастьян.
Как бы глубоко, холодно и темно ты не забирался, она всегда была там. 
Северус.
И повторится всё как встарь.
Пустынное поле. Порывистый ветер. Непроницаемый мрак.
Она никогда не вернется за тобой.
Лилит лукавила. Лилит пыталась залить бочку дегтя ложкой мёда. Чайной. Половиной чайной ложки. Я сама знаю сухой концентрат этой истории.
Себастьян, во имя своей тараканьей менделеевой богини, подставил под удар существо, за которое Лилит бы умерла. 
Сына.
Своего. Сына. 
Я думала, ты любишь нас. Я думала, ты нас защитишь.
Хотелось выть. Но при чужих это было непозволительно. Не раньше, чем за вестником бури закроется дверь.
Я поставила свой мир вверх тормашками ради тебя, Себастьян Снейк.
Я терпела насмешки, издевки, неверие, оскорбления. Я вывернулась наизнанку, я верила тебе. 
Я верила в тебя.
И теперь мне говорят, что ты позволил вшить в нашего сына какую-то небезопасную дрянь.
Больно.
Томас и Себастьян. И ты поставил моего мальчика между вами, как... 
Томас и Драго.
Ни раздумывая и секунды, Лилит Снейк поставила бы между ними свою жизнь. Она дозволила бы вживить себе десяток имплантов, прямо у основания черепа, да хоть в костный мозг, без наркоза. Только не Драго. Всё, что угодно, только не он.
- Лучше бы эту гадость встроили в меня.

Отредактировано Lily Potter (2016-09-19 12:22:37)

Я буду танцевать для тебя.
Я буду танцевать до тех пор,
Я буду танцевать до тех пор,
Пока этот мир не наступит ботинком...
На подол моей юбки. (с)

- Я – человек мира, не войны.
Лилит смутно догадывалась, чем занимались вот такие "люди мира". Они редко напрямую вступали в бой, скорее...умело передвигали пешки на шахматной доске поля битвы, из-за того, что им позволял это высокий интеллект, делая главнокомандующим, не солдатом.
Будь этот старец мирным - разве он пришел бы покрывать её жизнь трещинами?
- Однако я и не враг вашему сыну. Дети не должны платить по счетам своих отцов. Дети…ведь они невинны, невиноваты. Они – наше будущее. Они – наша надежда.
С этим утверждением она была полностью согласна, подчеркивая двойной чертой. Ребенок никогда не должен быть залогом взрослых, порой жестоких и опасных игр. Её ребенок, которого она выстрадала, нашептала, сотворила, отмолила, защитила, отборола у несуществующих ангелов и демонов: не должен быть таким яблоком раздора вдвойне.
- Все, что сделал Себастьян, он сделал ради вас. Уберечь вас, защитить вас… Любовь, миссис Снейк, это сила. Самая серьезная сила во вселенной.
Глаза у этого человека были такими добрыми и проницательными, что казалось, ему возможно доверить всё на свете, не зная исключений. Поверить в любое слово из его уст. Альбус Дамблдор говорил, что Себастьян поставил жизнь сына под угрозу, почти вне варианта этого избежать каким-либо образом, исключительно во имя любви.
Незримая чаша весов в душе у Лилит уже практически сравнялась; и на одной стороне лежало упорядоченное хладнокровное понимание, принятие вкупе с прощением, а на второй располагалась разрозненная огнедышащая ярость, мало чем объяснимая и плохо поддающаяся контролю.
- Что касается чипа – он, безусловно, опасен. Чрезвычайно опасен. С его помощью можно влиять на поведение и даже на мысли. Сам по себе он не убивает, но кто угодно погибнет, если подвести его к краю крыши и приказать сделать шаг. Я не знаю способов, которыми его можно было бы извлечь.

но кто угодно погибнет, если подвести его к краю крыши и приказать сделать шаг

но кто угодно погибнет, если подвести его к краю крыши и приказать сделать шаг

но кто угодно погибнет, если подвести его к краю крыши и приказать сделать шаг

В голове у неё загорелся огромный воображаемый собор, прихожане которого предали своего бога. И именно от его стен гулким эхом, троекратно отразились страшные слова. Их подстегнуло кроваво-красной картинкой, где Драго прыгает с высоты и разбивается насмерть. И ещё раз. И ещё раз.
И ещё.
Краска отхлынула от лица. Топор палача со свистом рассек воздух, резко опускаясь и покатившийся по реберной дуге кусок сердца, как отделенная от туловища голова, упал прямо на вторую чашу весов.
- Но мне пора. Боюсь, я и без того принес слишком много горя в ваш дом.
Лилит подняла на него мутные от боли глаза, борясь с желанием плотно приложить ладонь куда-то к груди слева.
- Оставьте себе. Вам она теперь нужнее.
Вымученная скептическая усмешка.
Она не стала смотреть, что лежит в конверте и приложении к нему, сейчас было не до того. Поднявшись в спальню, Лилит присела на кровать, всё ещё сильно оглушенная. Наклонилась к тумбочке, стоявшей с её стороны и выдвинула верхний ящик, куда и бросила "дары", если это можно было так назвать. С грохотом задвинула оный. Они никогда не заглядывали в бумаги друг друга.
Или быть может, стоило?
Нет.
По телу пробегала дрожь, но слёз не было. Кот, кстати говоря, затаился где-то, превосходно чувствуя ненастное настроение хозяйки. Зомбиобразно спустившись на кухню, где за окном уже смеркалось, Лилит криво ухмыльнулась, глядя на пирог, который так и не будет испечен. Она хотела приготовить ему нечто особенное. Но он опередил. Удивил. Поразил. Ранил.
Убил.
Она не прибралась. Нигде. Она не включала свет в комнатах, слоняясь от стены к стене и прикасаясь ладонями к поверхностям, кажущимся чужими. Как слепая. В доме наступила осень.
Лилит разложила бумаги из папки прямо на полу. Забилась в угол дивана, запрокинув голову и положив себе на лоб холодное полотенце. Голова нещадно раскалывалась.
Когда в замке повернулся ключ, Реджинальд оранжевой стрелой пролетел через лестницу и коридор, в мгновение ока запрыгнув на диван около Лилит.
Его глаза горели в темноте, как два адских маяка на изумрудных скалах, шерсть дыбилась.

Отредактировано Lily Potter (2017-01-06 04:40:03)

Она предложила скрепить их сближенье союзом, 
И то, что меж ними, теперь называется "брак".

По мере её приближенья качнулась портьера,
На Баха сорвался забытый картонный рояль.
Волчком завертелся в углу красный купол торшера,
С балкона ворвался заснеженный, гневный февраль.

Она, ничего не заметив, куда-то звонила,
В комочек свернулся от холода старый диван.
И с тонкого перышка падали капли чернила,
На только что сделанный Мастером первый роман. (с)

- Что случилось Лилит? Что-то с Драго?
Она видит в темноте его неясный силуэт, видит протянутые руки, слышит как кот бросается в атаку. Собирает себя по кусочкам, покамест даже "а-а" не в состоянии произнести.
Предметы и очертания продолжают нещадно плыть, качаясь, словно по неспокойной реке и слегка кружиться, пританцовывая. Всё не так. В королевстве кривых зеркал, в лабиринте Минотавра, у горящего инквизиторского столба, в преисподней она сейчас почувствовала бы себя лучше.
Что-то с Драго. Выстрел в десятку. Одиннадцать из десяти.
Лилит порывисто сбросила полотенце с головы. Оно, со звучным мокрым хлопком, упало на пол, где было сразу забыто. Пошевелившись, жена неохотно протянула руку к торшеру, стоявшему на низком столике и щелкнула переключателем. Гостиная озарилась тусклым желтовато-медовым светом, но верхний оказался бы ярче и куда более раздражающим, а в комнате и без этого наросли тысячи шипов и все вокруг миссис Снейк.
Густой мёд рассеивали лежавшие на полу, в основном белоснежные, матовые бумаги. Результаты каких-то исследований, сводные таблицы данных, анализы и прочее-прочее. Все материалы из злосчастной папки, которую накануне притащил в дом седобородый старец, прокладывая себе дорогу туда, куда её обычно ведут благими намерениями.
- Ты это узнаешь, Себастьян Снейк?
Назвала его едва ли не абсолютно полным именем, приправив особенной интонацией. 
Шкала кипения находится где-то за пределами вселенной, а злость её похожа на горящий торфяник. Практически не проявляется внешне, но стоит только прикоснуться к серовато-пепельной поверхности, или пройтись по ней - обеспечены ожоги как минимум второй степени.

Знаешь, когда ты делаешь так, мы уходим на дно. 
Это очень красиво, если это кино: 
Когда вода заполняет пространство, и стаи рыб заплывают в окно... 
Но становится нечем дышать, и это уже не кино. 

Знаешь, когда ты делаешь так, наступает полярная ночь. 
Это очень красиво, когда каждый час 
Часы на башне играют вальс, 
И каждый час, перепутав удары, бьют полночь.

Потому что когда ты делаешь так, ты уходишь на дно.
Я могла бы сказать, что мне всё равно,
Я даже скажу, что мне всё равно,
Но стаи рыб заплывают в окно, и не понимая, что происходит,
Бьются о зеркало, с ужасом глядя на нас. (с)

- Днем ко мне пришел некто, назвавшийся Альбусом Дамблдором. Не хочу знать, кто он на самом деле. Ты неглупый и, должно быть, уже догадался о чём он мне рассказал. Дело действительно в Драго. В том, что вы с ним сделали.
Лилит опасно сверкнула глазами и поднялась с места, плавно проходясь за его спиной в сторону выхода из зала, однако, явно без намерения уходить. Оттенок взгляда стал мшистым, цвета токсикодендрона - он же ядовитый плющ. Лилия перевоплотилась в олеандр.
Редж не предпринимал новых попыток атаковать, но ни на шаг не отходил от хозяйки. 
- Альбус Дамблдор сказал мне, что у тебя не было другого выбора. Что это...неизбежный шаг, причем, сделанный ради нас. Ради любви. Ради семьи. Ради.
Она осеклась и взгляд упал на стол, где ещё главенствовали остатки чайной церемонии, казнившей прекрасный вечер и, скорее всего, не только его относительно времени.
Лилит наклонилась, взяв в руки пустую чашку, чтобы пальцы так не тряслись. Хорошо, что на её дне не плавали чаинки, не то нагадала бы себе что-нибудь ужасное.
- Ты хотел защитить нас. Уберечь. Спасти. Выбрал меньшее из двух зол. Да как ты посмел!
Чашка неумолимо полетела в стену и упала вниз белыми осколками. Лилит не кричала на него так с момента, как на её пальце оказалось обручальное кольцо. Точка кипения ещё не была пройдена, поэтому, за первой полетела вторая, со звоном разбившись об пол, а затем одно блюдце и другое.
Она не решала проблемы битьем посуды. Она не вымещала злость на реализованном желании что-либо разрушить. 
Прежде. 
- Ты ничего не сказал. Долго ты собирался мне лгать? Сколько ещё эта дрянь будет вживлена в моего ребенка?! Этот человек. Он сказал, что не в курсе, как извлечь чип и возможно ли это сделать в принципе. Или...или ты скажешь, что он вообще не окажется извлечен, до тех пор, как твоему драгоценному Певереллу это будет необходимо. Так? 
Лилит разбила всё, что можно было разбить в ближайшем радиусе, переводя дыхание. Обернулась, сощурившись. В глазах сверкали росчерки, как трассирующие пули, как хвосты комет, как нити накаливания. Взгляд мельком упал на царапину, идущую вдоль левой руки Себастьяна, а та вдруг ожила, шевельнулась, загустела, превращаясь в чернеющий штрихованный силуэт...чего-то, точно сама себя рисовала.
Чернилами. Это было похоже на татуировку, но татуировок у Снейка не было.
Как и галлюцинаций у Лилит, из-за чего пришлось тряхнуть головой, сосчитать до трех и зажмуриться, отгоняя видение. Всего лишь кровь, подсыхающая на раненом предплечье. Ничего особенного.
Никаких змей.
Никаких кобр.

Отредактировано Lily Potter (2017-01-07 04:51:14)

А она, не скрывая весь смысл переносный,
Просила меня осторожно:

"Не люби меня так тяжело и безвольно,
Что сердце сгорает и старится,
Я не верю в любовь, от которой нам больно,
И боль эта счастьем считается.
Не люби меня так горячо, чтоб венозная
Кровь закипала и пенилась,
Я слыхала, слепая любовь на износ
Иногда превращается в ненависть".

Я хотел ей сказать, что я полностью за,
Что я в общем-то где-то такой-же,
А по небу гроза, а в глазах бирюза,
И сказать ничего невозможно.

Не люби меня так тяжело и безвольно,
Что сердце сгорает и старится,
Я не верю в любовь, от которой нам больно,
И боль эта счастьем считается.  (с)

- Я не знаю, что рассказал тебе этот человек – я даже не знаю, кем этот человек является. Я встретил его впервые сегодня утром – он отдал мне… странную вещь. 
Лилит рассеянно посмотрела себе под ноги, туда, где белели и поблескивали куски разбитой вдребезги посуды. Пытаясь отогнать от себя леденящие кровь видения о том, что их жизнь скоро станет такой же - неровной, сломанной, осколочной. Словно изрытый бомбардировкой город.
- Вещь? Какую вещь?
Первый и самый безобидный вопрос.
Лилит закусила нижнюю губу, обойдя диван сзади, а затем опустилась прямо на пол - аккурат напротив кипы бумаг. Начала постепенно разворачивать их к себе, раскладывая по какой-то системе - то ли дат, то ли отдельных исследований, согласно тематике. Взгляд то и дело натыкался на кольца, ласково обнимающие безымянные пальцы левой и правой руки. На левой было то, которое прочно угнездилось там девятнадцать лет назад. На правой - другое, с вырезанными лилиями, деревянное.
– Я виноват. Я не знал, что все выйдет именно так, но ты знала, с кем связываешься. И я не буду лгать тебе, Лилит. Даже, если бы я знал, я бы все равно поступил именно так. Жизни Драго сейчас ничего не угрожает. Напрямую не угрожает. Я виноват в том, что вы оба попали в поле зрение Томаса. Я хотел… уйти – я просто не смог.
- Я знала с кем связываюсь?
Лилит дернулась и вскинула голову, как от удара электрическим током. Глаза продолжали вскипать, точно чародейские котлы, где варится яд кураре, доходя до кондиции, способной выкосить человек сто. Сто тысяч. Сто десятков тысяч.

ты знала, с кем связываешься

– Томас угрожал мне вашими жизнями, и я не мог поступить иначе, я выиграл отсрочку – я выиграл отсрочку всем нам. И Томас не воспользуется чипом, пока я ему нужен, я… я не знал, что он поступит именно так, сам едва не сошел с ума, когда узнал, кто стал первым испытуемым. Я… много и долго думал, как можно извлечь его безболезненно – я не хочу рисковать Драго. Жизнью Драго – у меня пока нет решения. Но оно будет. Оно обязательно будет. 
- Знаешь... - Лилит уложила ещё один листок в стопку, а затем взяла одну из них, вглядываясь в написанное: - Дамблдор сказал, что ты очень...рьяно занимался поисками лекарства от. Бесплодия. 
От её лица, как морской отлив, отбежала вся краска - делая его заснеженным побережьем. Зеленый лёд пестрел подводными холодными течениями. Боль пересекала его острым хребтом большой белой акулы.
Тоска была похожа гелиевый шарик, который ты весь год ждал на день рождения. И вот, нечаянно выпустив из руки нить, смотришь, как желанное улетает всё выше и выше и выше...
- Я всегда знала, - в голосе шаровой молнией затрещала обида, зазвенела набатом: - Что ты мало мне рассказываешь. И всегда надеялась на наивные уверения...себя самой в том, что мне этого хватает. Ты когда-нибудь пробовал обедать крошками каждый день? Каждый год, девятнадцать лет я давлюсь ими с чайной ложки и улыбаюсь. Если бы ты знал, как я не выношу Ригель! Впрочем, кто же этого не знает. Просто терпеть её не могу. И кто бы мог подумать за что. Я завидую ей. Больше двадцати лет я переламываю себе подъязычную кость, сгорая от зависти.
Лилит сильно захлебывалась воздухом, полупрозрачной аурой слёз и это было похоже на преагонию пробитого стилетом легкого, на трепетание раненого крыла подстреленной в небесах птицы, на посмертное колыхание флага, взятой измором, осажденной крепости. 
Так случается, когда слишком долго держишь что-то в себе, а затем внезапно начинаешь говорить. Синдром длительного сдавливания - краш-синдром, дающий мощный удар токсинов по кровотоку, как только наступает свобода.
- Ты мог бы подумать, что впервые увидев её, я почувствовала это. И потом. И ещё, и ещё, и ещё. 
Что, стоя тридцать первого июля, в своем подвенечном платье, глядя как она выходит из такси; я завидовала ей так, как Каин Авелю.
Жену явно увело от  центра обсуждаемой темы, унося штормящим течением в несколько другую степь, более межличностную, но она не могла это контролировать. 
- Почему? Она не стоит на золотом пьедестале, осиянным солнцем боголиким изваянием, - из уголков глаз медленно поползли слезы, супруга плевалась злобными вздыбленными словами: - Даже она будет знать больше, чем я. Обязательно. Потому что "мы не должны волновать Лилит", "Лилит расстроится", "от этого, этого и этого, мы должны беречь нашу Лилит" Нашу прелес-с-с-сть.
Как процитировала странное существо, именуемое Смеагорлом из популярного фильма, популярной экранизации, величайшей книги, к слову английского гениального автора: она не заметила.
- Богам, Себастьян, - она судорожно дрогнула плечами и всхлипнула, пока серебристые дорожки продолжали тянуться по лицу: - Очень холодно на небесах. На Олимпе. В Асгарде. И где там они ещё живут. Я не хочу больше быть богиней. Никогда не хотела.

Отредактировано Lily Potter (2017-01-08 05:12:39)

Тише, тише, тише - не спугни. 
Рассвет за твоим окном,
Выбирает кого-то из нас.
Разгораясь, огни над автострадами...
Душат последний шанс.

Зачем мне идти домой? 
Я ничего не помню, 
В твоих ладонях умирает мой февраль. 
Зачем мне идти домой? 
Мне теперь как Богу,
Никого не жаль, никого не жаль, никого не жаль, никого... 

Не забудь стереть открыток. 
Общие мечты, нет пустоты... 
Страшней, чем твоя. 
На наших лицах расставлены кресты, 
Но я привыкну в сотый раз подряд. 

Прошу!

Тише, тише, тише - не спугни, 
В закрытых веках плавится лёд. 
На старых снимках мы так смеёмся, 
Что кажется, ничто в нас не умрёт. (с)

Лилит не отказалась бы сейчас от пары дополнительных голов или сиамского близнеца, потому что разрозненный поток информации, поступающей из всех центров: визуального, слухового и даже тактильного был слишком огромен и неуправляем. 
Лоб и виски словно превратились в мишени для стрелка, который никогда не промахивается. Снайпер, киллер, профессионал.
Головная боль, сравнимая с тяжелой мигренью, в последнее время, преследовала её всё чаще.
Коллеги-неврологи, раз за разом, пытались загнать доктора на компьютерную томографию, точно бильярдный шар, но она виртуозно ускользала, скрываясь в коридорах терапевтического отделения.
Пальцы касались сейчас бумаг, пока слезящиеся глаза скользили по строчкам, пометкам, цифрам; одной лишь ей известно до какой степени внимательно. Казалось словно эти листы взовьются в воздух, сложившись в оригами-журавликов и с диким граем бросятся ей на голову. Они вцепятся в волосы и склюют руки, которыми она будет предпринимать слабые попытки защититься.
Клювы-кинжалы расштрихуют ладони кровавыми полосками. Пытаясь хищно добраться до глаз.
Стало слишком много центров тяжести.
Первый - Ригель отказалась принять лекарство от бесплодия.
Что в этом важного?
Место под сердцем тоскливо заныло, напоминая о том, что. 
Второе - прошу, не говори ей.
Несколько листков в руке дрогнули и фокус сошелся на слове - метамфетамин.
Третье.
Я увидел тебя мертвой в воспоминаниях.
Перед глазами поплыли бензиновые круги и почудился даже острый запах, предшествующий возгоранию.
Четвертое - и если ты захочешь отомстить мне...
Если ты. Захочешь. Отомстить. Мне. 

Лилит ещё раз посмотрела на название распространенного наркотического вещества.
Выдохнула и, не вставая с пола, протянула руку за бокалом. Нет, так не дотянуться.
Придется встать на ноги.
Это получилось не сразу.
Плеснув себе из бутылки весьма щедро, Лилит выпила залпом, о чем сразу пожалела. Она была недостаточно в порядке, недостаточно сыта и недостаточно счастлива, чтобы выкидывать такие трюки.
Головокружение заставило тут же занять на полу прежнюю позицию. Строки плясали перед глазами, препятствуя попыткам более детального прочтения. 
Фразы под четырьмя пунктами спорхнули на уже известные весы. 1) расстрельный ров 2) виселица 3) гильотина 4) электрический стул. 
Четыре всадника апокалипсиса. 
Вновь. Чума - болезнь Драго. Голод - начало тернистого пути, бедность, сведение концов с концами, затянутые ремни. Война - закончилась ещё в Хогварде.
Смерть - стоит за спиной Себастьяна сейчас.

Лилит вдруг замерла, распахнув глаза и задержав дыхание. Кот выгнул хвост, подняв трубой и вылетел из комнаты, исчезнув на втором этаже. 
Несколькими рывками Лилит отправилась за ним. 
Она вернулась через четыре минуты. Опустилась на боковушку кресла, где расположился Себастьян, тщетно пытаясь подготовиться к катастрофе. 
Взвесила на ладони кулон в виде лани: 
- Помнишь, отец подарил это на рождение Драго? Когда наш сын болел. Папа принес мне сертификат в ювелирную мастерскую. Он сказал, чтобы я подарила себе что-то, очень похожее на надежду. Два условия. Драгоценность. Вопрос. Ответ. Он сказал, задай себе вопрос, похожий временами на море в десятибальный шторм, на оживший кошмар, на панический ужас. На тупик, отчаяние, прямую линию сердечного ритма, на зеленый хэллоуиновский свет, перепугавший тебя до полусмерти в раннем детстве.
Вопрос должен быть похож на конец мира и погребение себя заживо, на все пытки, что знает человеческая история и даже на те, какие ей пока неизвестны. Только когда свет гаснет и повсюду тишина. Ответ - должен быть похож только на одно. Маяк. Тогда у Драго впервые случилась спонтанная остановка дыхания, а мне мучительно казалось, что ты работаешь целый век. Мой вопрос звучал так: "Сколько лет ты хочешь прожить с Себастьяном, как долго ты хочешь быть рядом с ним?".
Лилит выдохнула, переворачивая фигурку серебристой лани на ладонь тыльной, изнаночной стороной.

|гравировка|

Всегда.

Супруга положила кулон ему на колени и поднялась прежде, чем он решился бы что-то сказать, или прикоснуться.
- Ты правда считаешь, что я способна  разбазарить Ригель не мою тайну? Этот человек. Альбус Дамблдор. Не должен был приходить в наш дом. Не должен был, - Лилит по-турецки уселась на пол, взяв в руки ту стопку бумаг, что как-то относилась к наркотикам, а после подтянула к себе папку, укладывая на её дно первые листы, следом за ними отправилась ещё пачка и ещё: - Приносить кота в мешке.
Вернувшийся в комнату Реджинальд возмущенно мяукнул.
- Прости. Это не о тебе. Я тоже не имею и малейшего представления о том, кто он. И не думай, пожалуйста, что ненастье преспокойненько прошло над твоей головой, не взорвавшись грозой. Пусть ты и без этого всякий час ждешь беды.
Лилит сложила все бумаги в папку, надежно закрывая её, как ящик Пандоры.
Подхватила этот рассадник чумы и положила в центр стола, где до этого располагалось разрушенное ею чаепитие.
- Но не думай, что я когда-нибудь смогу забыть -  твоё предложение всадить в спину нож, отомстить, рассказать твоему единственному лучшему другу то, что оттолкнет, вынудит отвернуться от тебя. Спасибо.
Мне очень приятно, Себастьян, что я...такая в твоих глазах. Не думай, что я когда-то сумею забыть и уверение в том, что ты как ничего мне не говорил, так и не расскажешь. Никогда. Не думай, что я смогу забыть, как ничего о тебе не знаю. Ты бы никогда и ничего мне не рассказал. Изумительно.
Она пожала плечами, дернув головой в сторону папки.
- Сделай с этим что пожелаешь. Это принадлежит тебе. Я не читаю чужих писем. Я не заглядываю через плечо. Девятнадцать лет назад мы танцевали вальс в Шипящей развалине, лучший во всей моей жизни, ты показывал мне фейерверки, самые красивые в моей жизни, и тогда я думала, что вот — у меня на ладонях частичка твоей души. Боже, как я была счастлива. Как я была рада. Я поверила тебе. Больше, чем… я думала, он отдал мне тебя. Тот старый дом…
Голос у Лилит поменялся, стал ниже, глубже.
- Самый. Самый одинокий и жуткий дом на свете. Но если Себастьян там и поскольку он нем, то с кем я живу?

Отредактировано Lily Potter (2017-01-08 17:54:39)

Лилит знала, что с ним абсолютно нельзя так поступать. Молча вскакивая, убегать, прежде логично не объяснив, для чего она это делает. Выпрыгивать из-за угла. Кардинально менять планы. Делать что-то, вообще без планов.
Себастьян Снейк был струкрурирован, он жил по вселенской незыблемой упорядоченности. По тому, как последовательно расположены планеты в солнечной системе. По меридианам. По часовым поясам, по тому, что солнце всегда заходит и восходит так, а не иначе.
Она в курсе, что является единственным не вписывающимся в эту схему элементом. Самым сильным. Даже если бы под ноги осколками рассыпалась вся периодическая таблица, а какой-нибудь медный лилитий - остался, мир Снейка удержался бы на нём.

Как ты жил до меня?
Передвигал ногами, перекачивал бесполезный воздух, стучал кровяным насосом в груди, просто потому, что им надо стучать. Чем была ось до этого - жаждой справедливости, признания, желания чего-то достичь, отмщением, страхом и неспособностью умирать. 

Муж расхаживал по комнате, пробуя уложить в себя...новую порцию безумных морей непостижимого, что Лилит выплескивала ему на голову, во время своих бурь. Необходимо было занять себя чем-то. Лилит подошла к шкафу, на полках которого стояли в основном книги и её взгляд упал на небольшую продолговатую коробочку темно-зеленого цвета.
Под ней лежало письмо.

Она развернула сложенный вчетверо лист.

Дорогой Гарри!

Поздравляю тебя с днем рождения! Забавно, сегодня ночью мне снилось, будто я дарю тебе игрушечную метлу, а она - умеет летать. Представляешь? Будь храбрым.
Мама любит тебя.

с любовью, Лили.

Лилит приподняла брови. Она не может вспомнить, как писала это.
Мама любит тебя.
Чья мама? Его мама? Её мама? Да в парочке гигантских ос из фантастических романов любви побольше.
Метлы не летают. А если и да, то в сказках про ведьм.
В сказках, написанных Ригель, где на каждой странице Лилит сгорает вместо Себастьяна. Сгорает, как это и положено рыжим колдуньям с зелеными глазами.
Сгорает, перестает существовать, становится погасшей, никогда не рождавшейся звездой. Он бы так не страдал, если бы тебя не было. Вы должны исчезнуть оба, ты и Томас Певерелл, унесенные одной из ночей на 31 октября.
Почему она не подписала последнюю букву своего имени?
Отвлеклась. Головные боли. Рассеянность. Провалы кратковременной памяти.

Я видел, как ты умерла.

Руки Лилит похолодели.
Никогда ещё эта ночь не тянулась так долго. Она положила подарок, приготовленный для Гарри обратно и это были очки. Простые, круглые, в черной оправе.
Забавно жить с человеком, который носит очки. Их можно прятать, отбирать, носить на рыжей макушке.

Соскучилась по носителям очков?
НЕТ.

Лилит, несмотря на то, что могла сейчас казаться рассеянной, внимательно слушала.
Губы были искусаны напрочь. 
Себастьян рассекал себя на слова.
Лилит несколько раз подавляла алогичное желание сказать: "Хватит". Снейк бы не понял, из-за того, что она вырвала эту правду клещами. Отказаться от неё посреди - значит причинить ему боль.
У меня очень болит голова. Можно я пойду спать? 
Нет. Ты сама вынудила его декламировать, потрясая своим прошлым, как грязным исподним.
Подштанниками какими-нибудь.

При чем тут...

Лилит не кричала, не морщилась в отвращении, не ахала, не заламывала руки. Только бледнела, а боль, вандалом раскурочившая виски, светилась в зрачках червоточинами.
Та, что терзала солнечное сплетение, была ей под стать.
Может быть он прав? Как он должен был рассказать ей об этом каждый день.
"Милая, а сегодня спонсор нашего супа - я, чёрт подери, варю мет!"
Это даже звучит абсурдно. "Дорогая, мы купили Драго новые учебники, потому что я поставил несколько умопомрачительных опытов над людьми".
"Лилит, порадуйся за то, что я феерический наркоман уже больше полугода? Здорово, правда.
А в тюрьме ещё лучше.
Это намного круче, чем пихать в себя алкоголь, или микрофон, как делает Статуар, ушедший в журналистику".

Лилит не ждала безболезненности выцарапанного знания. 
Она остановилась позади, глядя в его напряженную спину. 
Прости.

Отвяжись! 
Эхом от стен черепной коробки - отвяжись, отвяжись, отвяжись...

Прости, прости, прости.
Черные больные глаза смотрели прямо в душу.
Она когда-нибудь отвечала ему "отвяжись" в ответ на "прости"?

Я много лет находила тебе оправдания.

Шею Лилит обвила невидимая змея и она шептала на ухо:
"Сссссскажи ему это, сссссскажи ему это. Скажи, скажи, скажи. Ты должна сказать".
Сколько можно делать к нему шаг, наступая босыми ногами на стекла? Сколько можно обнимать, тянуть за руку и целовать, когда он цепенеет столбом, состоящий наполовину из ужаса, а наполовину из абортированных порывов решиться на что-то.
- Себастьян, во-первых, я хочу знать - это разовая акция и потом ты будешь умалчивать всё самое важное ещё двадцать лет?
Судя по выражению её взгляда, ответ да был неверным.
Ответ да значил запакованные вещи, значил, что вместо домашней лаборатории останется комната, куда никто больше не войдет. Пустая. Под замком. 
Реджу будет не с кем соревноваться в том, кто кого доканает. 
Драго.
Что будет с ним? Парень уже привык хотя бы делать вид, что понимает, почему родительский союз кренится и расползается пару-тройку последних лет.
И все трое Снейков умели скрывать, до какой именно степени это их расстраивает и выбивает из колеи.

Поздно.
Ты опоздал. Слишком поздно. Хороша ложка к обеду, ведь так говорят? Она не простит, даже приноси ты отчеты о каждом прожитом часе, с хронологической точностью, по пунктам, минутам, вот в точно таких же папках. Разбитый вдребезги хрустальный бокал - уже не склеить.

Холодный змееворотник, по-прежнему, был незрим и чересчур болтлив.

Склеить.

Лилит покосилась на белоснежные фарфоровые черепки, тут и там разбросанные по полу. Неровная геометрия разнокалиберных бело-бежевых кусков целого глядела внутрь так, будто эти фрагменты - выпавшие зубы самого страшного хищника, когда-либо жившего на планете. Существовавшего давным-давно, доисторического исполина.
Итого уничтожено - два блюдца и две чашки. Неровные осколки навевали нехорошие ассоциации, но их перебивало слово, крепко приклеившееся к уздечке языка. Оно зудело то над левым ухом, то над правым, будто самая последняя огромная неуместная муха, которую всё ноябрь не добьет.
Слово, которое она знала и забыла.
Слово, которое можно произнести и нечто сломанное станет...первозданным, как новеньким, восстановленным.

Не бывает таких слов. 
Бывают.
Она просто забыла. 
Стоп, а вдруг, вдруг Лилит забыла ещё что-то? 

Пришлось отвлечься не только от осколков, но и от других внешних обстоятельств, не лишь потому, что Себастьян заговорил. 
Произнесенное им слово было похоже на...на призыв, заговор, заклятие, заклинание. 
Заклинание? 
Намертво приклеившееся к нёбу слово(опять) стало более весомым. И памяти, поросшей то ли паутиной, то ли мхом, то ли водорослями, мешала...галлюцинация? 
Глаза Лилит распахнулись, а бровь приподнялась, делая вольфрамовую дугу между изумлением и нервозностью. 
- Эспекто Патронум. 
- Что? 
Грациозная, серебряно-белоснежная фигура ткалась прямо из воздуха, линия за линией, штрих за штрихом. Обретая контуры лани. Лилит решила бы, что допилась. Если б Себастьян тоже не видел(а он видел) призрачное животное. И вообще, что значит видел, когда он его вызвал?
- Я...
"Она такая красивая", - казалось, что если Лилит произнесет то же самое, прямо сейчас повторит загадочную комбинацию, составленную из пары слов, то это вышьет на полотне окружающего пространства гостиной такую же тотемную лань. Почему тотемную? Откуда вообще ещё и это сравнение всплыло. 
Тотемные животные, если верить известным легендам и дошедшим до наших дней представлениям, считались охранными. 
Защитница. 
Оберег. Ту, маленькую копию из серебра, миссис Снейк уже давно превратила в сокровенный оберег. Только об этом нельзя было говорить даже шепотом, ведь она верила исключительно в то необъяснимое и превознесенное над материальным, что создавала сама. 
Забавно, что Лилит иногда снился сон, в котором сияющая посеребренная как раз-таки лань, высотой с себя реальную, всенепременно появляется рядом когда...больно, плохо и страшно.
Порой она разговаривает и всегда голосом Себастьяна.
- Я не буду умалчивать самое важное, - понадобилось чуть тряхнуть головой, чтобы достичь наконец степени концентрации, необходимой для того, чтобы выслушать важное; а Себастьян собирался говорить о важном, в этом не было сомнений: - Клянусь, - глаза приковались к пламенному окружью, обнявшему руки: - Я буду верен тебе до последней мысли. Клянусь, - и ещё один Урборос-Саламандра. – Я буду всем силами защищать тебя и нашу семью, даже если смерть разлучит нас, - Лилит словно Алиса, падала в овальный провал кроличьей норы и в памяти колыхались слова свадебной клятвы и последнее довело эту ауру до максимума: - Клянусь. 
Лилит судорожно кивнула, вероятно, не особенно способная на какую-то другую реакцию. Лань(видение, парный мираж) растворилась. 
Жена знала, что пора бы уже отпустить руку мужа, но навязчиво казалось, что в таком случае он исчезнет следом за переливчатым лунным силуэтом.
Как будто его никогда не должно было быть здесь. 
Эврика! Змея гаркнула в самое ухо и преобразилась в мысленную Офелию Ифан.
У неё на голове был скособоченный пепельный парик, как у судей. Забравшись на полусгнившую деревянную трибуну, мать обстоятельно прокашлялась и указала на аптечные весы рядом с собой. Одна из металлических чаш была напрочь завалена камешками.
- Вспомни, что я тебе говорила девятнадцать лет назад, дочь.

- Я никогда не забывала, - шепотом вздохнула Лилит, поднимая глаза на Себастьяна и этот ответ предназначен был ему: - Первой клятвы. Произошло. Сейчас. Произошло что-то странное и я не про...то, что ты сказал. Я тоже это видела. Альбус Дамблдор. Ты сказал, он... он... что за странная вещь, ты сказал о какой-то вещи?

Альбус Дамблдор. Это имя означало семь казней египетских, гибель Атлантиды, падение Вавилона. 
Это имя означало, что над вертепом воссияет звезда, как уличный фонарь, засветившийся при помощи зажигалки.
У тебя будет особенный ребенок.
О нём говорят и молчат, кричат, шепчут, молят, грезят. О нём будут слагать прозу и стихи, песни и легенды.
Он должен будет умереть.
Может умереть...
Морок в голове заставил отойти от Снейка, опустив голову:
- Скажи, Драго может пострадать? Серьезно пострадать?
Расколотая посуда снова превратилась в отличный повод не думать. Лилит подошла ближе к обломкам, присела на корточки.
Кот мигом подбежал, подставив спину под обязательную порцию ласки.
- Реджи...
Горло перехватил соленый спазм, облачившись в букву «р». Отодвинув рыжее пушистое тельце, Лилит прошептала, вытянув ладонь над осколками:
- Репаро.
Под пальцами материализовался ободок целой чашки. Троекратное репаро, произнесенное как по наитию, вернуло из небытия всю посуду.
Лилит зажмурилась и села на полу, обняв подтянутые к себе колени.
Когда она заговорила, повышенный тон перебивался шумным, почти сбитым дыханием:
- Я их разбивала...Себ, я разбивала?

Ищи меня в шуме ветра,
Ищи меня в листьях мяты.
Ищи меня, верь, что где-то,
Я есть и вернусь обратно.

Ищи меня за спиною,
Ищи меня в каплях алых.
За звездами, за землею,
Ищи, что ещё осталось.

Рассыпался мир в ладонях,
На небе погасло солнце...
Ищи же меня и помни:
Найдешь - всё опять вернется.

Вот только ладонь не режет,
Вот только слеза не светит...
- Где же ты, где же, где же?..
- А разве я есть на свете?

Мысли никак не желали, как это говорят, раскладываться по полочкам, систематизироваться, приходить в шаткое подобие порядка. Они рябили, качались, расслаивались, бросались в глаза разноцветными искрами от костра, опаляя ресницы. 
Если измерять в ударах кувалдой, то Лилит ощутимо прилетело по затылку как минимум пару-тройку раз.
1) визит Альбуса Дамблдора.
2) вживленный Драго чип, паутина лжи(или спасительных недомолвок, когда сладкая ложь лучше горькой правды), сплетенная мужем.
3) мистика.
И это если не считать мелочей, вроде сомнений, относящихся к собственному состоянию здоровья. 

- Я не знаю, - судя по тону, он пытался распробовать новое блюдо, под названием правдивость и что на уме, то и на языке: - Вернее, у меня есть предположения, но точно сказать нельзя. Хм, - она перевела взгляд сперва на Себастьяна, потом мельком посмотрела на дневник: - Я… когда я выращивал, не важно, когда я работал над проектом – я думал, что чип можно извлечь, я прописывал подобный исход в дневниках, но… но когда Томас вживил чип нашему сыну… я не хотел рисковать. Я не знаю где он точно, а биологически он уже часть генома. Я еще не… нашел решение.

Всё когда-нибудь бывает в первый раз. Падение после того, как научился ходить, или ездить на велосипеде, снег, слёзы, первый поцелуй, первая обида, первое предательство, первая утрата и...первая любовь.
Сегодня Лилит впервые узнала, что её ребенок в опасности.
Сегодня Лилит впервые увидела, что паранормальные явления существуют.
Сегодня Лилит впервые поняла, что Себастьян способен чего-то не знать.

Лилит неторопливо прикрыла веки, давая себе маленькую передышку. Но картинка мира не ушла, оставшись перед глазами. Увы. Сколько всего можно увидеть за половину минуты? 
Она видела, как со стен сползают обои, пережженные серной кислотой. Издают угрожающее неприятное шипение, пузырятся, под силой тяжести опадают вниз; некрасивыми сморщенными ошметками. Пол с треском вскрывается, расцветая сетью трещин. На потолке материализуются паутина и плесень. 
Бьются стекла, усыпая подоконник, рвутся располосованные занавески, словно их терзает невидимый саблезубый тигр. 
Их дом полуразрушен, а над крышей висит эмблема корпорации "Кобра". 
Необратимо.

Почему именно так?

Что-то щелкнуло и, сопровождая это странным низким гудением, зажужжало. Зашелестело. Такой знакомый звук. Стоп. Так перематывают пленку старых аудио и видеомагнитофонов. 
Пленка перематывалась назад. 
Назад.

- Лилит, пойдем со мной на выпускной, - и он задержал дыхание. 
- Нет. 
Она упрямо повела плечом и твердо шагнула в сторону, рассмеявшись и бросаясь вперед, чтобы через миг повиснуть на шее у Джека Статуара. Он принес с собой большой зонт и довольный блеск тепло-ореховых глаз. 
Алое. Шампанское. Музыка. 
Счастливые глаза матери, весь вечер неотрывно следящей за тем, как они танцуют. 
Белое. Свадьба. Веселье. 
Шафер, катающий её на огромном мотоцикле. 
Пёс. 
Двое детей. 

Щелк. 

На её волосы, учебник и блузу вылился...что-то вылилось. 
Лилит медленно подняла неумолимо плавящиеся от злости глаза, в поисках виновника, чтобы покарать его. 
Черные глаза смотрели на неё с ужасом, а в длинных костлявых пальцах осиротел стакан, на дне которого что-то плескалось - вот как раз то, что на ней оказалось несколько мгновений назад. 

- Ха, змееныш облил Лилит! 
- Лилит... 
- Лилит... 

Она молча уходит. Ни слова, ни взгляда, ничего.
О - отсутствие.

Прошло не больше пяти минут, как Лилит замерла. Мать триумфально вернулась на мыслетрибуну, резко поправив свой напудренный завитый судейский парик:
- Ну, а теперь скажи-ка мне, стоил ли он того? Он этого стоил?
- Да. 
Пленка, чихнув, перематывается вперед, возвращаясь к сиюминутной отметке проигрывания.
Лилит медленно открыла глаза, несколько раз моргнув.
Теперь - пыль на костюме, чужая кровь на рукавах, его собственная кровь от внезапной атаки Реджа, расчерченные слезами пыльные щеки, пространный, помятый, разбитый вид - начинают существовать.
Миновала опасная точка кипения, ужасающая точка гнева, расплывчатая точка обоюдоострых дрожащих колебательных волн, смазанная точка пиковой усталости и одна лишь четкая точка невозврата была превращена в уверенную запятую. Либо многоточие. Из многоточий, поставленных для него Лилит, можно было создать новую астрономическую карту созвездий.
Я низвергну ради тебя Рай.
- Разбивала. Ты их разбивала. И ты их вернула. Могу утешить тем, что сегодня я исполосовал Ригель ножевыми ранами одним словом, а потом залечил их латинскими песнопениями. Сегодня очень странный день. Но мы во всем этом разберемся. Не можем не разобраться.
- Не можем не разобраться...
Выдохнув, ткнулась ему в плечо. Ещё не совсем доверчиво, но уже не напряженно. Практически.
Реджинальд вскинулся, порывисто сел, выпрямившись и несколько раз стукнул хвостом по ковру. Тук. Тук-тук. Тук. Его глаза нехорошо сузились, после чего кот величественно удалился из гостиной, ни слова не мяукнув, скрывшись где-то в коридоре.
Он Снейка всё ещё не простил и считал, что и хозяйка, ось всего сущего в этом подлунном мире, с этим страшно поторопилась. Надо было ещё раз разгрохать всю посуду, желательно об чью-то голову. 
- Безумный, безумный день. Вечер. Ночь. Я даже не имею понятия, который сейчас час. Знаешь... мы были на волоске. То, что всегда было для меня королевским фрегатом, на миг превратилось в плот из соломы.
"Возможно, мы всё ещё на волоске. Возможно, наш соломенный плот уносит в открытый океан. Этот океан носит имя - имя какой-нибудь змеи. Или фамилию Певерелл".

Отредактировано Lily Potter (2017-01-21 13:18:03)

Лилит известно, что она могла бы милосердно не выбирать такое неповоротливое, тяжеловесное, зыбкое сравнение с не обточенными ребристыми краями, которое супруг, не то чтобы не поймет...как раз очень хорошо поймет, пусть интуитивно, а не напрямую. Всё равно что сказать, что ты живешь в бамбуковой хижине вместо дворца. Всё равно что сообщить о том, что карета, вообще-то всегда была тыквой, вне зависимости от того, пробьет ли полночь, причем тыквой с того самого Хэллоуина, когда Лилит до полусмерти напугала дурацкая машина. Ему и без того непросто сознавать, как подвел её...
Он её подвел?
Он нас подвел?
Он тебя подвел?
Оправдывает ли их былое бедственное положение(не следует думать, что Лилит позабыла и несправедливо не берет это в расчет в качестве аргумента, пускай и сомнительного) - патология беременности, тяжелые роды, что-то около полугода дамоклова меча, занесенного над головой; кредит, слишком нестабильные перспективы для молодой семьи - оправдывает ли всё вышеперечисленное, средства, взятые Себастьяном из жерла адовой печи.
- Я найду решение, Лил, обязательно найду, пошли лучше спать. Мы еще успеем подумать обо всем завтра.
- Да, надо спать, - она чуть пошевелилась у него в руках, размяла шею, покрутив головой, поморщилась и поднялась на ноги, заодно меланхолично собирая с пола посуду, реанимированную странным словечком: - Минут пятнадцать и я приду, хочу немного прибраться.
Бросив мимолетный взгляд на папку, неуправляемым экспрессом пустившую под откос добрую традицию хорошего настроения 31 июля, она поднялась на ноги, держа в руках две чашки на блюдцах, почти как только что принесенные незваному гостю.
Теперь они были совершенно пусты, не источая живительного ароматного тепла, символизирующего гармоничный уют, радость, спокойствие, благополучие. Глаза скользнули по гостиной, более не фокусируясь на чем-то одном.
Она вышла в коридор, не обернувшись и зачем-то сильно выпрямившись. 
Чиркнула плечом по стене, пробормотала что-то сквозь сжатые зубы.

Придя на кухню, расставила по местам принадлежности для чаепития и, обернувшись к столу, дабы убрать остатки приготовлений для неиспеченного пирога, наткнулась на несколько фотографий, заточенных в рамке на стенной полке.
Помнится, Гарри подмечал, что у них дома слишком много фотографий. Беззлобно подмечал. Теперь это бросилось в глаза. Действительно, при всем равнодушии мужа к запечатлению себя на память, зачем она понаставила их в каждой комнате?
На кой.
Лилит любила фотографии, фотографироваться, любила смотреть на снимки, но к чему они здесь на каждом шагу?
Нет, сейчас взведенный разум миссис Снейк гиперболизировал. 
Она как будто стоила из изобретений Ньепса, Тальбота и Даггера крепостную стену, за которой можно было спрятаться.
От чего?
От того ощущения, мелькающего по краешку сознания, что Себастьяна никогда не должно было быть здесь?
Лишь только Лилит вытерла стол, на него запрыгнул Редж, по-прежнему, недовольный и вздыбленный. Он прошел ближе к середине и уселся так, что половина его пушистой рыжей фигуры красноречиво закрыла собой Лилит на одном из снимков.
Себастьян остался один и со стен кухни мгновенно вымыло краски.

Это тебя не должно быть здесь.
Кот смотрел прямо в душу.
Он никогда не смотрел так.

- Брысь!

Сквозь зубы прорычала Лилит, опасно сверкнув глазами. Впервые за почти два десятка лет.
Настало время идти в ванную и подниматься наверх.
Она выключила свет на кухне и фигуры на фотоснимках погрузились во тьму. Перед тем, как последний отблеск погас, показалось, что они могут двигаться.