Джек меланхолично наблюдает, как его рука в очередной раз роняет лупу. Стекло достаточно прочное, чтобы выдержать удар, а вот нервы уже ни к чёрту. Юноша отшвыривает стекляшку ногой и впивается трясущимися пальцами в волосы. Сгибается, ставит локти на стол.
Руки трясутся, словно он уже много лет безвозвратно болен Паркинсоном. Даже самая простая работа, которую Джеку поручили этим утром, в прямом смысле валится из рук, и рядом с юношей уже лежит горка сожжённых микросхем.
Он не спал с позавчерашней ночи, не ел, кажется, и того дольше. Он пришёл сюда исключительно потому, что здравый смысл голосил о закончившихся финансах, но почему-то умалчивал о том, для чего теперь юноше эти финансы могут понадобиться.
Он был взвинчен до состояние взведённого курка. Честно пытался выполнять порученные задания, но начальник смены уже несколько раз менял их в надежде на то, что Джек сможет справиться хоть с чем-то. Но, похоже, единственное, что мог сделать этот горе-стажёр, так это вернуться домой и проспать должные двадцать часов.
- Эй, Статуар. Джек вскинул голову, и начальник смены увидел, что белки его глаз испещрены густой сеткой красных полосок. Как ты себя чувствуешь?
Юноша что-то пробормотал, вяло улыбнулся. Мужчина в ответ укоризненно покачал головой, указал на горку чипов и валяющиеся инструменты. Они перекинулись ещё парой фраз, после чего Статуар был отправлен на перерыв и сопровождён настоятельной рекомендацией если не вздремнуть, то хотя бы выпить крепкого кофе.
Вместо этого Джек двадцать минут бродил по коридорам "Кобры". Смотрел сквозь прозрачные стены, как механические руки роботов чертят проводящие пути на кремниевых пластинах. Наблюдал за размеренными движениями людей, проверяющих качество работы машин. Вглядывался в мониторы, где специалисты выписывали квадраты и тонкие линии, которые в будущем могли стать душой тостера, телефона или чего-то, пока неведомого простому обывателю.
Созерцание успокаивало Джека. Он мог бы часами наблюдать за этими людьми - шестернями в огромной индустрии. Отточенные движения, продуманные жесты - кажется, они даже на кнопку мыши нажимают так, словно наперёд знают последствия этого клика на десятки лет вперёд.
Они уверенны в том, что делают великое дело. Они уверенны в своём будущем.
А вот Джек, кажется, уже ни в чем не уверен.
Он вернулся в отдел пятью минутами позже назначенного времени. Теперь ему отрядили совершенно бессмысленную работу - сверять какие-то подписи и проверять правильность составления актов. Статуар, концентрация которого сейчас едва ли позволяла держать в голове собственное имя, пришёл в ярость.
Мистер Перевелл, человек, на чьих плечах и стояла вся индустрия, поддерживал молодые дарования. Не имеющий никакой профильной подготовки Джек получил место стажёра почти играючи. Только вот все его благие намерения изо дня в день разбивались о холодность местечковых руководителей, и вместо реализации огромного количества идей он только и делал, что переписывал бумажки да разглядывал микросхемы в лупы, словно какой-то допотопный учёный.
И если раньше вся эта ерунда казалась юноше некой обязательной ступенью по пути к высотам (при том ступенью, за нахождение на которой еще и платили неплохие деньги), то после недавних событий с его глаз словно сняли шоры.
Им не были интересны его идеи. Они не были заинтересованы в том, чтобы новичок карабкался вверх, наступая на их головы, наполненные университетским дерьмом. Они не хотели, чтобы пришлый невежда был лучше их.
Томас Перевелл мог сколько угодно вещать о важности новых кадров, но сами эти кадры были вынуждены барахтаться в полнейшем болоте.
- Мне это не интересно. Глаза начальника расширились, брови поползли вверх. Через секунду губы прорезала ехидная улыбка, в которую Джек с удовольствием заехал бы пару раз кулаком. Дайте мне нормальное задание. Я хочу работать.
В ответ мужчина лишь снисходительно усмехнулся. И хуже того, ему начали вторить другие смешки со стороны других коллег. Звуки эти летели в Статуара дождём стрел и жалили ничуть не слабее, но он упрямо повторил:
- Дайте мне нормальную работу.
- Да у тебя ещё молоко на губах не обсохло, дружок, - начальник разом соскользнул с делового тона на пренебрежительный. Статуар не отводил от него тяжёлого взгляда. Никто не допустит тебя к разработке, пока ты не научишься хотя бы ровно складывать документы.
Джек шумно выдохнул носом воздух. Всё-таки у Снейка был один большой плюс - конфликты с ним Джей всегда мог решить банальным рукоприкладством. В данной же ситуации рукоприкладство привело бы Стауара к фиаско быстрее, чем электрический ток бежит по серебряному проводнику.
- Я не секретарь. Для перекладывания документов есть специальная должность, - слова вырывались из-за сжатых зубов путём огромных усилий. Джек чувствовал, что едва ли способен сейчас на разработку чего-либо, но теперь победа в споре стала делом чести.
На какой-то миг Джеку показалось, что если он проиграет ещё и здесь, то точно наложит на себя руки.
- Тогда тебе лучше напрямую обратиться к мистеру Перевеллу, - ехидство так и сочилось из слов. Только для этого придётся обратиться к его секретарю. Запишись заранее, ведь к нему каждый день приходят десятки таких дарований, как ты. И грош вам цена.
Грош цена вам, крючкотворы. Слова так и остались невысказанными, в то время как взгляд Джека всё так же буравил исподлобья холёные глаза собеседника.
Пауза затягивалась. Статуар стоял перед выбором: капитулировать и вернуться к исполнению работы, пойти в кабинет Перевелла или забрать свои вещи и уйти, хлопнув для эффектности дверью.
Казалось, что ещё пара секунд этой дуэли взглядов, и вокруг начнут сверкать молнии.

Джек чувствовал, как голова начинает пульсировать тяжёлой болью. Когда он последний раз ел? Спал? Когда последний раз общался с кем-то по-человечески, вне рабочих тем?
Пара дней, превратившиеся в вечность.
Дуэль взглядов, к счастью, продлилась недолго. Еще пара секунд, и пересушенные недосыпом белки глаз Джека грозились осыпаться как горка песка. Начальник смены же перевёл взгляд куда-то за спину юноши, и выражение его лица вмиг стёрло всякое ехидство.
Джек повернулся вслед за его взглядом. В дверях стоял сам Томас Перевелл, и Статуар не вспомнил известную пословицу лишь потому, что его мозг сейчас едва ли был способен на подобные импульсы. Местечковый руководитель сходу рассыпался в приветствиях, Джек же лишь сдержанно кивнул, при первой же возможности послав начальнику смены насмешливый взгляд.
Они боялись Томаса Перевелла - все они. Все местные сошки готовы были броситься в ноги, лишь бы он снизошёл до маломальского жеста одобрения. К сожалению для них и счастью для Джека, одобрением речь владельца "Кобры" и не пахла.
Статуар снова кивнул, когда Томас пригласил проследовать за ним. Юноша смиренно взял свою сумку - кто знает, не отправится ли он сейчас подписывать заявление по собственному - и вышел, чувствуя опасливые взгляды коллег, провожающие его спину.
Как будто Перевелл ведёт его в камеру пыток, ей-богу. Джек усмехнулся, но было в этой мысли и что-то такое, от чего по спине побежали мурашки.
Он не боялся Томаса. Он вообще мало кого боялся, и мистер Перевелл явно не входил в число этих людей. Солидный, серьёзный, жёсткий - такими эпитетами чаще всего характеризовали его шушукающиеся в перерывах коллеги Джека. А сам он никак не мог избавить от ощущения странности этих разговоров, слишком уж натянутыми и наигранными казались фразы. Будто все они не верили - знали, что вокруг полным-полно жучков, а сам директор ежесекундно прослушивает все разговоры.
Статуар же в своих суждениях был не столь сдержан, из-за чего вскоре стал оставаться на перерывах в гордом одиночестве. А коллеги, кажется, с куда большей экспрессией переходили на обсуждение его личности.
- Меня зовут Джек Статуар. Джек шёл рядом с Томасом, отставая лишь на тот шаг, который позволил бы ему сориентироваться, реши Перевелл свернуть в один из боковых коридоров. - Не уверен, что вы меня помните. Я на стажировке с февраля.
Да Джек даже не общался с ним толком, откуда взяться страху. Так, пара дежурных фраз во время приёма на работу да периодические встречи в коридорах, когда Перевелл шёл по делам и был слишком погружён в свои мысли, чтобы замечать хоть кого-то вокруг.
Однако определённый трепет личность главы "Кобры" вызывала. Джек, будучи абсолютным максималистом, издалека замечал людей, горящих своим делом. Томас Перевелл был как раз из таких, и казалось, что он радеет за каждый винтик в отлаженной системе его корпорации. Но радеет не с целью поддержки и помощи, а лишь для того, чтобы в случае поломки этот винтик из системы изъять.
Джек чувствовал, как закрываются его глаза, а мысли становятся прерывистыми и непонятными. Слова слетали с языка запоздало и как-то неловко, приходилось подолгу фокусировать внимание, чтобы не сболтнуть какую-нибудь глупость.
Видимо, он действительно очень сильно устал.
Однако выглядеть жалко было нельзя. Пусть после того, как за спиной закроются двери главного офиса, он упадёт без чувств, но во время этого разговора покажет себя с лучшей стороны.
- Уже несколько месяцев я перекладываю бумажки, проверяю микросхемы и занимаюсь подобной архаичной ерундой. Это кажется мне не справедливым. А остальным кажется, что мне стоит обсудить это с вами. Глаза. Такое чувство, будто к каждому привязали по мешку с песком, и грузчики наверху не спешат кричать "вира". У вас не будет чашки кофе?

Шагая за Певереллом по коридорам "Кобры" и не подозревая, какие перемены однажды принесет в его жизнь сын Томаса, Джек не мог не заметить, как шеф бегло просматривает его досье. Обстоятельный подход, сказать нечего, но Статуар всё равно ощутил, как незримые ледяные пальцы скользнули по его затылку. Словно Томас смотрел не на экран мобильного, а прямо в его голову - минуя череп, аккурат в переплетение нейронов и электрических импульсов.
Однако пусть Певерелл и был крайне могущественным человеком, телепатией он не владел - иначе зачем ему телефон с длинными строчками личностных характеристик и даже несколькими фотографиями Джека, незаметно сделанными, кажется, прямо в стенах "Кобры"? Юноша усмехнулся, отмечая, что уже ищет для себя аргументы в пользу того, что его шеф не способен залезать в чужие головы. Скоро, того и гляди, придется убеждать себя, что нельзя оседлать метлу и безнаказанно спрыгнуть с крыши.
Когда за спиной закрылась дверь кабинета, Томас по-хозяйски расположился в кресле. Трудно представить, скольким подчиненным этот кабинет принес безденежье и безделье. Джек почти видел, как провинившиеся сотрудники "Кобры", удостоившиеся личной резолюции самого шефа, робко присаживались на самый краешек того самого кресла, куда собрался приземлиться Статуар.
Сел, поморщившись от боли, полоснувшей по обожженной коже на животе и груди. Бросил быстрый взгляд на рубашку - вполне чистая, не в пример прячущимся под ней бинтам. Мир растерял привычные точки опоры - и теперь шатался из стороны в сторону по малейшему поводу. То ли вестибулярный аппарат барахлил, то ли сама Вселенная.
Пристальный взгляд Томаса лез под кожу, однако Джек стоически поборол желание поёжиться, сменить позу или потереть глаза. Так и замер в кресле, откинувшись на спинку - показательно фривольно, но на деле чтобы максимально обезопасить ожоги от лишних прикосновений.
Сонливость отступила, оставив только дискомфорт от пробирающего до костей взгляда. Будь Джек чуть глупее и самонадеяннее, он бы непременно спросил, не видит ли шеф затемнений в его легких - ледяные глаза Томаса просвечивали куда лучше любого медицинского аппарата. Но происходящее сейчас мало располагало к шуткам, и полуспящий разум подсказывал, что исход беседы вполне мог оказаться судьбоносным.
Да-да-да, учителя и преподаватели не раз озвучивали примерно тот же текст, который изрек сейчас Певерелл. Непунктуальный (кто виноват, что тренировку снова затянули и пришлось ввалиться в кабинет через двадцать минут после начала пары?), неаккуратный (нет, мне не становится тошно от того, что мои карандаши не разложены по цветам, размерам и имени производителя), агрессивный (нет, я не лезу на рожон, это Снейк сам вечно сует свой длинный нос не в свои дела). Немного удивило то, что вперемешку со словесными оплеухами следовали и комплименты, которые Джек частенько слышал от заискивающих подпевал и восторженных девчонок, а также тех немногих из учителей, которые смогли разглядеть нечто большее за задиристым шалопаем. Надо отдать должное, портрет получился вполне достоверным, вот только кое-чего не хватало. 
- Я способен собирать микросхемы, мистер Певерелл, - Статуар даже не пытался изобразить улыбку. Всё-таки он был оленем, а не обезьяной, и прекрасно понимал, что в данной ситуации привычное позерство его вряд ли спасет. Скорее утопит, а олень под водой долго не протянет. Поэтому Джек в кои-то веки был серьезен, и отсутствие боли в скулах от натянутой улыбки показалось ему на удивление приятным. - Точно так же, как я способен мыть полы или разносить еду на подносах. Но это не значит, что я хочу быть уборщиком или официантом.
Чашка прекрасного горького кофе, вплывшая в кабинет в руках прелестной Лоры, показалась Статуару чем-то средним между амброзией и небесной манной. Он жадно ополовинил напиток, с трудом оторвав кружку от губ - разговор и впрямь предстоял долгий, нужно оставить что-то на потом.
- Потому что я могу делать гораздо больше, чем мыть полы или собирать микросхемы, - руки подрагивали, и возвращение чашки на блюдце сопроводилось тревожным звоном, которое, как понадеялся Джек, заглушил звук его голоса. - В вашей характеристике на меня отсутствуют еще два пункта - амбициозность и талант. Но амбиции сложно воплощать, сидя на стуле за рутинной работой, потолок на которой - стать надсмотрщиком за такими же неудачниками. Когда я шел в "Кобру", я видел в ней компанию, которая построит будущее, а на деле меня бросили барахтаться в прошлом.
Опустевшая чашка звякнула о блюде, и Джек быстрым движением стер с губ следы кофе. Интересно, оскорбление "Кобры" можно считать вызовом, брошенным Томасу? Если так, то что-то подсказывало, что редкие смертные добровольно решались на этот шаг. Еще пару подобных фраз - и шеф вполне может достать из-под стола револьвер и непринужденно отправить нахала на тот свет.
- Отличный кофе, спасибо.

Шеф слушал внимательно, чему Джек нисколько не удивился. Он, как-никак, имел дело с акулой бизнеса, а те редко позволяют себе нарушать деловой этикет. Помниться, бесполезное образование Статуара даже включало в себя какой-то курс с похожим названием, жаль только, в ту пору голову Джека занимали совсем другие мысли.
Тирада Джека Томасу даже понравилась. По крайней мере Статуар не заметил свидетельств обратного - очень даже неплохо. Особенно если учесть то, что он только что закинул в огород "Кобры" пару камней.
От обжигающего кофе по телу пробежала дрожь. Джек поежился, кое-как перетерпев накатившую волну боли. Из-за внезапной аудиенции он не успел закинуться очередной порцией обезболиващих, и ноющий зуд от ожогов грозил в скором времени перерасти в настоящую агонию. Более того, крепкий кофе возвращал мыслям кристальную четкость, стирая испарину с воспоминаний о вчерашнем дне.
Некстати, очень некстати. Сейчас, без преувеличения, решалась его судьба - и в этот момент перед глазами снова всплыло лицо Снейка. Синеющее, обезображенное болью лицо - лицо человека, которого Джек Статуар решился убить. И едва не убил - к счастью или сожалению?
Называя себя амбициозным, Джек не принял во внимание то, что теперь его жизнь обречена измениться в корне. Больше не будет Лилит, ради которой он готов был работать где угодно и кем угодно, лишь бы были деньги на приятные мелочи и прочие атрибуты ухаживаний. Больше не будет Снейка - ублюдка, от которого можно отталкиваться, втаптывая в грязь, поднимаясь высоко над ним.
Но главное - больше не будет и прежнего Джека Статуара. Нет ничего страшнее убийства, и вчера он переступил грань. А то, что Себастьян Снейк в итоге не умер, не имело никакого значения.
Джек почувствовал боль от сжатых челюстей и поспешил принять более расслабленный вид. Как долго лица Лилит и Снейка будут преследовать его во снах и, самое страшное, наяву? Сколько планов испортят, сколько сделок сорвут?
"42", - игриво подсказал экран мобильного телефона шефа. Вот уж точно, ответ на Вопрос жизни, Вселенной и всего остального. 
Томас тем временем обеспечил Джека еще одной чашкой кофе, прикасаться к которому у Стауара не осталось никакого желания. В данный момент, когда сонливость отступила, а туманящее разум действие лекарств еще не закончилось, он чувствовал себя вполне приемлемо. Настолько, насколько это вообще возможно для человека с ожогами его масштаба.
А Снейк, должно быть, сейчас валяется на больничной койке.
А может, уже отправился на тот свет.
Ты же не знаешь, что стало с ним после твоего ухода.
Он умер.
Сгорел.
Из-за тебя.
Туда ему и дорога.
К черту Снейка.
Из-за назойливых мыслей Джек едва не прослушал заданный вопрос.
- Я много чего не умею, мистер Певерелл, - начал Статуар, сосредоточенно отгоняя мысли об обожженном теле, лежащем под капельницами на больничной койке. - Но я умею учиться и умею работать - мне только нужна для этого возможность.
Но вот на главный вопрос Джек не мог дать удобоваримого ответа. До недавнего времени он видел себя лишь примерным семьянином и чинным отцом троих детей, зарабатывающем деньги для своей большой семьи и читающим младшим на ночь жизнеутверждающие сказки. До недавнего времени - ровно до начала этой сумасшедшей недели, так запросто разворотившей все его мечты и планы.
Кем он хочет быть теперь? В его руках весь мир. Он может разбогатеть и смеяться над Снейком, который вряд ли вылезет из нищеты, но всё равно останется куда богаче, чем Джек. Он может обзавестись связями и сделать так, чтобы ублюдка не взяли работать даже в самую паскудную забегаловку - и тем самым причинит боль Лилит. Может прославиться и каждый день мозолить Снейку глаза, улыбаясь с телеэкранов, но какой в этом смысл, если в повседневной жизни будет совсем не до улыбок?
Ещё пару дней назад Статуар думал о том, чтобы уйти из "Кобры". Компания не оправдала его ожиданий, и вместо полигона для реализации идей он попал на настоящее кладбище амбиций. Коллеги уныло твердили, что карьерный рост в их отделе - что-то за гранью фантастики, а личные прошения до Томаса Певерелла дойдут в лучшем случае ко времени его, Джека, ухода на пенсию. И теперь такая удача - личная аудиенция у шефа, а Статуар не может связать и двух слов.
- Я хочу работать, более того - мне это необходимо, - медленно выговорил Джек, а к мысленной больничной койке уже подходила фигура в белом халате, поверх которого была рассыпана волна рыжих волос. - Но еще больше я хочу видеть значимость моей работы. Вы говорите, что создаете будущее - я хочу делать свой вклад в этой будущее и видеть результат.
Томаса вряд ли устроит такой ответ. Джек это понимал, но не мог сказать ничего более внятного. Он протянул руку за чашкой, поморщился, когда она звякнула о блюдце. Руки всё ещё дрожали.

А Вы все воротите нос, будто нет Вам печали,
И все притворяетесь, будто меня не узнали.
Я брошусь Вам в ноги, я в Вашу жилетку поплачу -
Я Ваша ревнивая, нищая, злая удача.

Шум, до этого таившийся где-то в области затылка, медленно переполз к ушам. Джек отпил еще кофе, но это не помогло – глаза слипались, слова Певерелла становились вязкими, как несвежая сметана. Хотелось откинуться в кресле, подтянуть ноги к груди и сладко уснуть, отключив предварительно трансляцию сновидений.
Вместо этого Джек стоически сфокусировал взгляд на бесстрастном лице шефа. Картинка перед глазами плыла даже за стеклами очков.
«Отелло»… Читал ли он «Отелло»? Черт, конечно читал. Но припомнить хотя бы одну цитату было так же сложно, как сосчитать песчинки кофейной гущи, притаившиеся на дне чашки. Мавры, веронцы, духи леса (или воды?) – всё перепуталось, Шекспир превратился в мешанину из имен и патетических фраз, одну из которых и ввернул только что Певерелл. Удивительно, но Джек уже не мог вспомнить, что именно только что сказал шеф.
Заниматься самовосхвалением? Отличная идея. Джек с трудом удержался от раздраженной гримасы. О да, вчера он почти (или – не почти) убил человека, здорово, правда? А еще у него есть вшивая квартирка и ни гроша за душой – блеск! Можно припомнить незаконченное высшее, пару лет игры в регби на уровне чуть выше среднего – просто потрясно! Только представьте, какие перспективы! Впереди только победы – в покере, в уличных драках, в конкурсах на то, кто выпьет больше рома в каком-нибудь захудалом баре.
Шеф был человеком себе на уме, и ход его мыслей, похоже, кардинально отличался от всего того, что думалось сейчас Джеку. Казалось бы, прямо перед тобой летает золотой мячик твоих будущих свершений – протяни руку и поймай! Но Статуар завяз в недвижимом болоте, и каждое движение причиняло почти физически ощутимую боль.
Не пройдет и получаса, как боль станет вполне реальной. Хотелось разодрать рубашку и расчесать до крови зудящие ожоги. Сколько нужно времени, чтобы кожа отмерла и начался абсцесс? Сколько нужно времени, чтобы умирающие клетки убили и его самого?
Рука задрожала так сильно, что пришлось положить на чашку вторую ладонь, чтобы не пролить кофе на брюки.
Интересно, догадывается ли шеф, что с его сотрудником произошло что-то из ряда вон? Не каждый день в кабинете оказывается столь нервный тип с явными отметинами на лице, красными глазами и руками, ходящими ходуном. Хотя кто знает, какие люди сидели в этом кресле до Джека. Может, работа в «Кобре» доводила и до более печальных последствий?
Черт подери, Джек, соберись. Соединить все витающие в голове мысли было так же сложно, как склеить выкинутый со второго этажа арбуз.
А вот золотой шарик устал ждать и сам приземлился в руки. От удивления стих даже шум в ушах. Джек вытаращился на Певерелла, борясь с желанием картинно протереть очки. Маркетинг? Серьезно?
- Спасибо, – только и выдавил Джек. Его удача, эта облезлая грязная старуха, подняла голову и одарила мир щербатой улыбкой. - Спасибо за шанс, мистер Певерелл. Уверен, что я справлюсь.
Не соврал.
Тело бросило из жара в холод. Джек закрыл глаза, переводя дыхание и унимая бросившееся вскачь сердце.
- У вас не найдется обезболивающего?