Около двух с половиной месяцев назад.

Лилит ненавидела Хэллоуин и даже этого слова будет маловато для выражения отношения. Горящие, косо и вкривь вырезанные, оскаленные пасти тыкв, пламя, пляшущее в разномастных глазницах, наряженные в вампиров и ведьм, нетрезвые подростки - целый вечер напролет трезвон в дверь и вымогательство сладостей, за спетую не в лад песенку.
Не то что бы миссис Снейк было жаль конфет. Просто 31 октября она охотно предпочла бы вовсе не выходить из своей комнаты, а уж о том, чтобы подойти к дверям нечего было и говорить. 
"Её будто подменяют...ничего не понимаю, наверное, это из-за того случая, в девять лет", - объясняет(или лучше объясняла) мать, когда речь заходит(заходила) о необъяснимо напряженном состоянии дочери в канун Хэллоуина. 
Случай и правда имел место быть. Девочка, вышедшая погулять под вечер. Оравы шумных детей, знакомые стайки, снующие туда-сюда...
Соседские тинейджеры взяли в гараже чьего-то отца старенький пикап, водрузив в кузов соломенное безносое чучело в темной мантии, а может это был балахон, или погрызенная молью штора с чердака. Зачем-то покрасили фары акварельной краской. В тот цвет, что казался довольно-таки зловещим, за неимением красного. 
И-и-и-и поехали кататься. 
Лилит гуляла неподалеку от дома, с куклой - пупса звали не то Гарольд, не то Гарри, не то Генри.
Они вышли на проезжую часть. Ботиночек зацепился за решетку канализационного слива. Из-за угла, оглушительно гудя, выскочил пикап. 
Переброшенная за спину кукла, застывший в горле крик — ощерившийся бампер, успевший затормозить чуть ли не слишком поздно. Безносое чучело, перевалившееся вперед, оно как будто впрямь могло убить прежде машины.
Море зеленого света, заливающего перепуганные насмерть глаза. 
Зеленый, вот в какой были окрашены фары. 
Она не позволила отвести себя к психологу, для оценки степени детского потрясения, однако, с тех пор День всех святых ассоциировался с неумолимой смертью сильнее, чем с беззаботным весельем.
Сегодня поводов для радости не было вообще никаких, как в день, когда тебя увольняют с работы, вчера узнал о раке желудка, три дня назад об измене жены, завтра сгорел дом, а послезавтра случился ядерный взрыв и Землю захватили рептилоиды.
Если делать себе ещё хуже то в день, когда хуже уже быть не может. Для Лилит это всегда последние двадцать четыре часа октября.
Она доканала себя за минувшие пару недель. Семейное гнездышко трещало по швам, кукушки и вороны беспардонно растаскивали веточки и прутики, которые она старательно сюда приносила восемнадцать лет подряд.
Ждать пока чаша переполнится и из верной Герды своего Кая она обратится Снежной Королевой? Довольно о холоде, его и так слишком много.
Тяжелее всего дождаться его с работы, когда у ног чемодан, когда чай не лезет в горло, а пить что-то крепче: риск упиться, ведь все стоп-знаки снесло ураганным ветром.
Тайфунам дают имена. Женские. Всегда женские.
Что ж, приятно познакомиться, Лилит.

Настоящее время.

Наступил январь.
Жить у родителей не было похоже на такую уж пытку, как представлялось в начале. Иммунитет против ворчания, упреков и причитаний маменьки выработался давно и стойко.
"А я тебе говорила!" - стало вторым именем, если не первым, слишком давно.
Зато не нужно было отвыкать готовить на троих, а папе даже можно было завязывать галстук.
Труднее всего: оказалось говорить с Драго только по телефону и в моменты встреч где-то в кафе, парке, у кинотеатров, на бегу.
Спрашивать в смс-сообщениях - ты в порядке? -  без возможности взъерошить за ужином светлые волосы, смотреть как спозаранку он тычется во все углы, подавая матери соду вместо соли и соль вместо сахара.
Тяжело.
Но если о ком-то думать было во сто крат труднее, то это определенно Себастьян. Память сотового была напрочь забита недописанными сохраненными сообщениями.
Ни удалить, ни отослать, ни вбить адресата в требуемой строке.
Сообщение сохранено.
Сообщение не отправлено.
Рекомендуется оптимизировать память.
- Я что-то не пойму, ты едешь на свой консилиум или нет? - взыскательно поинтересовалась родительница, возникая на кухонном пороге.
- Да и я уже страшно опаздываю на все автобусы мира, это, во-первых, во-вторых, это не консилиум, а конференция...в-третьих, ма, вызови такси?
Такси собрало все городские пробки. Гардероб закрылся на обед. У стойки регистрации ей долго и муторно объясняли, что произошла чудовищная ошибка и её, с какого-то перепугу, записали в химики-аспиранты, а поскольку здесь был Себастьян Снейк - их, в свою очередь, радостно изволили зафиксировать как супругов и усадили рядом, за один стол. То бишь, к коллегам Себастьяна и оному, а не к родной врачебной братии.
Плюс поселили в одной комнате.
Ла-а-а-дно.
Зайдя в дамский туалет, чтобы хоть как-то припудрить багровые от досады скулы, заглянула в зеркало.
Ничего хорошего там не было. Маска. Она не умела модно их носить. Было ещё не поздно сбежать, поджав хвост, но...
Тихо отворив тяжелую дверь, она увидела пустующее для себя место не по указателям и табличкам. Просто глаза выхватили из толпы одно лицо - осунулся, похудел, хотя вроде бы, ну куда уже, ему-то.
Без присмотра, без напоминаний, без сунутой под нос тарелки поди совсем не ест, а бесконтрольная ведь язва это предраковое состояние, вообще-то. По спине проползли мурашки, а стоять в дверях дурной тон.
Пришлось, пытаясь создавать как можно меньше шума, по стеночке пробраться до пустого стула за столом и, взяв его за спинку, отодвинуть, усаживаясь и прилежно глядя перед собой.
Вынула блокнот и карандаш, силясь слушать оратора, а не белый шум в ушах.
Где кнопка выключения у бокового зрения, так чертовски отчетливо видно черные пряди волос, по левую руку.
Обручальное кольцо. Своё обручальное кольцо, чужое обручальное кольцо.
«Лилит, когда ты уже наконец подашь на развод?» - ежедневно спрашивала мать.
«Лилит, сегодня такой погожий денек для самоубийства, правда?» - слышала дочь.
Чтобы хоть как-то прийти в себя, раскрыла блокнот, пора бы начать делать вид, что она дико занята выступлением.
Ха-ха, пропустила мимо ушей. Даже не врубилась, о чем принципиально говорит докладчик, всё сливалось в сплошное бу-бу-бу.

Отредактировано Lily Potter (2016-09-03 09:40:52)

Про запас минуты в кармане. Не будут, не есть, не были.
Скрыться тенью, уйти от отражения в зеркале.

Платформа. Съезжает. Резкость. Вагоны уплывают назад.
Где не знают точно, ноябрь сейчас или март.

Скоро начнется дождь. Медленно, медленно, медленно.
Пить часто на кухне вечером говорят вредно, но...

Смотреть в циферблат. По кругу льется минута.
Так легче бывает забыть об отсутствии чуда. (с)

Около двух с половиной месяцев назад.

Багажник такси. Адрес дома, где она провела всё детство и даже юность, вплоть до замужества. Замужество. Говорят, это слово можно разложить на два - за и мужество. Бессчетное количество людей считали её брак с Себастьяном Снейком...подвигом, как минимум. Бросанием на амбразуру, скалившую неровные зубы прескверного мрачного характера, какой возможно вынести одним лишь чудом. Большее количество - ошибкой, тяжким крестом, который Лилит тащила больше пятнадцати лет на своем горбу, неизвестно из каких побуждений, а, впрочем, почему же - известно, ради ребенка.
Супруг получил бы хорошенькую оплеуху и вдогонку ещё одну посильнее, если бы Лилит когда-нибудь узнала о его мыслях насчет "по залету". Она в курсе, что в душе Себастьяна всегда таится сомнение, оно будто бы рождено вместе с ним, вместо него, вперед него. Нужно было называть его Сомнений Снейк, Неверий Снейк. Себастьян Неверующий. 
Да, были женщины, похожие на её мать - они выбирали мужичка послабее, лучше всего безумно влюбленного, как пёс, на всю оставшуюся жизнь и даже после. Мягкого, таких называют тюфяками - и начинали вить веревки, устанавливать свой закон, они предпочитали чему-то настоящему эту ненадежную корону из фольги. Ты здесь главная, дорогая. Я тебя обожаю, дорогая. Тьфу.
Лилит всегда передергивало от раболепского благоговения отца. Не потому что он был не прав или нечестен, просто мать не была этого достойна.
Чего достойна Лилит она сама знала ещё в пубертатном периоде, едва начала сформировываться как женщина. Девушка. Что очень хорошо сумела родительница, так это неожиданно выработать у дочери адекватное самомнение(в отличие от собственного). 
Был типаж женщин, которые оставались в браке по привычке, из-за детей, положения, потому что "больше никто не возьмет", да и вообще утекла уйма лет.
Она не относилась ни к одной из этих групп. 
Если бы она была такой, то не было бы дома, не было бы совместных вечеров, каминного огня, шепота на ушко, не было бы свадьбы, не было бы Драго. Лилит попросту осталась бы с Джеком. Пошла с ним на выпускной, дождалась бы предложения, отгуляла свадьбу, родила бы сына: с такими же непослушными темными волосами и её глазами. Статуар думал бы, что всё просто великолепно, что лучше и быть не может, а Лилит Статуар жила бы с многокилометровым пепелищем вместо сердца. Однажды, перебрав вина, она закатилась бы хохотом и сказала: "Я больше не люблю тебя, Джей". Он бы выронил бокал, похолодел, отозвался: "Давно?"
"Всегда".
Можно ли сказать, что она спасла бывшего парня от участи прорву лет жить с женщиной, которая отлюбила своё? И как ему было бы проще, будь она рядом, холодная внутри, играющая роль, нанизывавшая сама себя на вертел, как театральную куклу. Либо, всё-таки поодаль, безнадежно, на параллельных прямых, изредка пересекающихся где-нибудь на углу, у магазина. Конечно, второе. Лилит Ифан относилась к редкому типу женщин, нелюбовь которых вынести во сто крат сложнее, чем...
Уселась на заднее сиденье, тихо выдыхая и слушая стук сердца, похожий на тиканье метронома.
Именно метронома или ещё чего похуже механического.
На пороге дома встретил отец. Хвала всем богам. Можно ничего не говорить, стоя несколько минут в его теплых объятиях, поглаживая шерстяной свитер, облегающий спину. Внутри и без материнского карканья шаром покати.

Настоящее время.

Долгие ночи, проведенные в спальне на одноместной постели, где по стенам ещё висели плакаты музыкальных групп, от которых Лилит фанатела в юности, она думала о том, почему же ушла.
Причина была, разумеется, не одна.
Однако, существовала и осевая, на которую пришпиливалось всё, как на металлическую шпажку. Она устала? Вероятно.
Ей надоело жить как рыцарь, беспрерывно что-то доказывающий?. Может быть.
Не поймите превратно, Себастьян Снейк ни разу не позволил себе прямо сказать, что он, мол, не верит в её существование рядом с ним. Каждый час сомневаясь и сражаясь с желанием ущипнуть себя за запястье раскаленными клещами, так, чтобы уж наверняка почувствовать реальность.
Наверное, Ригель не раз безжалостно отчитывала его за это бесконечное самокопание, кляла на чем свет стоит, восклицала, да это же просто смешно, когда ты уже наконец перестанешь - она выбрала тебя, да что ж тебе ещё надо-то, постоянно усложняющий себе жизнь, ты... Превосходно зная, что не перестанет.
В глубине души(где-то очень глубоко) Лилит была благодарна лучшей подруге Себастьяна.
За это.
Да, она курила как паровоз, материлась как электрик, у которого чего-то там не контачит ни в какую несколько часов кряду, откровенно одевалась, снова курила как паровоз, стряхивала пепел в фиалки, звонила посреди ночи, чтобы, образно говоря, спросить безотлагательную вещь, спокойно ждущую до утра - почему пингвины черно-белые и сколько ещё мне надо выпить, чтобы они приобрели способность летать. 
У неё была не та прическа, не тот тембр голоса, не те жесты и взгляды. 
Но у неё имелось кое-что, порой перевешивающее каждый и все вместе взятые недостатки. Она никогда не сомневалась в Лилит.
Под самыми страшными средневековыми пытками не призналась бы в этом и тем не менее. 
Лилит не собиралась никому говорить о том, что все её ночные кошмары приходят теперь в образе Ригель Электрано и, через раз вставляя крепкое словцо, выдыхают, вместе с дымом тучу аргументов о том, почему надо вернуться.
Себастьян, вернее, тема его выступления, изгнал из головы абсолютно все мысли. О Ригель, о летающих пингвинах, о пламенных садистских обещаниях применить к ней лоботомию, или шокотерапию, если она не вернется к супругу через...три, два, один.
Ноль.
Воздух путался в сжавшемся горле, а глаза вдруг принялись жечь, увлажнившись. Она падала, падала сквозь время, прямо с неба на крышу ярко-желтой кареты, цепляясь за проблесковый маячок и слушая оглушительный вопль сирены.
Вот что он сделал. 
Тяжело сглотнув, уткнулась в блокнот, впившись в него пальцами так, словно сейчас разорвет на две половинки.
В душе всё дрожало, как разлаженная струна, учитывая, что остальные шесть полопались. Клубок эмоций сплелся туже, грозя опутать горло и отнюдь не вязаным шарфом. 
Не сейчас. Она подумает об этом позже. 
- Свободных больше нет, я узнавал. Ты... не против пережить эту неделю лицезрея меня еженочно?
- Я... - она уже стояла на ногах, прижимая закрытый блокнот, меж страниц которого вложен карандаш, к груди: - Конечно. Да. Ох, извини. Секундочку. Подержи, пожалуйста.
Сунув свой блокнот ему в руки, отвлеклась на поиск звенящего телефона. Вытащила его из сумки, взглянув на дисплей, где высветилась фотография улыбчивого светловолосого парня. Лицо озарила ответная улыбка, наверное, женщина даже не замечала как это происходит, отвечая на вызов.
- Приве-е-ет. Да, я добралась. Ага, хорошо. Тут куча народу, прости, если меня плохо слышно. Вы не разнесли дом? Никаких вечеринок. Пенных особенно. Мгм...
Глаза Лилит ожили, но пропитались печалью, ведь Драго искренне не понимал, почему она ушла и, откровенно говоря, опасался, в ближайшее время, услышать что-нибудь о разводе.
Благо парень был умен, он старался не давить на больное как отцу, так и матери, догадываясь, те разбежались не просто так.
Непросто. 
Просто. Не.
Судя по тому, как зеленые глаза скользнули по Себастьяну, сын спросил что-то об отце.
- Да, он, - с усилием проглотила "в порядке": - Здесь. Дорогой, а вот я тебя почти не слышу. Я попозже перезвоню, хорошо?
Убрала аппарат назад, взяла блокнот обратно, воззрилась на Снейка, Себастьяна, супруга, супруга ли.
- Я имею в виду, не беспокойся. Кхм, неделя и... Это ничего. Ты торопишься куда-нибудь? Откровенно говоря, я с утра ничего не ела.

Отредактировано Lily Potter (2016-09-04 05:50:02)

Why she had to go, I don't know, she wouldn't say.
Oh, I believe in yesterday. (с)
The Beatles.

Два с половиной месяца назад.

- Yesterday all my troubles...
- ... seemed so far away.
- Now it look as though they're here to stay,
- Oh, I believe in yesterday.
- Why she had to go, 
- I don't know, she wouldn't say.
- Пап...почему мы на...пились?
- Ну...мама на пару дней уехала к сестре. Ты ушла от мужа. В шкафу стоит бутылка рома. Три причины. Почему ты ушла?
- Эмм...почему мы поем "Битлз"?
- Это твоя любимая группа. 
- И твоя. Но моя не единственная. 
- Что-о-о ты...я на них ходил. 
- И на "квинов". Ты вообще жил в потрясающее время.
- Ха-ха, ты начала обижаться на это в семь лет.
- The show must go on. Семидесятые - были коктейлем прекрасного в Лондоне...ни до, ни после, такого не было.
- The show must go oоооn... так почему ты ушла?
- Пап. Я пьяна и устала. Не заставляй меня крошить салат из своего подсознания.
- Ты подсознательно ушла?
-  Сознательно.
- Мож...ет тебе чего-то не хватало. Твой... астьян, он же. Этот.
- Себастьян.
- Астьянсеб, да. Сухарь.
- Сухарь?
- Суше некуда.
- Но я же его, того-этого.
- Чего?
- Люблю.
Потолок качался. Ей подоткнули одеяло, как в далеком детстве, а с плаката на стене взирал Джон Леннон. Там были и другие, но фокус выхватывал одного только Джона. Шероховатая ладонь провела по голове, по щеке. Выключили свет. Вот спасибо, а то глаза режет...резал.
Она поворочалась, зажмурилась:
- Себ, ты ещё не ложишься?
Отец тяжело вздохнул, прикрывая дверь спальни дочери. Не совсем ясно почему они здесь всё не переделали, за почти двадцать-то лет. Как будто поутру она проснется шестнадцатилетней. Может, не так уж и плохо это было бы?
А лучше было бы вообще не просыпаться. Лилит пила редко, а напивалась - ещё реже. Соответственно, стоило перебрать и организм уже предоставлял возможность во всей красе увидеть зряшность затеи, со всеми вытекающими. Ой-ой, вот не надо про вытекание. Потолок кружился, на нем расцветали разводы неясного цвета.
- Уф. Тошнит, как будто я...
"Беременна". Плохое сравнение.
"Отравилась бледными поганками". Вот это уже лучше. 
Самое идеальное состояние и самочувствие для утродня, когда ушла из дома. Делать какой-то новый шаг - всегда страшно, очень. Но уходя с этого порога, она знала куда придет, с кем, что делать. Сейчас...
Захлопнутая дверь осталась позади, а впереди ничего не было. Родительский дом = неестественная среда, этап давно пройденный.
Дура? Может быть.
"Кто-то мне говорил, что люди должны быть... отдельностями. Индивидами. Единицами. Что... половинки. И прочая романтическая ересь, это для неразумных пятнадцатилеток. Люди...не сиамские близнецы, они. Должна. Должны. Уметь. Жить. Автономно, вот, какое умное слово я знаю".
Как же раскалывается голова.

Настоящее время.

Ближайший мужчина, бывший рядом с ней за последние два с лишним месяца - отец. Ну и сын, пусть не настолько близко по расстоянию, с некоторых пор. Вернее, не так. Драго всегда рядом. 
Я всегда слышу и всегда вижу тебя.
Для Себастяна Снейка у неё тоже были такие слова, точь-в-точь, даже больше. Вот сейчас он хмурится, думает про что-то неопределенное.
Она почти на все сто пятьдесят процентов уверена, что знает.
Из-за этого тянет схватить его за плечи и трясти изо всех сил, пока напрочь весь дух не выбьет. Разъяренно:
"Почему ты такой, только когда в процессе того, чтобы обрести меня или потерять?. Почему, когда я рядом - в твоей постели, руках, твоем доме, ты порой взираешь на меня до того странно, как будто ждешь, что я растворюсь в воздухе?".
Но ты ведь растворилась.
Внутренний голос теперь разговаривал размеренным тоном Себастьяна. 
Кости заломило, вены вскипятились - мне так сильно не хватает тебя. Нейтральная маска устояла, каким-то чудом, должно быть. 
Я иду в гору, любовь моя. У меня дитя в кенгурушке и я веду тебя за руку. Как долго, почти девятнадцать лет. Мне пора отрастить бороду и ещё кое-что, совсем не женское. Интересно, ты и тогда меня не разлюбишь, приняв однополую связь?. 
От такой аллегории она нервно хихикнула. Превращаться в рыжебородого мужика было рановато, да и охоты немного. 
Потом, стоило уточнить, Лилит совершенно не считала, что её муж - не мужчина. Что он гвоздя там вбить не может, или имеет ещё какие-то проблемы из разряда сильного пола. Нет.
У него всё в порядке, только...
И вечно это удивление, это непонимание, неверие, ожидание подвоха, схода лавины аккурат за шиворот. Лилит попросила об одном - верь мне, пожалуйста, верь. Доверие было её болевой точкой. Обоюдное, двустороннее. 
А ты не знала, что он такой?
Знала. Но.
- Да, идем, конечно, - она взглянула на его руку, ожидая, когда Себастьян довершит жест, из-за чего сама это не сделала: - Твой доклад очень...впечатлил меня. Да и не только меня, я уверена.
Лилит была спящим вулканом в маске равномерной отстраненности. Прежде она довершала каждый его жест, порыв, намерение; но больше было тех, которые приходилось инициировать. 
Поцелуи, касания, близкая дистанция. Никто не был виноват в том, что в море чувственно-эмоционального Снейк плавал, как призрак Летучего голландца, проходя сквозь всё, сотканный из пенного тумана. Ему нужны были всплывающие окна-подсказки.
Лилит немало удивляло, в своё время, что Себастьян вообще сумел преодолеть поднебесную платонику их отношений. Потому что с Мадонной не спит ни один земной мужчина. И Мадонна не снисходит с небес в постель смертного. Однако, если Лилит и была готова принять над своей головой нимб, то эфемерных молебнов в качестве насущного хлеба ей было крайне маловато. 
Красивых слов - тоже. Ты любишь меня и всё это чудесно, но играть по ночам в шахматы я не то что закончила, а даже не начинала. 
Безусловно, до Ригель ей было ой как далеко, но до тех высот и не стремимся.
Лилит помнила дорогу в тот ресторан. И они действительно были там.

Два месяца назад.

Всё усложнилось сразу же, как только домой вернулась мать.
"А я тебе говорила!". Ожидаемо начала она со своих излюбленных слов.
Говорила, что эта летучая мышь не пара тебе.
- А Джей женат?
Спросила как-то за завтраком, вынудив дочь подавиться кофе, а отца неопределенно крякнуть, распахнув глаза шире. Брови над зелеными глазами иронично приподнялись:
- Если ты думаешь, что я собираюсь замуж за Джека, то зря. Ты разве не поняла ещё, что у него нет тех золотых комнат, инкрустированных бриллиантами, какие ты себе нафантазировала, ещё когда...
- Снейк тебе не подходит. Он изворотливый, скользкий, хитрый, он. От тебя что-то скрывает, попомни мои слова! Ты веришь, как наивная принцесса, не видящая ничего, кроме светлой башни, в которой заточена. Между тем, в остальных комнатах и шкафах - скелеты.
- Ма, если ты опять собралась уверять меня в том, что он с Ригель...
- Да при чём тут эта девка...
- Мама!
- Офелия!
- Вы оба яблоко от яблони и меня не слышите. Лилит, потом не прибегай рыдать мне в подол, когда...
- Да я скорее удавлюсь!
Завтрак в тот день был испорчен. Для Лилит было загадкой, откуда в матери столько слепой первобытной уверенности в том, что муж ей чего-то очень сильно недоговаривает.

Цветы были безумно красивы. Лилит поставила их в большую вазу в гостиной, на стоявший посреди небольшой стол и долго ходила вокруг, искала записку, совершенно зная кто прислал, зарывалась в них лицом, готовая перецеловать каждый лепесток.
Улыбалась, шептала, гладила ровные стебли.
Взялась за телефон, чтобы ему позвонить, сказать: "Знаешь, я такая идиотка, я сегодня же приду обратно".
- Что это за отвратительный мерзкий веник!
Телефон в руке заходил ходуном.
- Нашкодил там и теперь обеление, отмаливает...зубы заговаривает.
- Мам, да почему ты вечно всё портишь!.
- Потому что я твоего Снейка насквозь вижу. Однажды так больно тебе сделает, что дышать разучишься. Думаешь, зря о нем по аудиториям слухи ходили? А сколько раз тебе Джей говорил...
- Думаю, что некоторым людям, в первую очередь тебе, надо мыть языки с мылом. Два раза в день, утром и вечером. Я ему доверяю и если он хоть раз предаст моё доверие, то уж поверь; с него сойдет три шкуры и семь потов, пожалеет, что на свет родился, имя своё забудет.
Мать хищно улыбнулась, точно уже увидела, как её девочка, в состоянии аффекта, складывает рубленые куски своего, наконец-то бывшего мужа, в непрозрачные плотные мешки.
Лилит так и не позвонила ему.

Настоящее время.

Вокруг их шествия вырастали стены, улицы, деревья...мимо плыли люди и витрины. Что-то было страшно неправильно. Она не держит его под руку? Сколько между ними дистанции. Нет, на деле не больше, чем два шага и всё-таки как же это тяжело. 
Лилит всегда отличалась хорошей памятью, что одновременно было благословением и проклятием.
Почему благословением: ну, кто же не захочет помнить первый день рождения сына, пятую годовщину свадьбы, второе лето, прожитое вместе, третий дождь, под который они попали, шестую ночь в браке, седьмую прогулку в парке.
Там никогда не было цифры четыре. Драго четыре года - он умирает и мир вращается с четырехкратной тактовой частотой на четвертом круге ада, в сопровождении Четырех Всадников. 
Вот, кстати сказать, и первый минус.
Почему проклятием: кто захочет помнить первое свидание с парнем, от жизни которого не осталось и камня на камне, его сильные руки, его уверенные губы. Его голос его кудри, вечно лезущие в глаза, нос, рот и вообще он в иные моменты состоял из одних кудрей. Яркость и непредсказуемость их отношений.
Она словно изменяет кому-то с собственными воспоминаниями - до того они могут быть яркими. 
Нет, Лилит. Нет.
Тебе не может не хватать той непредсказуемости. Скажи, что не может. Убедись, что не может.
Или тебе не хватает самого Джека?
Вздор.
Если Себастьян хоть раз в жизни почует, что русло рассуждений поворачивало в ту сторону... то он что же - не простит, опять станет неистово загонять себя в я неудачник, ей со мной плохо, я делаю не так это и то, а может она сто тысяч раз пожалела, что вышла за меня, может не прочь вернуться, может ей жаль созданной для Драго сказки.
Замолчи!
Не смей так обо мне думать.
- Как бы тебе объяснить... - она действительно хотела чтобы он понял, причем, как можно точнее и не принимая на свой счет, с той долей подрагивающей болезненности, которая бывает ему присуща, увы: - Иногда мне кажется, что наша жизнь заспиртована в колбе и похожа на сценарий, который я зачитала до дыр. Нет, постой.
Она подняла руку и подалась вперед, порывисто сжимая другой рукой его пальцы, заставляя смотреть в глаза так, чтобы внимание Себастьяна принадлежало ей всецело, без остатка.
- Не начинай интерпретацию, выслушай меня до конца. Я...
Лилит остановилась и закусила губу. Чёрт дери, как сказать это так, чтобы не было: ты не умеешь во внезапное, не умеешь в яркое, мне не хватает того, в чем я задохнулась бы. Не хватает мольберта, из которого ты, по своему почину, без предупреждения, выбираешь самый яркий тон. Хватаешь за руку, тянешь за собой, заставляешь всё во мне сделать головокружительное, восторженное сальто.
Ты так боишься быть глупым, неуместным, нелепым, а между прочим, я никогда не забуду, как мы целовались здесь, на глазах у всех. И это было так уместно, что повторить бы пару раз.
Нет, мне не нужно, чтобы ты грозился залезть на клетку с тигром, когда мы идем в зоопарк. Мне вообще не надо, чтобы ты что-то делал, как он.
Делай как ты. Отпусти свою вечную сдержанность, хоть иногда. Верь, я полюбила тебя таким. Люблю. И буду любить. Ты мой штиль, моя каменная стена, ты мой якорь.
Но, тысяча чертей, я ведь всё ещё Лилит Ифан.
- Наверное, другие пары ездят в Париж, чтобы. Освежить. Нет, наши чувства не заветрились.
Н-е-е-т, у нас не кризис и я не хочу во Францию. Это у меня кризис. Я никогда не буду настолько взрослой и умудренной опытом, чтобы перестать...
Она умолкла, отпустив его руку и в лицо вдруг бросился жгучий стыд.
Себастьян спас жизнь Драго, он сделал это один, когда больше никто не верил, не хотел, не мог, а ты льешь ему в уши про то, как отношения, вроде бы пылью покрылись. Не стыдно?
Стыдно.
Опустила глаза, ковыряя вилкой еду, по привычке заказанную как у него. Ладонь горела от прикосновения и этот жар распространялся по клеткам верховым пожаром. Она всегда опасалась полюбить кого-то так сильно, чтобы зависеть от него на физическом уровне.
- Цветы были потрясающие.

Нет в этом городе силы, не кончится лихо, мне будет паршиво. 
Свет погаси, я спою для тебя очень тихо, немножко фальшиво. 
Вот такое кино... И плевать на свободу, плевать на погоду. 
Это такая игра, это та же весна, только с черного хода.

Может быть, моё сердце находится справа. Посмотри. Посмотри.

Два месяца назад.

С телеэкрана смотрело лицо Джека Статуара, обрамленное буйными кудрями, с которыми наверняка мучились все гримеры(ведущих ведь гримируют?) Лондона. Только что прошла заставка теленовостей, самых ранних, какие только возможны утром.
- Ты не переключишь?
Сухо осведомилась Лилит, поднимаясь с дивана и вперившись взглядом в материны бигуди.
- Нет. Ты не останешься?
- Нет.
- Это просто смешно, Лил. Ты что, двадцать лет новости переключаешь?
- Ага. 
- Глупо и...
- Мгм.
- Прекрати мне угукать!
- Угу.
Лилит зевнула, прикрыв рот ладонью, прошаркав пушистыми синими домашними тапочками на кухню. Там сидел отец, попивая кофе с молоком, за чтением вечерней, вернее, вчерашней газеты. Он задрал большие очки на покрытый залысинами лоб и улыбнулся:
- Доброе утро, доченька.
- Доброе, па. Драго не звонил?
- Нет. Ты же знаешь, он не любит звонить сюда.
- Я б тоже не любила, трубку ведь мамуля всё время берет. А она к нему обращается весьма своеобразно. Думаю, когда-нибудь мальчик выскажет ей всё, что об этом думает. Вот ты любишь своего внука?
- Б...безмерно, ты же знаешь...
Алан чуть не поперхнулся и страдальчески выкатил глаза, но Лилит засмеялась, обнимая его за плечи и чмокнув в макушку:
- Па, да ты-то чего. Тебе я верю. 
- Маме не нравится, как ты женилась...
- Вышла замуж. И её недовольство для меня уже больше пятнадцати лет не новость. Так, я на работу опаздываю. Пока-пока.
- Ты сделала мне кофе? - мать бесцеремонно подвинула, уже собиравшуюся было выйти из кухни, Лилит, плечом, жадно ища глазами чашку.
- Вон, на столе стоит.
- ТЫ СДЕЛАЛА МНЕ КОФЕ, КАК СВОЕМУ ПРОКЛЯТОМУ СЕБАСТИАНУ! Дочь! Немедленно вернись!
Рыжеволосая женщина максимально ускорилась, хватая сумку и резво выметаясь с крыльца, потому что эти вопли теперь на добрые полчаса. 
"Сделала кофе как своему Себастьяну. Прекрасно". 
Отец выльет не-тот кофе и покорно сделает Офелии тот, а потом ему, увы, придется слушать лекцию номер один миллиард пятьдесят третью про то, как они могли воспитать такую неблагодарную девочку.
Мать, театрально заламывая руки, будет говорить о том, как не спала ночей(с самого рождения Лилит нянчил папа), как выплакала галлоны слез(ни единой, самой скудной, из себя не выжала, при всех способностях притворщицы), как отдала всё, что было(блеф, было бы что утянуть у родной кровинки - заграбастала бы безо всяких угрызений совести).
Лилит всегда была амортизатором, она нередко усмиряла мать, либо просто её игнорировала. Сейчас, после перерыва, продлившегося почти девятнадцать лет, жить в былом скандальном ритме, в ритме собственной юности - было не то слово как тяжело. 
Она привыкла к тихим утрам, без орущего на весь дом телеящика. Она привыкла нежиться в постели, она привыкла, что на ухо что-то шепчут, щекочат, что можно тыкаться лбом в плечо и легонько прикусывать кожу над идеальной ключицей.
Слушать ворчание. Не важно, любит он или не любит, когда она кусается. Ощущать пальцы, пальцы, пальцы...боги, сколько у него пальцев?
Варить кофе так, как она варит для Себастьяна и Драго, черт подери, потому что она жена и мать. 
Прием начался с чьего-то геморроидального кровотечения. 
Каждый новый день спотыкался, порой, ещё до рассвета. 
- Принеси мне из ординаторской, Себ...
- Я Сэм.
- Вот и я говорю, принеси вчерашние анализы мистера Уиллсона. Одна нога здесь, а другая тоже здесь.

Кругами ходить, не знать,
Как смеются глаза, вырываясь из плена.
Как просто тебя понять,
Посреди океана по колено.

Здесь и теперь, посмотри не спугни.
Этот миг.

Настоящее время.

- Лилит, ты же должна понимать, что люди для меня не совсем понятны. Даже ты, тем более, ты. Я сломал себе голову и перерыл кучу литературы. Я не беспокоил тебя, чтобы не потревожить, чтобы ты решила... то, что должна решить. Но... я полагаю, я достоин хотя бы того, чтобы знать, почему ты ушла.
Судя, во-первых, по этим словам, во-вторых, по ломким жестам, в-третьих, по всему Себастьяну целиком - он действительно ничего не понимает, без малейшего представления о причинах сборов чемодана, вызова такси, переезда к родителям. 
- Ну. Я не смогу объяснить это так, чтоб ты точно понял. Я...мне показалось, что колесо с хомячком остановилось.
Господи, какой хомячок, что ты несешь. 
Хомячок? У нас нет хомячка. Что, я вместо лабораторной мыши унес на исследования хомячка, какого хомячка, при чем тут хомячок?
"При чем тут хомячок".
- То есть. Не хомячок. И не колесо. Или колесо без хомячка.
Лилит была эмпатом, она превосходно разбиралась в этических, чувственно-эмоциональных вещах поэтому аллегории и сравнения были для неё не редкостью. Себастьян же терялся в нелинейности, как двухнедельный котенок в бабушкином клубке шерстяных ниток. Он не любил непоследовательности, несдержанной жестикуляции и когда объяснение чего-либо скачет по кочкам.
Огурец, помидор, картофель, хомячок.
Водород, литий, бериллий, бор - и наше колесо остановилось. Синий экран.
Лилит вдруг нервно засмеялась(вино на голодный желудок, стресс, долгая дорога) и остро поняла, что неплохо бы они оба сейчас напились, точь-в-точь как тогда. Почему он напивается только с Ригель?. 
С чего они оба вообще взяли, что Лилит...пьет так же редко, как святая Вивиана. С чего они взяли, что при Лилит нужно ходить на цыпочках и дышать через раз. С чего они взяли, что тайной мечтой Лилит не является проснуться, вместе с супругом за решеткой, позвонить миссис Электрано и сказать: "Хэй, а мы-то с Лилит вчера разбили витрину, расшатали светофор, обидели чью-то германскую статую и вообще, прилетай в Дрезден и вноси залог, а то нас ещё неделю не выпустят". 
- Извини. Нервно как-то...уф.
Вместо того, чтобы привести в порядок свою речь, делая её упорядоченной, Лилит выпила ещё вина, отправляя себе в рот кусочек, отрезанный от содержимого прекрасной тарелки. Медленно прожевала, склонив голову набок. 
- Прежде чем...я скажу. Скажи ты, что ты собирался...со мной делать? Ну, кроме тщательной сверки с энциклопедиями, кроме попты...ок. Попыток впихнуть в какие-нибудь заумные машинописные системы, или синтезировать новый элемент, чтоб назвать в мою честь. Спросить драматичное "почему" и сказать, что я свободна, как птица в полете?. 
Ноздри Лилит раздулись, как будто Снейк ступил на тонкий лед, перед самым весенним вскрытием рек. Один неосторожный шаг и...
Глаза остановились, напитывались зеленым, превращаясь в капкан и невольно ожидая нестандартный ход.

Отредактировано Lily Potter (2016-09-10 19:04:22)

Вдохновение твоё, беспощадное и злое, только знай;
С самим собою, ты не сладишь, без меня. (с)

Месяц назад.

Лилит улыбнулась, очень слабо, точно собственная тень, помогая отцу заносить в дом елку. С самого утра внутри тяжело тянуло, как клещами. Выворачивало суставы, маяло, нещадно раскалывалась голова.
Благо, мать ещё до рассвета умчалась на ярмарки и распродажи, где и проторчит до вечера, а значит не будет зудеть над ухом.
- Не такая... большая, как обычно, а?
- Что ты. Зато пушистая.
- Принесла игрушки?
- Да. Пап, вы всё так же встречаете Рождество?
Отец смущенно крякнул, устанавливая дерево в гостиной, а Лилит неотступно шла за ним. 
- Так, моя девочка.
- Тогда я буду наверху, всю ночь. Или...отпразднуем вместе? Я всё приготовила. 
Лилит четко помнила, что мать устраивала праздники "как подобает" только если приходили чужие гости.
В противном случае, ей хватало неискренних дежурных фраз, мученического впихивания в руки домашних неаккуратных свертков, хранящих какую-то бесполезную ерунду и разноцветной ночной телепрограммы.
Офелия Ифан не привыкла кого-то радовать, кроме себя.
Зато отец и дочь умели искренне любить друг друга, как будто извечно жили вдвоем.
Но сейчас Лилит не хватало совсем другого Рождества. 
Она, конечно, позвонит Драго, мягко попросит передать поздравления отцу, скажет, я очень скучаю и люблю. Тебя. Вас.
Скажет. И это будет долгий, теплый разговор.
Это Рождество, когда родители обыкновенно разошлись по разным углам, когда некому больше было звонить, когда некому было залезть на колени, когда над ухом, после многозначительного: "Мама, приготовиться!" не рванет хлопушка, рассыпая по волосам конфетти, Лилит встречала на крыше дома, с бутылкой шампанского, в обнимку с печной трубой.

Я разрежу тебя на тысячу стружек вдоль 
нежного твоего нутра.

В посмертно свободных мирах.
Там, где ни пера, ни пуха, ни крови -
Игра моей флейты для тонкого слуха,
Звериного уха, что ловит тончайшие шелесты духа стиха.
Болей моей болью, согрей себя насмерть мной,
Я приготовлю для кражи.
Всё, что важного есть у меня -
Всё, что горит - для огня,
Всё, что болит - для врача -
Не плача и не крича,
Соберу воедино жизнь для палача
(мне не страшно).

Я тихо и нежно разрежу чистую флейту на стружки,
Ни в чем не повинную флейту с одним звуком.

Я не больно тебя вскрою, скажи мне в последний раз,
Свой единственный звук, своё тихое слово -
Я болею тобой, я убью тебя, всё будет снова!
Прости меня, флейта.
И флейта сказала:

Люблю. (с)

Настоящее время.

Из её взгляда, улыбки, осанки, выражения лица, изо всей Лилит целиком - мгновенно вымыло даже намек на иронию, когда приборы собеседника оказались резко сброшены на пол, а он сам, обуреваемый гневом, пружинисто оказался на ногах. Она готовилась объясниться, она готовилась говорить, честно рассказать ему обо всем, что терзало всё это время, билось о ребра, кружилось сверлом в солнечном сплетении... Она расправила плечи и распростерла ладони вверх. Для него у неё не было закрытых поз. 
Никогда. 
Она была твердо намерена извиниться. Взять за руку, сказать, с кем не бывает, родной мой, я ошиблась, я запуталась, я устала. Ты ведь меня простишь. Я не сумею объяснить тебе по пунктам, почему я ушла, ведь я сама этого...
Позиция была распахнута даже слишком, Лилит не успела защититься, когда от Снейка взвинчено бросилась в атаку холодная ярость. Она, спазмируя горло, вцеплялась в нервные окончания бойцовым псом, причиняла боль, заставляла цепенеть, чувствуя как в спинномозговом канале вырастают остроконечные шипы. 
Женщина содрогнулась, обхватив себя руками за плечи, подавшись вперед на стуле, как оглушенная.
- Ты издеваешься над мной? 
- Себастьян...
Еле слышно. 
Он сказал что-то официанту, кажется, прогонял. Лилит ощутила, как к горлу подкатывает тошнота, перед глазами всё поплыло, от лица отхлынула краска. Почему он так кричит, он никогда не кричал...
Сейчас Лилит была цветком, беззащитным цветком лилии, над которым занесена тяжелая подошва окованного армейского сапога.
Ты не посмеешь. 
- Я носил тебя на руках почти двадцать лет.
- Себастьян. 
- Если ты пожалела, что вышла за меня, а не за Статуара - так и нужно было сказать. 
- Себастьян.
- Если ты послушала свою мать, и поняла, что я чудовище - так и следовало сказать. 
- Се...
- Я не высокоактивный психопат. Ты повела себя как эгоистичная... тварь, когда просто закрыла дверь без объяснения причин. А теперь, когда я тебя о них спрашиваю, ты говоришь о хомяках? Не делай из меня идиота, Лилит Снейк.
- Что?
Лилит втянула ртом воздух, уцепилась пальцами за край столешницы и нетвердо поднялась на дрожащие ноги. Её заметно качало. Тяжело сглотнула, поджав губы, пока от сводов черепа, гулким эхо, отражались страшные слова. 
Тварь.
Эгоистичная тварь.
Тварь. 
- Я хотела, - дрожь в голосе меняла оттенок звучания с медного на стальной: - Попросить у тебя прощения.
Глаза Лилит наполнялись желтовато-зеленым, ядовитым хлором, отравляя изумруд. 
- Я хотела...сказать, что была не права, так сильно не права, кто бы знал. Что пожалела о том, как переступила порог нашего дома, уходя, а не входя. 
Беззащитная рыжая голубка превращалась в меднокрылого ястреба. 
- Я хотела...
ТВАРЬ.
Так я тебя назвал, именно так.
Себастьян!
Подстилка. Богатенького. Ухажера.
Она прорыдала всю ночь, после того, как Снейк неосторожно швырнул ей в лицо эти слова. Тогда он тоже не дослушал, а ведь она всерьез собиралась сказать - люблю тебя.
- Я хотела сказать, что хочу вернуться. Что. Скучала по тебе. Что...
Официант вдруг отвлекся от сути скандала, поддержал её под руку и сказал:
- Фрау, у вас...
- Что?
Фрау.
Раздражаясь, она инстинктивно подняла руку, проведя пальцами под носом, где неожиданно повлажнело что-то горячее. Носовое кровотечение. Какая ерунда. Кровь. Грязнокровка.
Мама, уймись ты хоть здесь, в моих мыслях. Ты называешь так нашего сына, а мне до ужаса обидно, потому что твой голос зачем-то становится голосом моего мужа и хлестко обращается ко мне. Как плетью. Невыносимо.
Потолок и пол поменялись местами, стены покрылись некрасивой серой рябью. Закружило, перехватило дыхание, повело в сторону. 
Лилит сжала зубы и неожиданно выпрямилась, точно под нос порцию нашатыря поднесли, одновременно растирая виски. Падать при нём в обморок? Вот ещё не хватало. 
- Я в порядке!
Вырвалась из рук официанта, изломанным движением вынула из маленького бокового кармашка сумки платок, плотно прижимая к лицу, которое горело от стыда и обиды. Обогнула стол, нетвердо идя по проходу, вероятно, куда-то в сторону дамского туалета.
Не оборачиваясь.

Настоящее время.

Я смеюсь над собой – я рисую усы,
Ты не знаешь – какая я, наверняка.
Я – энергия взрыва, я – эхо грозы,
Я пока не опасна, но это только пока…

Знаешь, как это сложно – нажать на курок,
Этот мир так хорош за секунду до взрыва.

Мы накажем друг друга высшей мерой отчаянья,
Для того, чтоб из памяти этот вечер изъять.
Здесь одна только пуля… Не огорчайся, -
Я кручу барабан и эта пуля – моя. (с)

Собственное имя множилось в голове, как отражается мелодия органа от готических сводов католического собора, но обидные слова гоняли его по замкнутой головокружительной арене, наподобие римского Колизея для гладиаторских боев, как загоняют волки благородную белую лань, после того, как ранили её. Идя в зимней ночи по кровавому следу, вскидывая морды к луне, торжествующе подвывая. 
Лилитлилитлилит.
Сегодня будет пир.
Лилит. 
Вороны сидят на ветвях, провожая твоё кровоточащее бегство, бусинками цепких, почти как птичьи когти, глаз.
Окружающее смазалось. Проход между столами превратился в узкую, поросшую бурьяном, лесную тропку. Ту самую тропу, по которой молодая лань пытается уйти от погони, спасая свою жизнь.
Безусловно, Себастьян не был волком. 
Но он только что укусил её.
Неправильно. Волки так не кусают, так кусают, украдкой вылезшие из-под камня, гадюки. Даже не кобры. Семейства змей, к сожалению, тоже бывают различные. Королевские и не_королевские. Снейк, несколько мгновений назад, полностью оправдал свою фамилию, вонзив клыки в самое любимое существо. 
Подколодный змей.
И так мать его тоже называла. Называет. Будет называть.

Последнее время, во сне(когда удавалось поспать) она видела, по большей части, змей. Змеи говорили, ехидно пришептывая полушипяще, высовывали раздвоенные языки, неотступно следовали за ней, оплетая босые ступни холодными чешуйчатыми клубками. 
Змеи вылезали из прогнивших глазниц полуразложившихся черепов старого кладбища, на котором она почему-то стояла вместе с Джеком и они оба были мертвецами. Драго делал себе отвратительную таутушку, в виде змеи на левом предплечье, а она ругалась, срывая голос до хрипа.
Она подходила к Себастьяну, кладя ему на плечо руку и её ладонь вдруг, превращаясь в голову змеи, вцеплялась ему в шею, разрывая горло. 
Лилит кричала.
По плечу Себастьяна хлестала кровь, а он просил - взгляни на меня.

Она много плакала ночами и всё ждала, когда крыша уедет окончательно. Сейчас, сил не было даже на слезы, а колотившая тело дрожь была неконтролируемой рефлекторной реакцией. Чем была побежавшая из носа кровь, пока было неясно и строить предположения на эту тему доктор не собиралась. Видимо, специфический сосудистый сбой, из-за общего перенапряжения.
Себастьян вырос перед ней, тонким клёном, преграждая дорогу. 
- Не слушай меня, это я эгоистичная тварь. 
- Отойди, я достаточно зла, чтобы выцарапать тебе глаза.
Скрипнула зубами, отняв от лица платок и равнодушно заметив, что кровь остановилась. Скомкала тряпицу, судорожно затолкав обратно в сумку и уловила недодвижение, недожест, направленный, будто бы взять за плечи...
"Опять не решился. Господи". 
- Прости меня, прости меня, Лилит, прости.
- Дай мне пройти, Себастьян. На нас смотрят.
Действительно, почти все головы вокруг были обращены в их сторону. Хлеба и зрелищ - на Земле ничего не меняется веками. Лилит ахнула, делая изумленный шаг назад, когда Снейк оказался стоящим перед ней на коленях.
Это вызывало двойственное ощущение. Оно взялось за канат и принялось перетягивать в противоположные стороны.
С одной стороны, обнажалась вся глубина чувств, которые он испытывал к ней уже больше двадцати лет. 
С другой стороны, возносился этот пьедестал, который она всё чаще хотела разбить кувалдой. 
Я хочу спуститься к тебе.
Квартирным богам бывает очень холодно. Развенчай меня, сокруши иконостас, построй лучше алтарь для своей химии. Ты приносишь себя мне в жертву каждый год, каждый день, каждую минуту, каждую секунду, вне зависимости от лунной фазы, а я давлюсь твоей кровью.
- Умоляю тебя.
- Себ...
Два слова оказались последним патроном в барабане и сегодня Лилит отказывалась играть в русскую рулетку. Она шагнула вперед, невесомо прикасаясь руками к его волосам, однако, более ярко прижимая эти же ладони к пламенеющим щекам. 
Окружающие голоса рикошетили, настойчивые шепотки неприятно забирались прямо под одежду, как назойливая мошка летним вечером, кто-то хмыкал, бескультурный толстый ребенок на периферии зрения показывал на них пальцем, похожим на сосиску, взгляды липко стекали за шиворот.
"Он напился".
"Он ударил её".
"Она просто флиртовала с тем официантом, я бы тоже вспылил...".
"Она его не простит..."
"Вот в другой раз получит взбучку тогда и...".
Делайте ставки, дамы и господа. Делайте ставки. А что, софиты включены не на полную мощность? Как же так...
- Пойдем в отель. Пойдем.
Она сжала его плечи руками, потянув вверх, ведь с этого места его не сдвинет и каток, тягач, танк. Пока она не прикажет казнить или помиловать.
Ничто и никто, кроме неё.

Тридцать лет назад.

Лилит было девять. Вернее, не так - ей исполнилось девять. Каждый день рождения начинался с того, что она открывала глаза и находила под потолком несколько гелиевых воздушных шаров. Сегодня они были голубые, с ярко-рыжими улыбающимися лисичками.
Шарики приносил отец.
Лилит рассмеялась, влезая в красное платье и ухватив шарик за веревочку, спустилась вниз по лестнице, напевая песенку и шагая через две ступеньки.
- Это ерунда!
На кухне мама швырнула какие-то обрывки отцу на колени.
Он смущенно, явно расстроенно поправил очки, собирая кусочки и сказал:
- Но она так хотела пойти на этот спектакль.
- Кукольный театр давно не в моде! Вечером мы идем в ресторан. 
- Мам? Это что, были билеты?
- Да. И вы не идете на этот устаревший бред. 
Офелия вскинула голову, ураганом вылетев из кухни. Папа не мог поднять глаз на дочку, огорченно складывая клочки уничтоженных билетов на представление, словно они сейчас магическим образом станут целыми.
Лилит залезла ему на руки:
- Не расстраивайся. Мы сходим, когда она не узнает.
- Но сегодня твой день рождения... я хотел...
- Мы можем устроить мой день рождения когда угодно, пап. Только ты не грусти.
В ресторане было уютно только Офелии, которая разоделась так, словно у неё был юбилей. Торт весело сиял свечками и, вокруг, казалось бы, не было больше ничего веселого.
Лилит поежилась, ненавидя дурацкое розовое платье с рюшами и тонну лака с блестками на волосах. Почему мама думает, что это красиво, когда даже детсадовцы так кукол не одевают?.
- Время подарка!
Рявкнула мать, подарком которой оказался приторный торт и бесполезный набор юной модницы. Лилит терпеть не могла эту девчачью ерунду.
Отец мягко улыбнулся и протянул девочке сверток. В нем оказалась большая книга сказок братьев Гримм.
- Папа! - обрадованно воскликнула Лилит, восхищенно сверкая глазами, едва не прыгая на месте.
- Ну и что за ерунду ты купил ребенку?
- Дорогая, я...
- Я же говорила тебе, что надо купить, почему ты меня вечно не слушаешь, безмозглый ты идиот.
- Но Лилит...
- Да что Лилит, я думала у тебя ума побольше, чем у Лилит! Неумеха, неудачник, ты даже по бумажке ничего сделать не можешь, тугодум.
- Мама, прекрати обижать отца.
- Офелия, я действительно виноват, прости меня, пожалуйста. Прости...
- Прости?! Болван, просто болван.
- Прошу тебя. На нас все смотрят.
- И пусть видят, какой ты ротозей!
Отец чуть не плакал. Лилит уверенно вскочила на ноги и, ни секунды ни раздумывая, опрокинула весь торт матери на новенькое платье. Офелия завопила дурниной, она даже замахнулась было своей наманикюренной ручкой, но наткнулась на жесткий зеленый взгляд немигающих глаз. 
Лилит исполнилось девять и если бы кто-то посмел её ударить, то очень сильно бы об этом пожалел. 
"Ведьма!". Мать не разговаривала с ними неделю.
Вернувшись домой после спектакля, на который они с отцом всё же купили билеты вторично, Лилит обнаружила, что все её воздушные шарики мстительно изрезаны кухонным ножом.

Отредактировано Lily Potter (2016-09-12 18:53:59)

Настоящее время.

Лилит ни на секунду не подумала о том, что он выглядел жалко, поддавшись этому порыву. Он был искренним, а искренность, порой, она оценила бы едва ли не превыше любви.
"Это не было эмоциональным шантажом", - подумала она, не в силах облечь размышления в вербальную форму.
Вдоль спины муравьями растекся страх.
"Я хочу тебя видеть, боже. Как же нестерпимо сильно я этого хочу. Я не могу без тебя спать". И снова заговорить не позволил перехвативший горло спазм, но она дала понять жестом; не нужно ночевать отдельно. Всё, что угодно, только не это.
Осознание всего, что она с ним наделала, хлестало по макушке, словно ресторанный потолок разродился ливнем, потому что наверху прорвало водопровод.
Как теперь вернуть всё назад?. Несколько десятков лет она заставляла поверить в то, что всегда будет рядом. И вот, позорно сбежала из-за не объективных, не уважительных причин, которые не сумела даже объяснить толково.
Поступок низкий, её сложенному характеру, временами даже похожему на кремень, абсолютно не свойственный. 
Подумать только, высмеять Себастьяна, довести его до прилюдного покаяния и коленопреклонения.
Она выскочила на улицу, сжимая дубликат точно таких же ключей от номера, выданный при регистрации. Страх бился внутри перепуганной птицей.
Этот же, несколько раскоординированный, первозданный ужас, заставивший потеряться в пространстве, толкнул уйти без Себастьяна, не дождавшись, не пересекаясь, не...

Только одно смс-сообщение:

Мне выдали вторые ключи. Я пойду, буду тебя ждать.

Лилит.

Обязательно приходи.

Лилит.

простипростипростименя, я такая дура, как я могла сделать это с тобой, больше двух месяцев изводить, Себастьян, прости

|Не отправлено|

Неумолимо казалось, что он появится на пороге безликого номера, как это бывает в подавляющем большинстве гостиниц и скажет, как ему всё безнадежно надоело.
Вот теперь, в одиночестве шагая вдоль домов, в которых, наверное, живут бесконечно счастливые немецкие семьи, можно было дать волю слезам, чего она не сделала бы, шагая наравне с супругом. Мимо пробежал мальчик с очень светлыми волосами. Лилит тоже знала, кому будет звонить.
Взгляд, на какой-то площади, вперился в табло, в первую очередь показывающее время, а уж после...
Год, месяц, дата.
Лилит резко выпрямилась.
Восьмое января.
Гитлер капут. Нет, она была уверена, что Себастьян о своем Дне Рождения не помнит.
Зато она помнила. Мысли о том, как она хотела отпраздновать этот день, наотмашь ударили по лицу, едва не сбив с ног.
В номере, она первым делом умылась, сходила в душ, высушила волосы и залезла в любимое Себастьяном платье.

Включила на ноутбуке первую попавшуюся песню "битлов" и с ногами забралась на кровать, сидя спиной к двери. Набрала номер Драго, отчего-то поставив разговор на громкую связь. Вероятно, так ребенок казался ближе.
- Привет, мам. Можешь говорить? Я Его купил.
- Такой как мы думали? 
- Именно! Давление четыре, нагрев до 151 градуса по Цельсию. Классный, компактный. Всё, как ты хотела. Мам, ты плачешь?
- Н...нет. Просто, идея подарить ему автоклав с нагреванием, для химической лаборатории, уже не кажется мне такой хорошей. 
- А ты отцу так и не рассказала?
- Нет. И не расскажу. Сейчас это будет выглядеть, как намеренная показуха. Мелко и по-идиотски.
- Ничего себе показуха! Ты первый фунт на это отложила ещё со стипендии, когда кое-кто нечаянно обронил среди прочего, что стационарные хогвардские автоклавы, дескать, ни на что не годны.
- Какая разница. Теперь у него такоо-о-ое оборудование, заоблачного качества, я думаю. Двадцать лет прошло.
- Мам. Так в этом же весь смысл. Эта шутка стоит почти четырнадцать тысяч долларов. В фунтах примерно так же...
- Да разве в этом дело.
- На сколько у вас всё плохо по десятибалльной шкале?
- Двадцать три. Три. Не знаю. А что ты подаришь от себя?
- Охлаждаемая ловушка с сосудом Диюара, боросиликатное стекло 3.3, объем конденсат 250, объем хладагента 2000. Ничего в этом не шарю, но звучит космически.
- Дьюара.
- Что?
- Фамилия. Охлаждаемая ловушка с сосудом Дьюара. Сосуд Дьюара это такая...что-то вроде контейнера, лучше сказать колба для того, чтобы долго хранить вещества при пониженной или повышенной температуре. Например, жидкий азот, или биологические материалы...уф, откуда я всё это знаю.
- Друг без друга не приезжайте. Держи хвост трубой!
Драго положил трубку, а она рассеянно провела по лицу руками, всё ещё не зная, что делать.
Сын явно считал, что давно задуманный жест(а про свою идею Лилит рассказала, когда Драго было примерно шестнадцать) будет вполне говорящим. Получая две тысячи в месяц и долгие годы не имея возможности откладывать вообще хоть цент на что-то, помимо реальных нужд семьи, она пронесла в своем сердце один светлый замысел.
Она помнила о нем все прошлые дни рождения мужа.
Она воплотила его.
И сейчас изнутри её выгрызал иррациональный ужас оцепенения. 
Матери никогда не нравились её подарки. Дорогие, дешевые, от сердца, от мозга, от кутюр и ширпортребные.
Всегда не строчку, не в тему, не так. Мать не сохранила ни одной открытки. Ни одной строчки. Ни одного слова. 
Лилит отвыкла показывать боль.
Лилит не привыкла её не чувствовать.
Лилит, как оказалось, очень хорошо умела боль причинять.

25 лет назад.

- Мам! - четырнадцатилетняя Лилит воодушевленно вбежала в гостиную с самого раннего утра, передвигаясь вприпрыжку.
Она несла в руках очень милый букетик лиловых цветов и чайную чашку с полосатой кошечкой на тепло-бежевом фоне.
- С Днем Рождения! 
Мать, разглядывая подарок подруги — крупные золотые серьги в бархатной коробочке, сказала кисло:
- Просто прелесть. Иди в школу, может там ты собираешься добиться чего-то получше, чем этот подарок.
- Тебе не нравится?
- Сама как думаешь?
Лилит вышвырнула и чашку, и букет из окна на втором этаже.
Сегодня она первый раз пошла на учебу, вместо школьной формы, одетая в вызывающие, броские драные джинсы и яркую футболку.
Сегодня она оставила волосы абсолютно свободными, не заплетая одну, либо две косы.
Сегодня Джек Статуар впервые присвистнул, глядя ей вслед так, что чуть очки в переносицу не вдавил.

Отредактировано Lily Potter (2016-09-13 12:40:44)

вскипает кровь - диагноз прост, 
и небо в воду опускает красный шар. 
мы не достроили наш мост, 
и я стою на середине чуть дыша. 
изобретаю механизм, 
что бы вертелся он сплетая два в одно. 
твою любовь и мою жизнь, 
в такое прочное, тугое, полотно.

Настоящее время.

Лилит укуталась в плед, но сейчас это не прибавляет тепла, являясь скорее машинальным позывом, чтобы создать фальшивое ощущение защищенности к тому же плед гостиничный, кто в него только завернут не был. Разговор с Драго обнадежил, но не до такой степени, как она надеялась.
На фоне растрепанных мыслей, расползающихся в разные стороны, играла песня.

You think you lost your love,
Well, I saw her yesterday.
It's you she's thinking of,
And she told me what to say.

Although it's up to you,
I think it's only fair.
Pride can hurt you, too,
Apologize to her.

Because she loves you,
And you know that can't be bad.
Yes, she loves you,
And you know you should be glad. Ooh!

She loves you, yeah, yeah, yeah,
She loves you, yeah, yeah, yeah.

Немного знобило, глухо стучало в висках и клонило в сон. Слово "прости" прочно приклеилось к уздечке языка острым неровным стеклышком. Неосторожное движение - и во рту появится звенящий металлический привкус. Остальные объяснения ушли куда-то в пятки, прямо как, обернувшееся продрогшим воробьем, сердце.
Настольная лампа с темно-коричневым абажуром, стоящая на прикроватной тумбочке, рассеивала по номеру тускло-желтый свет, не доходящий до углов.
По штормящему мыслеокеану плавали воспоминания о том, как они приехали в этот город первый раз. Что изменилось, цветочная, ясная, единственная его?

Ничего. 
Лилит села прямее, когда в замке повернулся ключ. Себастьян шагнул в комнату, но сперва она увидела цветы, оттенявшие его фигуру, веселыми яркими пятнами - герберы. Кроме них, в руках умещались лилии. Ей, отчего-то, часто дарили лилии. Наверное, из-за имени, где не учтена последняя буква.
Он опустился на колени, а она мягко протянула руки, забирая цветы и, коротко зарывшись в них лицом, качая, как младенца. Почуяв, что есть ещё кое-что поважнее, почти сразу отложила оба букета на кровать с краешку, негромко прошелестев:
- Спасибо...

Неделю назад.

- Смотреть надоело, как ты киснешь! - на кухню рывком вошла мать, уперев руки в бока и плюхнув на неё недовольный взгляд, как ударом мокрой тряпки: - Выходной день, суббота, а она сидит тут, фарфоровой куклой, в шесть часов утра.
- Не спится, - процедила сквозь зубы Лилит, запивая таблетку аспирина остывшим кофе: - Ты-то чего подскочила?
- У меня для тебя новости. Я порылась...
- Господи. Даже слышать не хочу. О ком на этот раз судачить собралась? 
- О твоем ненаглядном святом Себастьяне.
Лилит поперхнулась кофе. Верно названное имя не спасло сути сказанного.
- Во-первых, он не святой, во-вторых...
- Во-первых, его мать шлюха, во-вторых...
- Как ты сказала?
- Да...
- Как ты посмела?
- Ли...
- Я хочу, чтоб ты взяла свои слова назад, сейчас же. 
- И не подумаю! Если ты слепая и твой отец близорукий, как крот, то уж я-то вижу ещё дай бог!
- Да не дай бог кому-то такого глазастого соглядатая, потом никакая виагра не поможет! Меня не волнует, даже если ты вытащила зловонный айсберг чьего-то грязного белья, верни его на ту помойку, где откопала. 
- Это ты верни своего хахаля на ту помойку, где подобрала! Что ты вообще о нем знаешь, кроме имени, нереальном помешательстве на химии, ну и заодно, так и быть, на тебе?!
-  Я... Знаю. О нём. Всё. Что должна.
- Всё, что он сочтет нужным тебе кинуть, будто собачью кость...
От елейности в голоске чуть не вытошнило желчью.
Лилит взбешенно шарахнула дном чашки о стол. Остатки кофе нелицеприятно выплеснулись из трещины, впитываясь в шелковую скатерть. 
Мать зашипела, швырнув в неё запечатанный конверт. Там был написан адрес, самой верхней строкой, а потом. 

Семья Снейк.
Сын - Себастьян.

ты никогда больше не захочешь в нему вернуться, после того, как прочтешь это.

с любовью, мама.

Только ты, моя мама, можешь подложить такую свинью. Ты не разбираешься в компьютерах до того, что еле способна запустить, но внутри конверта - явно набранный текст, сам конверт тоже на принтере распечатан.
Какая же ты, мать моя, рукодельница. 
И ведь не поленилась. 

Лилит яростно схватила пакет, не сказав ни слова. Пожалуй, кое-что её взаправду интересовало.
Адрес.

Добираться сюда было, как ни странно гиперболизировать, похоже на пару кругов ада. Ехать - страшно, не по себе. Но она необъяснимо хотела добить себя, доесть, дорезать, держась уже непонятно на каких жизненных ресурсах. Лицезрение места, где вырос Себастьян, было как раз подходящим гвоздем. 
Облупленные дома то жались друг к другу, то стояли вразброс. Большинство табличек истерлись настолько, что не разобрать, даже скользя по ним носом. 
Отшиб. Медвежий угол.
Место, где рождаются отшельники. Район-призрак.
Или нет?.
Нужный ей дом выглядел нежилым и неприветливым. Она долго ходила кругами, не решаясь ступить на покосившееся крыльцо.
Что ты ищешь здесь? Всё умерло. 
На высохшем дереве каркнула ворона, заставив рвануться внутрь, едва не споткнувшись обо что-то.
В нос ударил спертый пыльный воздух давно необитаемых комнат, Лилит зажала рот ладонью и сильно закашлялась, смежив веки.
По телу прошла дрожь.
Несколько минут казалось, что она не увидит вообще ничего, кроме темноты. Когда глаза привыкли, то лучше бы так и оставалось... Обстановка бедная и дело совсем не в том, что это место заброшено. Лилит чувствовала. Пахло чем-то горьким. И так из комнаты в комнату. Паутина, пыль, осколки, паутина, пыль, осколки.
В какой-то момент почудилось, что окна и двери исчезли.
Остановившись посреди самой большой и самой пустой, напоминающей бескрайнюю черную дыру, комнаты, Лилит сощурилась и сказала:
- А сейчас я хочу, чтобы ты вернул мне его.
Мальчика, застрявшего где-то между домом-бездной и Темной Первой Лабораторией.
Мальчик вырос. Мальчик женился. Мальчик знал, что лилии вянут впотьмах, а пальцы, перепачканные в золе вообще не должны касаться благородных цветов. Он ждал, когда она увянет, он ждал, когда фантомы из прошлого разорвут бесценный цветок на куски?.
Это сказка не про Маленького Принца и Розу.
Это о маленьком Нищем и Лилии. 
Зорко одно лишь сердце.

Настоящее время.

- Я помню, тебе не хочется в Париж. И я совершенно не романтичен. Но я хочу, чтобы ты вернулась ко мне, или вышла за меня. Опять - как хочешь. Я не нашел ничего более уместного, поэтому…
Брови Лилит поползли вверх, дыхание перебилось, пальцы робко приняли маленькую коробочку.
- Себатсьян.
Выдох. 
Взгляд замер, рассыпался настороженными искрами, по поверхности прошла рябь восхищения, как круги на глади озера, из глубин которого выпрыгнула золотая рыбка.
Кольцо не было золотым.
Изгибы лилий зачаровывали, вынуждая раз за разом оглаживать их, выжигая в памяти. Даже если после - она будет носить это колечко столь же всегда, сколь и то, что было надето на палец почти два десятка лет назад.
Дерево было теплым. 
Соленые блестящие кратковременные дорожки на щеках - тоже теплыми. Лилит подняла на мужа открытый настежь, растроганный взор.
- И я снова выйду за тебя, Себастьян, - она протянула ему правую руку: - Не важно, в какой мы стране. Городе. Пусть будет второй безымянный палец, ведь не зря же их у меня два. Я прошу у тебя прощения. За то, что не вернулась на следующее же утро и за то, что вообще ушла. Я много себе показала за это время. Многое...собирались показать мне.
Зорко одно лишь сердце.
- Можешь поцеловать невесту...
Лилит раскрыла плед, как крылья, сползая к нему на пол, прямо в руки. Теперь можно сделать гнездо на двоих, завернувшись так, что в самом деле станет тепло. 
Ты делал когда-нибудь домик из одеял, Себастьян Снейк? Туда можно взять маленькую плоскую свечку, любимую книгу, мелодию и жену.
Знаю, что нет.
А придется.

Отредактировано Lily Potter (2016-09-14 19:00:05)