-  Доктор Снейк! - Лилит вздрогнула от неожиданности, едва не выронив небольшой клатч, до этого слишком занятая тем, что придирчиво рассматривала своё отражение в зеркале: - ДОКТОР СНЕЙК!
"О боже, о нет, где здесь бомбоубежище...".
Между прочим, вид у неё был совсем даже не для подобного обращения, только не сегодня. Длинные, темно-рыжие переливающиеся волосы собраны в высокую прическу, перламутровой заколкой, украшенной небольшими голубыми розочками. Две пряди завиты, свободно свисая от висков. Темно-синее вечернее платье в пол, с длинным расклешенным рукавом. На шее - серебряная цепочка, на которой кулон в виде капельки, с каким-то зеленым камнем. Серьги из того же комплекта. Очень утонченно и весьма идет.
Синие туфли на высоком каблуке. 
Туфли под цвет платья, украшения под цвет глаз, всё идеально.
И тут откуда ни возьмись мисс и мисс Рональдсон. Луиза и Элизабет. Сестры близнецы, если сложить возраст обеих, скоро уже перевалит за сто пятьдесят лет. По их болячкам можно написать диссертацию в трех томах, учебник по кардиологии и пожелание к размещению некрологов. Двух.
Медицинский черный юмор. Не обращайте внимания.
- Доктор Снейк, как хорошо, что мы вас встретили...
"Я бы так не сказала..."
- Вы выбрались в театр?
- Да, "Король Лир" это величайшее произведение Конан-Дойля.
- Шекспира. 
- А разве не Диккенса?
- Ты сказала Киплинга, Луи?
- Я сказала Диккенса, Бэт. Или... Льюис Кэррол? Доктор Снейк.
- Шекспир, Уильям наш Шекспир.
- Шелли, конечно, Шелли...
- Простите, я думаю, мне уже пора продвигаться ближе к...
- Доктор Снейк, у меня, кажется, вот тут воспалился лимфоузел.
- А у меня варикоз.
- А у меня печень...
- Подагра.
- Хондроз.
- Гемморой!
"Святой Гиппократ".
- Вы не посмотрите?
- Вы не посмотрите?!
- Но, я...я, видите ли...
Пришлось отступить назад, прижимаясь спиной к колонне и переводя беспомощный взгляд с одной боевой старушки на другую. Они были очень похожи и даже оделись абсолютно одинаково, из-за чего у Лилит создавалось стойкое ощущение двоения в глазах. 
Был бы здесь Себастьян...
Одного его взгляда и какого-нибудь едкого замечания насчет вязаных носков, полива грядок, маленьких милых котят, кормления голубей, несостоятельности бразильских мыльных сериалов(или чем там нынче можно обидеть порядочную бабулю) хватило бы, чтобы обеих как ветром сдуло. 
Увы, муж никак не смог сегодня пойти в театр, несмотря на то, что весьма хотел, планировал, собирался. Обещал.
Как будто они могли читать мысли, почтенные дамы резко переключили тему, оккупировав её у колонны так, как будто вообще не собирались смотреть спектакль, мучить врача было намного занимательнее.
- А как ваша девочка?
- Мальчик.
- Дездемона?
- Дездемона это тоже Шекспир. А моего сына зовут Драго.
"Вот же геронтология ходячая..."
- А ваш муж? Сициллий.
"Где они берут эти имена".
- Себастьян.
- Нам так жаль, что он от вас ушел.
- Он от меня не уходил.
- Тогда он вас бьет, бедняжка!
- Он меня не бьет. Вы разве не идете в зал? Скоро уже первый звонок.
- Ну, что вы, Лаура, мы успеем...
"Лилит. Ох, неплохо бы люстра упала". 
Женщина окинула отчаянным взглядом вестибюль и вдруг заметила знакомую фигуру, или осанку, укладку волос, или...в общем, здесь был ещё один её пациент, у них что, культурный слет, в самом-то деле. Мисс и мисс, по-прежнему, что-то спрашивали, не собираясь уходить с дороги, говорили, сообщали, восклицали - а зеленые глаза терзаемого доктора впились в человека, который, в общем-то, никогда не был таким...приставучим. Сама вежливость.
Неплохо было бы, вытащи он её из этих тисков.
Так, по доброте душевной. Зря она, что ли, его мигрень лечила?

Отредактировано Lily Potter (2016-09-05 18:01:16)

Узнай меня по сиянью глаз,
Ведь ты меня убивал не раз.
Но только время вновь сводит нас,
В моей ворожбе. (с)

Лилит с облегчением увидела, что, судя по плавному, не собиравшемуся сворачивать с курса, передвижению высокого силуэта в их сторону - её бессловесные мольбы были услышаны.
- Прошу прощения, милые леди, вероятно, моей даме крайне интересны Ваши истории, но мы вынуждены Вас покинуть - спектакль вот-вот начнется.
На локоть легла уверенная спокойная ладонь, размеренный шаг, шаг, ещё шаг, глоток свободы, никакой излишней медлительности-поспешности и вот - бабушки с выраженными маниакальными наклонностями, впрочем, достойными их пожилого возраста и справедливо разделенного напополам внушительного букета болячек, остались за спиной.
Облегчение. 
До слуха коснулось галантное извинение, словно ласково опустившееся на плечо перепелиное перышко.
- Полагаю, погони за нами нет. Я не мог оставить Вас им на растерзание. Добрый вечер, миссис Снейк, меня зовут Томас Певерлл.
Улыбка.
- Допускаю, что у Вас слишком много пациентов, и не желаю, чтобы Вы испытывали неловкость от незнания имени своего спасителя. У меня два места в ложе, а моя жена не смогла посетить сегодня постановку. Не желаете присоединиться? Если только мистер Снейк не возражает.
- Добрый вечер, мистер Певерелл, сэр, - небольшой кивок головы, полуопущенные в приветственном знаке ресницы, скрывшие темный малахит: - Признаюсь честно, я очень рада, что вы предложили мне...столь посильную помощь. Уверена, конечно, моё спасение не стоило вам особенного труда. Как и сама собой разумеется человеческая за него благодарность.
Лилит подняла глаза, не собираясь напускать на себя тонны ненужной скромности. Ей за тридцать и не произошло ровным счетом ничего удивительного. Будь на месте Томаса какой-нибудь другой самодостаточный мужчина, догадавшийся бы оказать молодой женщине содействие в счастливом избавлении от дуэта престарелых кровопийц, разве он бы не удостоил положенного?.
Дальше последовало поверхностное замешательство, метрономом тикавшее в неподвижных зрачках. Тем временем, на раздумья ничего не осталось катастрофически - ровным счетом нисколько. 
Вот-вот поднимут занавес.
- Да, Себастьян не будет против.
Точно?
Если бы супруг хоть раз рассказал ей о...своих друзьях или недругах чуть больше, чем три выразительных точки, повисшие в вакуумной пустоте, либо больше, чем молчаливый обнуленный прочерк, вот тогда у миссис Снейк был повод насторожиться.
Знаешь, дорогая, Лилит, остерегайся человека с именем Томас Певерелл.
...
Остерегаться было нечего.
Кроме, разве что, необъяснимо криогенной ауры, точно бы веявшей от спутника. Азот. Антарктида. Айсберг. Аномалия. Анархия.
Ряд ассоциаций караваном убежал куда-то в сторону атомной войны.
Дело в его застывших, как у рептилии, прохладных очах?
При чем тут пресмыкающиеся, при чем тут холоднокровные, при чем тут война и опасность. С каких пор выражение взгляда стало критерием суждения о...
Слово человек. Человечность.
По-человечески. Отчего-то троекратное "ч", три кита совести, столпы чести, не вязалось с мистером Певереллом, право слово. Раздражаясь на себя за эти пространные мысли, Лилит направилась куда и была любезно приглашена, в конце концов, чем ей это угрожает, кроме приятной высококультурной беседы.
К тому же, вспоминалось смутное время, отведенное ему на приемах. 
Отставить полупредчувствия.
Совсем эти старухи из колеи выбили.

Отредактировано Lily Potter (2016-09-17 18:36:13)

Лилит определенно не принадлежала к тому типу женщин, кто беспрестанно думает о пельменях в антракте какого-нибудь глубокомысленного спектакля. Она не вскидывалась каждые пять минут, проверяя телефон с круглыми ошарашенными глазами, она не мучилась на фоновых задворках сознания вопросом, что приготовить на ужин и в какой магазин зайти вечерком, дабы пару фунтов на молоке сэкономить. 
Миссис Снейк не скрипела зубами, переживая за недельные оценки ребенка, или его промежуточный балл на музыкальном конкурсе.
Точнее, не так. Лилит делала всё это. Всенепременно.
Она на лету решала, что приготовить вечером, она знала когда Драго в порядке, где-нибудь гуляет, приглашен в гости, отдан веселью, на дополнительных, на тренировке по фехтованию, она по-настоящему интересовалась его учебой и ей было известно, какое музыкальное произведение разучивалось и игралось последним. 
Однако, для всего есть время и место. 
Для работы - больница, кабинет, различные палаты и коридоры. Для работы - время с 8:00, время дежурств, порой ночь. 
Для дома - собственно, дом, прилегающие к нему места, сопряженные с ним сферы и дела. 
Для мыслей о...
Вообще, она не любила смешивать происходящее в разношерстный салат. И когда определенные события и о них размышления, да прилагающиеся впечатления можно было разделить, по-честному отдав каждому положенное - была весьма довольна.
Так вот, театр был слишком особенным местом. Лилит, разумеется, не была целиком и полностью отдана на откуп Мельпомене - древнегреческой музе трагедии; просто умела истинно понимать приоритеты.
Не логически. Интуитивно. Так почему же именно театр стоил того, чтобы внимать, временами не дыша. Чтобы вымести из головы ворохи нестираного белья, поджимающих кредитов, утренних газетных заголовков, болтовни вечернего выпуска новостей, любых досужих тем, банальных проблем, мелких жизненных неурядиц.
Ответ прост, он плавает на поверхности, как пена, в которую обратилась Русалочка. Если ты смотришь фильм, то у тебя обязательно есть некий лимит на отвлечение. На ехидный, или юмористический комментарий. На "поставить на паузу и сходить принести ещё этой божественной жареной картошки". На "Ма, поп-корн закончился!". На "Лил, телефон звонит, слышишь...". Потому что актеры фильма - давным-давно отыграли своё, получили гонорар, понежились за него где-нибудь на Багамских островах, отфотографировались на красных дорожках. 
Они - уже отдали всё что могли, это что-то записано на пленку и...ты можешь включить и оценить в любую секунду. Эту, ту, прошлую, будущую, следующую, настоящую. Какую захочешь. 
Магия кино. 
Актеры театра - совсем иное, в своем абсолюте. Хороший театральный актер способен заставить за пару часов испытать такую гамму эмоций, что сравнима с жизнью. Хороший театральный актер становится главным, он становится над всем, пока занавес поднят, пока по сцене мечется свет, звук и музыка.
Пока не подарен зрителю финальный поклон.
Лилит уважала чужой труд. Каким бы он ни был. Суметь вложить кому-то в головы, мысли, сердца(особенно сердца, потому что все сердца современности либо закованы в пыльную броню, либо не существуют) проекцию отыгранной истории - талант. Дар. Чудо. Вот и сейчас, выходя из зала в сопровождении своего неожиданного спутника, она была задумчива, ещё находясь по большей части не здесь. 
- Шампанское? Кофе? 
- Кофе, пожалуйста. 
Сейчас Лилит никак не нуждалась даже в слабеньких, слабоалкогольных стимуляторах. 
- Спасибо. 
- Как Вы находите, сцена с доказательством дочерьми своей любви, была откровенно неудачна. Лир не мог не увидеть столь очевидной лжи. Оригинал отличался большей достоверностью. Попытка осовременивания классики – это только жалкие трепыхания. 
Лилит слабо улыбнулась, молча поведя плечом и делая небольшой глоток кофе и удержавшись от того, чтобы поморщиться. Она не очень любила обсуждать только что просмотренное произведение в негативном ключе, только если оно не было откровенным шлаком. 
Шлаком с большой буквы, от слова шакал. 
- Вот Вам бы пришло в голову просить сына или дочь доказать свою любовь? 
- Что? 
Лилит заторможено тряхнула головой, плохо успев уследить за тем, как безликий вопрос вдруг превратился в личный. 
- Нет. Нет, конечно. Как по мне, любовь глобально - в принципе чувство, не требующее доказательств. Любовь это не математика. Не геометрия. Химия, может быть, но в тех реакциях, у которых неоспоримо простейшая доказательная база. 
Химия - это физиология, физиология, а не любовь. 
Уж она точно знала эти нюансы. 

Я люблю тебя, Лилит Ифан, много лет уже люблю. 
Знаю. Я знаю. 

- У Вас ведь есть дети? 
- Да. У меня есть сын.

помнишь как фонари,
растекались вдоль тумана.
и наука сна устанавливала,
свои законы над нами.
и угасало последнее тепло в радиаторах,
это было бесконечное путешествие...
из одного ада в другой.
а я смотрела в окно, пока там было на что,
разноцветные почтовые кубики,
искали сеть и в шорохе колес.
за шторами пряталось озеро,
и не было доступа, к тебе.
Впрочем, в принципе не бывает доступа,
ветер холодными руками увязал в кипящем лбу.
и я обещала что такой же никогда не буду,
ледяной и перепутанной.
скорее здесь среди замерших морских фигур,
комлекс утраты кого то меня погубит.
с утра уже на глазах аквариумный дизайн,
бродячие люди и птицы в здании автовокзала.
обитая на необитаемом острове среди тайн,
так трудно остаться собой...
и мы знали это. (с)

- Сын. У меня тоже сын. И именно поэтому я в недоумении – не спорю, Шекспир – великий драматург, но как только дело доходит до драмы – он тут же нагнетает донельзя. Вот, допустим – Регана и Гонерилья, дочери, доказавшие свою любовь. Он был польщен, он не сомневался в их верности, в том, что они никогда не предадут. И тут его ожидания обмануты. И что бы вы подумали? Он не зол, даже ежесекундно не зол – он раздавлен, он парализован. Он не мстит, он уходит. Я не верю – не верю в то, что король – пусть и бывший король – Британии, так легко опустил руки. Вот Вы бы ушли? Если бы Вас предал любимый человек – сын ли, кто-то еще. Разве вы бы молча ушли?
Лилит на мгновение задержала на нём свой рассеянный взгляд дольше, когда Томас сказал, что у него так же сын, но никак это не прокомментировала.
- Нагнетает донельзя, вы так думаете?
Снейк почему-то не сумела должным образом скрыть недоумение в голосе. Вывод о том, что драматург-то великий, а разгоняет излишнее напряжение, показался отчасти странным.
- Дело совсем не в том, что Лира кощунственно предали две дочери. Я думаю, им был задан изначально неверный вопрос. "Скажите, дочери, мне, кто из вас Нас любит больше...". Любит больше. Это же абсурд. Нелепость. У любви нет таких единиц, которые действительно можно отмерить словами. Более того, определенный процент людей вообще испытывает большие затруднения в вербальном выражении чувств. 
Ни Регана, ни Гонерилья...они не доказали своей любви реально. Корделия - другое дело. Разве не потому она смолчала, пока остальные пели оды, в которых не нашлось бы капли правды? 
Слов... мало. Техническая подвешенность языка и настоящая способность сердца на любовь, совсем разные параметры умений человека.
Лилит сделала короткую паузу, неожиданно понимая, как ни к месту её несет. Она вообще-то не так уж часто позволяла себе разговоры более глубокого эмоционального разреза, чем того требовали правила приличия, прописанные дистанцией с кем-либо, обозначенные временными рамками знакомства, или другой характеристикой близости. 
Мистер Певерелл не был её близким. Он - всего лишь один из наиболее благодарных пациентов, не пишущий жалоб, не требующий прыжка выше головы и не устраивающий необоснованных скандалов. 
Впрочем, они лишь обсуждают произведение великой бессмертной классики.
Пока у неё ещё была Адель, Лилит могла часами надтреснуто говорить о том, как рэйбрэдберовские "пожарные" сжигают книги и саму суть всего, что людям следовало бы беречь как зеницу ока. 
«451 градус по Фаренгейту» Лилит впервые прочитала, когда ей было одиннадцать лет. Как раз накануне своего дня рождения. 
В тот день в груди теснились расплывчатые предчувствия чего-то грандиозного, архиважного, чего-то, что никак нельзя пропустить, проспать, чему непростительно не придать значения. 
Словно почтальон принесет письмо, повествующее о том, что у неё есть сестра. 
Словно утром в окно должна влететь фея-крестная и загадочно сказать, что пора на бал. 
Словно вечером придет развеселый отец и скажет, что они едут на горнолыжную базу. 
Предвкушение путешествия. 
Предчувствие сказки. Это было одно из последних эфемерных призраков волшебства, позже Лилит сравнит его с неизбежным взрослением, когда игрушки начнут одна за другой отправляться на чердак.
- Корделия повела свои войска на сестер, когда узнала, что они сделали с королевством и с родным отцом. Это достаточное доказательство любви, выраженное действием, - Лилит вдруг застыла, мысленно провалившись в те кипящие глубины жизненного полотна, где кислотные реки выходили из берегов, чтобы расплавить оправу очков, а футбольный мяч превращался в пушечное ядро, метко пущенное к цели: - Не подумайте, я не сторонница шакальей грызни за любовь. Я имела в виду, что чувство лучше всего подкрепляется поступком. Искренним, а не показным. Если бы меня предал любимый человек? Чтобы правдиво ответить, необходимо знать, где проходит граница предательства. И...что является предательством. 
В памяти полыхнули глаза Себастьяна. 
- Иногда знаете... 
В памяти полыхнули глаза Джека. 
- Выбор стоит между тем, предать ли кого-то, или предать самого себя. Вот вы предавали людей? Я - да. Хм, иногда у меня даже есть стойкое ощущение, что будь у меня прошлые жизни, в которые я не верю, как и почти в любой мистически-божественный промысел высших сил, каждая из этих жизней начиналась бы с предательства.

не кричите у озера, не пугайте чудовище,
тем более, если боль поза просто и горечь бредовая.
никогда не поздно исправиться, но если ты совсем чудовище -
можно спрятаться в озере.
или в лесу где в листве сверкают глаза партизан,
или на студии сгорбившись за синтезаторами.
это смертельная битва, все комбинации кнопок забыты,
это еще один пробел в моей биографии.
постыдный,
я поиграла и вернула обратно.
то что не привязано к датам,
а привязано к слову никогда.
мое несчастье - мое золото,
теперь ты знаешь,
к чему приводит меланхолия.

Выйти ли посмотреть чем кончится ночь,
или дайте мне спокойно покорчиться тут.
у меня в глазах двоичный код:
это правда, что на дне колодца видно звезды днем.

- Можно ли давать шанс тому, кто уже однажды превратил чувства в пыль в угоду своим стремлениям?
У Лилит как-то странно звенело в ушах, но с первым звонком это не имело абсолютно ничего общего.
Разговор пробивал себе некое своевольное русло и это неожиданно тревожило. Томас Певерелл был само воплощение спокойствия, вежливости, элегантности. Глаза его, аж чересчур равномерно, сияли тактичной, тщательно выверенной вовлеченностью в разговор.
Кто же он по профессии? Из головы вылетело.
Руководитель? Руководитель чего. Директор. Начальник. Босс. Лорд. Лорд, такое же старомодное слово, как и джентльмен.
- Или обстоятельствам, или по любой другой причине? Тот, кого сбросили с пьедестала - разве он может об этом даже помыслить?
- Люди не алгоритмичны, Томас, - от того, насколько неуверенно и жалко прозвучало это утверждение, Снейк захотела вздрогнуть, но подавила это желание усилием воли.
Люди - алгоритмичны, 90 % людей, предсказуемы в своих повадках, суждениях и поступках, до тошноты. Они следуют за модой, за фразой, вычитанной в умной/или не очень умной, но страшно популярной, книжке, они пялят глаза в голубые экраны и развороты желтых газет, где сказано: [i]"Земля - полая" и будут думать, что это так, а значит возможно путешествие к её центру.
- На долю предавшего остаются прочие - те, кого еще не перемололи эти жернова. Как вы считаете?
Лилит внезапно поняла, что совсем не хочет кофе, будто тот смерзся в чашке, как цельный, угольный кусок льда. Речь Певерелла была совершенно обычна, она вписывалась как в обыденную, так и в философичную беседу, укладывалась в рамки зрелища, которое очень скоро предстоит увидеть, но вдоль позвоночника внезапно пробежались холодные мурашки.
Снейк тряхнула головой, не обращая внимания, как немеют кончики пальцев и под ногтями электрически покалывает необъяснимое напряжение:
- Я не понимаю, о чем вы спрашиваете.