23 года назад.

Ещё мой голос хранит твои флейты, твои колокола,
Ещё звуки копыт так далеки, так легки по черному льду.

Ещё трепет крыла над тобой как яблочный цвет,
Ещё струны звенят от земли до небес, от небес до тебя.
Ещё в каждом луче твое лицо,
Ещё есть крошечный шанс, что это не сон.

- В нашей дружбе больше нет смысла...
Лилит подтянула к себе ноги и покрепче обняла плюшевого коня. Она сидела на диване, в гостиной дома Адель.
Подруга появилась в дверном проеме, неся в руках две чашки чая.
С яблоком и медом.
- Так и сказал?
Лилит устроила подбородок между ушей мягконабивной лошади и печально кивнула.
Её не радовал ни ярко-красный жакет Адель, ни утро выходного дня. Родителей Адель часто не бывало дома ночами(а то и по несколько дней), в связи с их работой.
Не сказать, чтобы она не была шокирована, услышав звонок в дверь, когда на часах шесть утра. 
Разумеется, на ипподром собиралась.
Лилит на ипподром не собиралась. Она невидяще смотрела перед собой и всё нажимала, нажимала, нажимала кнопку звонка.
В своем обычном состоянии, в выходной день, где это видано, чтоб Лилит Ифан выбралась из постели раньше десяти часов. Ответ был прост как дважды два:
- А я сегодня вообще не спала.
Бывают удары, к которым ты просто не успеваешь подготовиться.
Сродни исчезновению собственной тени, сродни потере обоняния, если ты парфюмер.
Едва ли Себастьян сумел бы оценить сравнение себя с тенью, или рецепторами, но...
Человек не может жить без тени. Парфюмер не может жить без носа. 
В вакууме нечем дышать.
Лилит было плохо не потому, что Себастьян решил прекратить их дружбу, а потому что их дружбу решил прекратить Себастьян.
Она наговорила ему, конечно.
Шипы - защитная реакция - всё по классике.
Ни один из его камней за пазухой, ни разу не был для неё.
Удушливый дым вился над головой, не смея дотронуться и до полувдоха.
Щелочи и кислоты лакеями бросались под ноги, не касаясь подошв.
Сейчас же, бейся лбом об пол, посыпай пеплом голову и глотай порошок.
Не в то горло. Нет в нашей дружбе больше смысла.
А в чем он заключался прежде?
Давись. Кашляй.
Не дыши.

21 год назад.

Смотри -
Печаль моя светла.
Внутри,
Кипящего котла.
Все так как ты сказал -
Мой мир тонет в слезах.

Билет,
На выход и на вход.
В груди,
Ударит и замрет.
Ответь сразу на всё,
Поставь точку в конце.

Если слишком долго смотреть в стену, то можно увидеть там..."Мону Лизу" или "Сотворение Адама" от Микеланджело. "Звездную ночь" Ван-Гога, или "Крик" Эдварда Мунка.
"Постоянство памяти" от Сальвадора Дали.
Постоянство памяти. Лилит сейчас отдала бы многое за то, чтобы постоянство её памяти дало сбой.
Больше всего было похоже на Пикассо. То же буйство линий. Та же пронзительная "Герника".
Сейчас на картине было написано, разбросанно-абстрактно, с уймой гипербол - подстилка богатенького ухажера. Лилит неподвижно лежала, пялясь в эту проклятую стену и не спасали даже плакаты любимых исполнителей, висящие немного выше. 
Внизу кто-то разговаривал. Мать громко сетовала на то, что дочь впала в беспричинную меланхолию, отец помалкивал.
Значит это пришел не Джек. 
Скорее всего, Адель.
Сейчас поднимется, будет учить жизни.
Лилит укрылась одеялом с головой и сделала неубедительный вид своего тут неприсутствия.

Настоящее время. 

Я чувствую ее холодное присутствие, такой угрожающий холод и тишину. Она, пока еще зритель-критик, но это только маска, пока, набираясь сил, она заставит всех играть по своим правилам…

Уходить нужно, понятное дело, осенью. Когда по тебе ревёт небо, когда по тебе падают обессилевшие листья, когда улетают птицы.

Ноябрь — почти имбирь. Я не люблю имбирь. Я не люблю корицу и сладкий ванильный дух. Я не хочу решать to be или not to be. Я не умею выбрать только одно из двух. Рынки полны хурмой. Я не люблю хурму. Я не люблю дожди, золото и сквозняк. Я проживу без них. Только вот не пойму, как без того прожить, что не любить нельзя. Как без тебя прожить. Кем без тебя прожить. С кем без тебя прожить, если нельзя с тобой. Осень ввела режим, строгий такой режим, осень ввела войска, правила и конвой. Птицы ушли на юг. Рыбы зарылись в ил. Осень ввела войска. Осень взвела курок. Мне не хватает слов. Мне не хватает сил. Это чужая ты. Это чужой порог. Дальше уже нельзя, дальше твое тепло. Я не могу войти. Я не хочу на чай. Слышишь, они идут — каплями за стеклом. Скоро меня найдут. Здесь комендантский час.
Запах - протяжный стон, даже дышу с трудом, вязкий густой туман держит дверной проем.
Пахнет ванильным сном твой золоченый дом.

Будущее — корицей.

Прошлое - имбирем. (с)

Первое ноября. Когда тебя не донимает полутра кот, когда не нужно готовить завтрак на две персоны и пытаться эти самые персоны поймать, чтобы если уж не накормить, то вручить с собой контейнер еды.
Первое ноября. Когда под рассвет ворочаешься-ворочаешься-ворочаешься, а не находишь руки, которую можно перебросить себе через талию. Когда нет плеча, куда можно уткнуться лбом.
Первое ноября. Когда ты даже яичницу не пересолила, но она всё равно не лезет в глотку.
Лилит вымело из дома спозаранку. Всё ещё тошнило, после вчерашних посиделок с отцом, "Битлз" и пузырем виски.
Лучше не стало.
Она решила покататься на автобусах, или на метро. Вот просто на весь день, куда глаза глядят.
Не знала сколько прошло времени. Равнодушно наблюдая виды за прозрачными стеклами автобусов. 
Сверху вдруг раздалось:
- Лондонский ипподром, конечная остановка.

в этом мире мечты сбываются все, кроме тебя, 
если поет душа, ты не имеешь права молчать. 
ты только часть одной неважно продуманной вселенной, 
мне будет не хватать тебя. 
там, на самом деле, 
мне будет не хватать тебя.

мой друг не может отличить трубу от саксофона, 
а я скучаю по тому кто знает всё, не зная кто он.

когда нибудь я стану просто памятью, но разве, 
для этого самое время сегодня?

23 года назад.

- Зря не спала. Прости, Ли, я за все эти несколько лет так и не поняла, эммм. Одну штуку. Ну...почти не поняла. Что ты в нём нашла? Мрачный странный тип, плохо сходящийся с миром, если это не мир химии. Нет, я сама фрик и знаю, что такое помешаться на чем-то. И всё-таки. Не подумай, что это зависть. Я правда хочу понять, что случилось.
Лилит хотела было возразить, а разве ты сама хорошо сходишься с миром, если это не мир лошадей?. 
Пример не оценят, поэтому приводить его не стала.
- Не могу описать. Сначала его не было, а потом он просто появился.
- Может он смешной?
- Нет.
- Умеет приободрить?
- Ну...
- Красивый?
- Эммм...
- Умный?
- Умный!
- Плохой пример.
- Он чем-то меня держит. Притягивает. Интересует, не знаю! 
- Бесформенный тощий мешок злобы и презрения к миру? Когда ты начала тащиться от мизантропов? 
- Он не миза... ты откуда таких слов понабралась?

посмотри, испачканы синей пастой запястья, 
исчерканы листы красным. 
должен кончиться фарс этот, 
ты спросишь когда. 
а мне так надоело ходить по своим следам, 
я хочу летать. 
пусть даже кругами!
в капле молока микроскоп нашел вселенную с твоей луной, 
куда добираются только, 
улетевшие воздушные шары. 
где в лунной породе, 
наши урановые сердца зарыты. 
под чешуей мертвых стеклянных рыб... 

когда рухнет весь этот мир, 
ты спросишь зачем он был. 
но я не найду себя в темноте, чтобы ответить, 
и мне до сих пор делается не по себе. 
когда я слышу, как скрипя, 
открывается та самая дверь... 
а ты потом расскажешь им, 
что это был шторм в стакане с водой. 
а что пропала, 
так может умерла - это нормально.

21 год назад.

- Ли-и-и. Эй, подай голос. Я уже начинаю бояться, что-о-о способно вылупиться из этого кокона.
Адель проникла в комнату неумолимо, как дым в легкие заядлого курильщика. Похлопала по её картонному убежищу, сыронизировала. Между прочим, попала в яблочко, если можно так сказать, угадав почти дословно.
Переходное, лихорадочное состояние бабочки-шелкопряда, неловко скорчившейся в узкой тюрьме своего я, где нельзя дышать от понимания.
Где можно представлять смех Джека, до головокружения и не рисовать на лице улыбки. С каких пор ровная дорога стала кривой тропой, почему на то, чтобы так или иначе не отшатнуться от Статуара требуется всё больше силы воли. Давно ли для этого нужна сила воли? Давно ли она размышляет отшатнуться-не-отшатнуться.
Ты же понимаешь, всё это закончится.
И люди из разных миров никогда друг друга не смогут понять, Лилс.
 
Я...

В нашей дружбе больше нет смысла.

Тебя...

Подстилка богатенького ухажера. Ты подстилка богатенького ухажера.

Люблю.

Я тебя люблю.

- Я тебя люблю.

всё цветное прошлое - секунда в черно-белых вечных снах. 
спутанных, как твои волосы.
зачем ты их обрезала, 
зачем ты это сделала, 
в песне ответа нет.

Настоящее время.

- Тренер Лоухилл на манеже, она вас ждет, но просила передать, что у неё очень и очень мало времени, - бойко сообщила девчонка в полном облачении наездницы, ритмично постукивая себе по бедру коротким хлыстом от задумчивости и широко улыбаясь, прежде, чем ускакать за поле видимости после того, как Лилит уверила, что сама прогуляется до нужного места.
Внутри узлами связался страх, жестко натирая самые чувствительные места души. С одной стороны, ещё не поздно шагнуть назад, вбежать в обратный автобус и сделать вид, что она здесь никогда не была.
С другой стороны, всё дело в том, что была. 
Десять, почти одиннадцать лет дружить с девчонкой, больше жизни увлеченной конным спортом и ни разу не побывать на ипподроме; невозможно.
Всякий раз, когда Себастьян начинал утекать сквозь пальцы, ноги сами вели к Адель. Адель ни разу не поддержала её в желании быть рядом со Снейком.
Но Лилит приходила и всегда находила плечо, о которое можно опереться.
Ментальная, инстинктивная память и сегодня провела по неизменному маршруту. Купол неба рушился и Лилит со всех ног мчалась к человеку, мир которого вот уже двадцатку лет лежал в руинах.

Как и около трех лет назад, когда она появилась на пороге маленькой квартирки Лоухилл, прижимая к себе измочаленный букет белых лилий, который всю дорогу беспощадно прикладывала то о стены, то об асфальт.
Её колотило, тошнило, она плохо помнила как добралась.
Наверное, она выглядела как покойник, как смертник, как больной хосписа, как тот, кто бросится в Темзу, если не пустить на порог.
И Адель впустила.

Лилит задержала дыхание, ступив под своды крытого манежа. Глядя сперва на лошадь, так было проще. Каблуки увязли в песке, прибавив зыбкости, но шага Снейк не замедлила.
Силуэт Адель проступил ярче, когда глаза привыкли к другому освещению.

Стёкла выбиты в окнах города,
Солнце капает мне на голову.
Я не вижу причин оставаться,
Дольше в этом каменном карцере.

Фильмы испорчены хэппи-эндами.
Я не из их числа, и поэтому...
Верь мне меньше,
Если надеяться не на что.

Закрываю глаза, до скорого.
Стекла станут дождём и порохом.
Если поодиночке невесело,
Как же будет чудовищно вместе.

Вместо прошлого пара сброшенных
Номеров, потерянный солнечный день.
И в небо без парашута.
Самое время.

23 года назад

- Слава, блин, богу.
- Ты не веришь в бога.
- Как и ты. Лилит, ты же умница...
- Говоришь как моя мама.
- Может быть... может, твоя мама права?
- Понять не могу на чьей ты стороне!
- На стороне. На стороне...нормальности. И не цитируй мне Кэролла.
- Нигде, — ответил Кот, — нормальных не бывает. Ведь все такие разные и непохожие. И это, по-моему, нормально.
- Я же просила!
- А я просила не называть его ненормальным!

И не забудь стереть открыток.
Общие мечты, нет пустоты,
Страшней чем твоя.
На наших лицах расставлены кресты,
Но я привыкну в сотый раз подряд.

Прошу,
Тише, тише, тише - не спугни.
В закрытых веках плавится лёд...
На старых снимках мы так смеёмся,
Что кажется ни что в нас не умрёт.

21 год назад

Лилит издала какой-то неопределенный звук, вероятно, являющийся следствием настолько бесцеремонного с собой обращения, но сопротивляться не стала.
Пальцы лучшей подруги причиняли боль, но сейчас - это было то, что надо.
Одеяло упало, являя растрепанную медь волос, затравленный взгляд без блеска и плюшевого оленя, прижатого к себе перекрестьем рук.
Чьи глаза были печальнее: игрушка и владелица могли посоревноваться.

"Она знает" - щелчком пальцев пронеслось в мыслях, Ифан не умела врать и так, а обмануть Адель было практически невозможно.

- Я сказала, что люблю.

Настоящее время

Собираемся с силами, учимся не печалиться,
Не замыливать взгляд, не сбиваться с привычного шага.
Бог любимцев не милует: если дерьмо случается,
То, как водится, не на день, а, к примеру, на год.
И не сердце уже - полигончик из старого шутера,
На картонных стенках следы от очередей.
И давно не любовь - регулярные вспышки судорог,
Абсолютная преданность, брошенная в беде.

Собирайся, печаль моя, вот твои чемоданчики,
Аккуратные стопочки, памятные вещицы

Собирайся, родная. Тут все разнесло снарядами,
И не место для мародерской твоей возни.
Уходи - огородами, станциями осадными,
Добирайся и - обязательно - не звони.

Собираемся с силами. Учимся не надеяться,
Покупаем книжек, печенек и молока...
А под ребрами, битой псиной, скулит метелица.

И сквозное от неотвеченного звонка.

Адель что-то сказала, коня(или всё-таки лошадь) повели прочь, а Лилит никак не могла отвести внимание от фигуры Лоухилл, несмотря на то, что грозила споткнуться и свернуть себе шею.
- Здравствуй, - жидкий азот обжег минусовой температурой голоса, пока собеседница старательно, даже слишком старательно, отводила глаза и отворачивала голову: - Догадываюсь, что привело.
Пришлось остановиться в нескольких шагах, потупив взор и разбивая его об обложку книги.
Губы слегка кривит и неразумно тянет выдать: "Ты не вылечишься от этой тоски, она древнее, чем всё на свете и сам мир". От вида иллюстрации вдруг пробрало шипастыми мурашками, какими-то настойчиво-разрывными, исподтишка сжимающими сердце до боли, окутывая необъяснимой, мистически-асоциативной тревогой. Хищная черная рыбина олицетворяла чудовище, а полуразвалившийся дом - безысходность, отчаяние, конечность всего, тупик.
Думалось, что нарисованное жилище разнесло изнутри, как от неуправляемого взрыва. Грохот и темнота. Гром и молния. Бензин и пламя. Визг тормозов и зеленое крашеное сияние фар.
Давно ли Лилит Снейк рисует у себя в голове воспаленные картинки, просто кинув случайный взгляд на чужое чтиво.
Только что.
Секунду назад.
- Ноябрь... - глухо сказала Снейк, зачаровано глядя на желтую песочную пыль, осевшую на носках обуви: - Меня привел ноябрь. Я ушла из дома. Буквально вчера. Как... ты ведь тоже уходила? От него. От Фредди.
Черные руины на красном фоне вновь и вновь манили поднять на них глаза.
Вот что я видела однажды на месте твоего дома, Адель. Черное на алом. Уголь, чернозем и нефть в зеркальных лужах крови. Мистерия игры света на скотобойне. Монстр, живущий под половицами и невидимые трещины в стенах, в выцветшей радужной оболочке, в ребрах.