HP: AFTERLIFE |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » HP: AFTERLIFE » Афтерлайф: прошлое » Serius aut citius
1. Название: Serius aut citius / Рано или поздно.
2. Участники: Джек Статуар, Процион Уайт
3. Место и время действия: бар "Мародеры", около трех лет назад
4. Краткое описание отыгрыша:
Рано или поздно у того, кто видит твой портрет в компании рыжеволосой женщины на стене своего бара, возникают вопросы.
Рано или поздно ты осознаешь, что нельзя всю жизнь лелеять свою боль.
Рано или поздно приходит пора раскрыть карты.
Отредактировано James Potter (2017-04-07 18:15:20)
Я не знаю, как остальные, но я чувствую
Жесточайшую
Не по прошлому ностальгию -
Ностальгию по настоящему.
Радио струилось вымученными волнами легкого джаза, и приятный женский голос полушептал что-то про солнечные дни и ласковые руки. Джек сидел за столом в собственной кухне и осоловело смотрел в противоположную стену, время от времени прикладывая к губам стакан с остывшим чаем. Извечная тоска грызла изнутри, и слова мелодичных песен сыпались на пол тяжелыми камнями.
Иногда становилось совсем невмоготу - и тогда Джек выгонял себя из дома, вкладывал в ледяные ладони собачий поводок и гулял с Осирисом едва ли не до зари, самозабвенно швыряя желтый теннисный мяч и восторженно трепля собачью холку, когда друг приносил его обратно.
Иногда "совсем невмоготу" перерастало в нечто большее, и тогда Джек покупал пару бутылок рома и пил, чокаясь с зеркалом, пока алкогольный сон не смыкал его веки, вытесняя из головы посторонние мысли.
Но чаще всего всё было просто обычно. Обычный день, может даже вполне приятный и солнечный, перерастал в посиделки в ставшем обычным баре, где Статуар заказывал обычный абсент или абсолютно среднестатистический виски. Пришлый музыкант привычно перебирал гитарные струны, а его хрупкая ассистентка мурлыкала в микрофон неумелые стихи собственного сочинения.
Сегодняшний вечер тоже абсолютно бесцветным. Если бы серый цвет имел настроение, то Джек с полной уверенностью приписал бы его тому, что испытывал сегодня, когда за его спиной закрылись двери студии.
Ноги сами побрели в "Мародеры", где пиратская фреска не так давно пополнилась новым персонажем, и с тех пор стала для Статуара зудящей точкой, то и дело маячащей где-то в уголке подсознания. Не дающей спокойно есть, спать и думать. Влекущая к себе в любое время ночи, дня или серого вечера.
Каждый вечер он надеялся встретить в баре Флай и вогнать в ее сердце осиновый кол, облить святой водой или предать священному огню - или какая там участь обычно ждала ведьм. Пусть девчонка не гадала на крысиных внутренностях и остатках кофе, но всего за пару встреч убедила Джека в том, что знает куда больше, чем должна. А появление на стене бара Лилит Снейк так и вовсе стало ударом не в бровь, а в глаз.
Или вернее сказать - под дых.
Иногда здесь можно было встретить кого-то из знакомых по покерному клубу или Проциона - и тогда вечер становился не таким невыносимым. Хотя бы потому, что ковыряние в киселе собственных мыслей откладывалось на неопределенное время. А беседы с Проционом так и вовсе уносили Джека в дальние страны и неведомые приключения, и подчас Статуара посещала мысль, что в жизни друга даже слишком много событий. Словно он живет, пытаясь вычерпать максимум из каждой отпущенной ему секунды.
Хотя разве не так и нужно жить?
- Разве не так? - Джек одним глотком опустошил рюмку добротного абсента, такого же изумрудного, как взирающие на него глаза Лилит Снейк. Столик, за которым он коротал этот вечер, впору было навеки зарезервировать на его имя.
Матушка Джека очень любила цветы и разбила на заднем дворе потрясающую клумбу. Целыми днями копалась она в вязкой почве, разводила удобрения и любовно оберегала от сорняков каждый дюйм земли. Отец же, как водится, обожал технику, и его скромным хобби была сборка всевозможной аппаратуры от звуковых усилителей до вполне себе полноценных ЭВМ. Его кабинет был доверху заставлен железками, проводами и рулонами чертежей, и свободные вечера отец проводил, копаясь в очередном техническом чуде.
Джек унаследовал от родителей лучшие качества, но копался не в земле и электронике, а в собственном прошлом.
Его память была похожа на вспаханное вдоль и поперек поле, а мысли - на исцарапанные микросхемы, подчас заводящие туда, откуда нет обратного пути. Изумрудные глаза смеялись, преследуя каждый его шаг, каждую мысль и слово, и любое действие рано или поздно приводило к опостылевшему вопросу - а что было бы, если?
Джек чувствовал себя псом, гоняющимся за собственной тенью. Безвольным грызуном, который не может выбраться из вращающегося колеса и всё перебирает лапками, пока силы окончательно не покинут его тщедушное тело.
Это был обычный серый вечер.
На волоске судьба твоя,
Враги полны отваги,
Но слава Богу есть друзья,
....
Но другом не зови,
Ни труса, ни лжеца.
Сегодня мне повезет!
Хороший девиз для неудачника. Процион на неудачника не тянул, впрочем, он себя таковым и не считал. Он считал себя вполне успешным молодым человеком с небольшими сложностями в личной жизни. Вернее, что за чушь – никаких сложностей в личной жизни у него не наблюдалось. У него наблюдалась только жгучая, совершенно не обоснованная ревность.
Рано или поздно у того, кто видит портрет лучшего друга, на которого пялится рыжеволосая женщина на стене своего бара, возникают вопросы. Рано или поздно он эту женщину пытается затащить в постель. Рано или поздно она, отвесив пощечину вылетает из этого самого бара.
Рано или поздно ты осознаешь, что нельзя всю жизнь лелеять свою боль. Боль? Какую боль, скорее ревность. И ревность была неконтролируема, сжигающа и пронизывала все – от корней до самых кончиков, прямо как в плохой рекламе краски для волос или шампуня. У Проциона были прекрасные волосы, которые он рано или поздно стриг. А вот ревность не проходила. Ни рано, ни поздно.
Поэтому, рано или поздно, приходилось искать причины.
Рано или поздно приходит пора раскрыть карты. Процион не представлял какие именно карты необходимо раскрыть. Более того – он был свято уверен в том, что карты расскрывать нельзя ни в коем случае. Что это повлечет за собой такие катаклизмы, что торнадо, кое унесло домик Дороти из Канзаса в Страну Оз, покажется цветочками.
Например, он потеряет друга. Единственного друга. Лучшего друга. Друга ли?
С Джеком всегда было просто – с самой первой встречи – Процион прекрасно помнил ту партию, потому что в его крови взыграл азарт – он чуть не проиграл собственную квартиру, но зато выиграл байк. Байк был прекрасен – и именно на этом звере они потом и умчались домой.
Джек вообще приносил Уайту удачу – в его же присутствии Процион выиграл бар, с ним же вместе познакомился со своими будущими поставщиками.
Джек Статуар был тем человеком, которого нельзя было потерять. Потому что, пока он был – жизнь крутилась калейдоскопом – Процион путешествовал по миру, ввязывался в сомнительные истории, из которых выходил победителем. Растил дочь, которая была той еще штучкой, и кутил в свое удовольствие.
Но, даже если он просто представлял, что Джек из его жизни уйдет – тогда все. Это как провалиться в огромную, бездонную яму, как остаться в каменном склепе, живым, но угасающим, как остаться на необитаемом острове – вроде бы люди рядом, в соседних камерах. Но им всем также плохо, как ему самому. Они настолько погружены в себя, что даже не слышат его. Проциона никогда и никто не слышал – кроме Джека. И поэтому, как бы Статуар к нему не относился, для Проциона он был единственным. Единственным. Незаменимым. А это значило, что нужно быть осторожным, кропотливым и думать – Процион не сильно любил думать, но шагнуть случайно в пропасть он не хотел – а он шагнул бы, если бы бездумно общался с Джеком. И поэтому Джек Статуар не знал о своем приятеле очень многого – он понятия не имел, зачем тот гоняет в Латинскую Америку, и что его связывает с местными наркоторговцами. Но... Более того, он даже не знал, что для Проциона Джек далеко не приятель – а чертов Сириус – альфа в созвездие Большого Пса.
Сегодня его Альфа был в баре. Процион захватил с барной стойки бутылку рома и подсел к нему.
- Вечер, брат. Что, понравилась дамочка со фрески? Это Флай ее уломала – они тут пили недавно. Познакомить? – Процион кривил душой – никого и ни с кем он знакомить был не намерен. Или, наоборот – намерен – пусть эта рыжая ведьма также от него сбежит. Обручальное кольцо на ее руке прекрасно прощупывалось.
Отредактировано Sirius Black (2017-05-28 21:01:30)
Было бы не так обидно, если бы Флай не была настолько хорошим художником, что даже в быстром рисунке, выполненном баллончиком с краской, угадывалась каждая черта Лилит. Её волосы, пылающие так ослепительно, что осенью вполне могли соперничать с оранжевыми кленовыми листьями, изящная линия талии, которой Джеку не суждено больше коснуться, и проклятые глаза - глаза, которые жгли каждого, на кого падал их взор. Жгли каждого, но только Джека прожигали до костей.
- Дьявол, Флай, только попадись мне, - мужчина пригрозил пустоте кулаком. Изумрудные глаза пригвоздили его к месту, и Джек мог бы поклясться, что не сможет встать, пока не упьётся вусмерть.
Рано или поздно наступает момент, когда понимаешь, что нужно оторваться от прошлого и перевести взгляд в настоящее. Когда осознаешь, что следует вырвать из души все те воспоминания, которые за долгие годы измышлений стали идеально гладкими, как прибрежная галька. Пусть в этих воспоминаниях её улыбка кажется неизменно ласковой, руки - непередаваемо теплыми. Пусть в них она смеется в ответ на самую глупую твою шутку, поддерживает каждое начинание, сбегает с пар в твою убогую холостятскую квартирку, включает своих любимых битлов на старом проигрывателе - и вы танцуете, забывая о том, что жизнь вообще-то - сложная штука. Ты помнишь каждый момент, каждое дуновение ветерка, ворвавшиеся в приоткрытое окно и взметнувшее её ведьминские волосы - но рано или поздно придется задуматься, как далеки эти воспоминания от того, что было на самом деле.
А на самом деле она не всегда смеялась над твоими шутками, не была в восторге от твоего желание бросить учёбу и далеко не каждое занятие была готова променять на танцы в твоей квартирке. Да и танцы эти, признаться, были далеки от того, что ты помнишь - неумелые па, исполненные больше нежности, чем какой бы то ни было эстетики.
- Я определенно придушу тебя, Хонки, - пробормотал Джек, опустошая бокал. Если можно было бы зарыться в прошлое еще глубже, чем это обычно делал Статуар - то только при помощи лопаты, которую услужливо протягивала ему нарисованная на стене девушка.
Голос Проциона был подобен твёрдой руке, хватающей утопающего за волосы и вытягивающей на поверхность. Джек вздрогнул и обернулся. В моменты ментальных путешествий он всегда станевился немного нервным к проявлениям мира реального.
Статуар улыбнулся, не без сожаления откладывая мысли о прошлом до более одинокого вечера. Вечер в компании Уайта того стоил. Жаль только, время, которое они коротали вместе, выпадало не так часто, как того хотелось Джеку. Статуар был максималистом и мог с полным правом заявлять, что именно это погубило его семью, карьеру и дружеские отношения. И если в молодости он еще чувствовал в себе силы бороться за каждого человека, то сейчас, когда счетчик прожитых лет медленно подползал к сорока, Джек принимал всё происходящее исключительно как должное.
А между тем Процион явно выбивался из всех тех приятелей, которые всегда роились вокруг Джека в школе и университете, не был он и похож на коллег и прочих знакомых, время от времени появляющихся в его взрослой жизни. Сердце подсказывало, что вот он - тот лучший друг, которого Статуару так не хватало, но разум не уставал напоминать о всех тех вечерах, которые Уайт проводил в своих бесконечных разъездах и черных делишках, а Джек - за рюмкой чая в объятиях своего уютного прошлого.
У Проциона в руках была бутылка рома, и Джек по-хозяйски наполнил свой бокал, сохранивший на дне зеленоватые разводы абсента.
- Привет, дружище.
Похоже, сама Вселенная хотела сегодня порыться в прошлом Джека. Статуар усмехнулся, спрятав улыбку за стаканом.
О Великой Драме Процион не знал ни слова. То ли списывал вечный минор Джека на особенности характера, то ли просто не считал себя вправе расспрашивать о настолько личных делах. А может, ему просто было не интересно - кто знает, что творится в чужой душе, пусть эта душа и принадлежит тому, кого ты почти что считаешь близким другом.
- Знаешь ее? Эту дамочку? - Джек поднял стакан, указывая на Лилит.
- Устроили тут шабаш ведьм, пару недель назад, может больше, вот и познакомились. Неплохо танцует, дамочка твоя, - Процион бы скорее откусил себе язык, чем сказал бы, что он знает ее лично – и довольно телесно. Ему казалось, что после подобных откровений Джек ему скорее отвесит хороший подзатыльник, чем станет разговаривать по душам. Или скорее, сломал нос, потом переломал ноги, а потом оторвал голову. И на его надгробие было бы нарчетано что-то наподобие «Здесь лежит мужественный, но очень глупый человек, да». Процион мужественным не был, да и на глупого не претендовал – поэтому, единственно полезного, что он мог сделать – это пригласить теперь на танго Джека, чтобы тот забыл свою рыжую подругу, и залить эту партию парой бутылок для верности. Но план работал как-то криво.
Хоть ром был. Он хлебнул из горла по старой привычке, потому что забыл захватить стакан и кивнул бармену. Билли закатил глаза, мол, опять шеф чудит.
Шеф чудил часто и с удовольствием.
Уайт большую половину своей жизни провел в этом пабе – сначала играл, потом выиграл. Потом тут же, при баре, открыл игорную комнату, да и сбыт нелегального товара тут же осуществлялся. Этот бар был пересечением многих дорог, и каждая из них была особенной. Все началось, конечно же, с Джеймса. Потом Билли познакомился с Флай, и та, практически за бесценок отреставрировала интерьер, потом тут же, ей в награду прилетел ее байк, старого образца лошадка, которая и стояла- то с трудом, а как Хонки на ней ездила, Проциону, любителю шикарных тачек, этого было не понять.
А этой весной случился аншлаг – и, вместе с картиной на стене в «Марадерах» разворачивались драмы.
Уайт прекрасно помнил то свое ощущение, когда он пришел вечером на работу, а с противоположной стены ему подмигивал молодой, счастливый Джек Статуар – Процион чуть не рухнул замертво. Он буквально рванул к бармену, уточняя, не видится ли ему – и даже подошел к стене и ощупал ее тщательнейшим образом – нет, все было реальным.
И поэтому не было даже сомнений в том, что именно ответил Уайт, когда Флай подошла к нему с аналогичным вопросом – только помоложе, и позадорнее. Особенно ему зашли пистолет за пазухой и шпага в руке. Прекрасный дух чудесных мародеров от Дюма.
Но позже на стене появилась мерзкая ворожея, чертова Лилит, демон во плоти – он бы с радостью насадил ее на крест, сложил бы хвороста под ноги и отправил ее домой – в преисподнюю. Но нет.
Она так и мешала ему жить своим присутствием. И, быть может, не ему одному.
- А ты ее откуда знаешь?
Ого, да Лилит, оказывается, еще и по барам танцует. Как интересно.
Пригубив стакан, Джек искоса взглянул на Проциона, стараясь понять, насколько тесным было это их знакомство. По всему выходило, что дело ограничилось танцем и не более того - Уайт был одним из тех людей, которых Джек мог читать, как открытую книгу.
Он даже в чем-то напоминал Джеку его второго лучшего друга - Осириса, эмоции которого были так же прозрачны и бесхитростны.
Вскоре Джек перевел взгляд с Проциона реального на того, что красовался на стене бара во всем своем пиратском великолепии. Даже каноничные и весьма банальные пиратские атрибуты - пистолет и шпага - не делали картинного Уайта похожим на участника хэллоуинского карнавала. Он был хорош, и как никто другой уместен на этой палубе рядом с молодым Джеком.
Так почему Статуар всё никак не может доверить свою жалкую драму тому, кому картинный капитан доверяет свой корабль?
- Что танцевали? - с деланным равнодушием спросил Джек, стараясь не думать о том, как руки Проциона дотрагивались до талии Лилит. Ну правда, может, дело ограничилось целомудренной чечеткой?
Мужчина усмехнулся. Что-то подсказывало ему, что если уж Процион танцевал, то делал это с той же самоотдачей, с которой пил ром или проигрывался в покер. От мыслей, до чего тот мог дойти в обольщении Лилит, сердце Джека наполнилось тягучей смесью из боли и злорадства.
А что же сама дьяволица? Танцует по кабакам с мужчинами - вот уж неслыханная вольность для примерной жены и матери семейства. Но где-то внутри шевельнулся привычный червячок, вопрошающий, что должно было случиться, чтобы эта самая мать семейства оказалась в не самом аристократичном баре.
Да и вообще, почему она зачастила именно в этот бар, который не так давно стал для Джека вторым домом?
Вопрос друга поставил Джека перед фактом: рано или поздно ему придется либо открыть Проциону свою Большую Драму, либо записать его в список тех друзей, что изредка отправляют открытки на рождество да здороваются при случайных встречах в супермаркетах. Однако пока что решительность Статуара не была столь велика для подобного выбора, и он охотно подлил в ее огонь еще немного рома. Алкоголь хоть и убивал печень, но всё же освобождал мозг от всех тех барьеров, которыми сознание пытается уберечься от ненужных переживаний.
В конце концов, Процион не был дураком, и врать не было смысла. Взгляд молодого капитана слишком красноречиво говорил о том, что Статуар очень даже хорошо знаком с Лилит Снейк.
Но там, где нельзя соврать, вполне можно недоговорить. Джек решил сделать именно это, предоставив Проциону самому выбирать, готов ли старпом пуститься в плавание по волнам памяти вместе с капитаном.
- Мы учились вместе.
И значит, нам нужна одна победа,
Одна на всех, мы за ценой не постоим...
Есть такой распространенный миф, что стоит только посмотреть, как человек ест, и сразу станет понятно, каков он в постели. Уайт не разменивался по мелочам - он предпочитал наблюдать как человек пьет, как потом танцует танго - и уже по этим двум пунктам предполагать, каков он в горизонтальной плоскости.
Как человек спит - тоже вопрос для наблюдения весьма занятный. Но Проциону неизвестный. Он знал как спят всего два человека - его сестрица, с которой он пожил чертову уйму времени в одном доме и дочь, с которой прожил намного больше. К Ригель он обычно вламывался без стука, а она ругалась на него и швырялась подушками - по крайней мере так Уайту запомнилось. В последовательностях действий могли быть вариации. Он бы с удовольствием пожаловался на то, как сестричка его избивала и приковывала цепями в подвалах - но этого не было. Были только кошмары с похожим содержанием и ее участием - и отнюдь не романтической направленности. Фу-фу, инцест, фу-фу. Обычно, эти сны приходили после особо крупных ссор, или после очень большой пьянки. Когда сознание отключается настолько, что способность внятно мыслить - где-то на уровне Альфы Большого Пса. То есть за кучу световых лет от данной точки. Нда, стабильность в жизни Проциона зиждилась на трех слонах, что стояли на черепахе.
Что же до Жанны... Жанна сначала сама бегала к нему за защитой по ночам, а потом на замок закрывала от него двери - подростки - что с них взять.
Одним словом, не очень большой опыт был у Проциона со сновидцами. Его пассиям, на секундочку, спать с ним было не разрешено.
Хотя, на Джека спящим он бы глянул...
Стоп, не туда свернули.
Процион зацепился за заданный вопрос, чтобы не задуматься о совсем уж странных вещах.
- Танго танцевали, - пожал плечами Уайт. Ничего криминального парень в танго не видел - танец и танец. Главное - куда он их потом приведет. В их случае он не привел никуда, и Проциону не жаль было рассказать. - А потом она сбежала, оставив мне на память свой букет лилий, с которым пришла. Видимо, не самый удачный день у барышни выдался.
Процион глотнул из бутылки еще и мстительно пожелал, чтобы таких дерьмовых дней в ее жизни было побольше. И часов, и даже минут. За что Процион так ненавидел один раз встреченную дамы, было не совсем понятно, но Уайт рефлексией не страдал.
- Учились, говоришь? Я бы своих соучеников, или как их там, ни в жизни бы не вспомнил - хотя, я в старшей школе на занятиях появлялся раз в месяц, а может, и реже. Или у вас была общая компания и пьянки в кампусе? Впрочем, студенточки - это всегда лакомый кусочек, это даже я знаю - не проучившись ни дня.
У Проциона внутри заворочался жуткий волосатый комок. Он выплевывал слова, чуть растягивая каждое, а руки меж тем, практически незаметно дрожали. Он не хотел слышать ответ на свой вопрос, но не мог себя остановить - и только за этим дал Джеку фору - отшутись, брат, если хочешь. А если не хочешь - говори. Убегай, брат, если хочешь. А не хочешь - принимай бой. Страдай, брат, если хочешь. Впрочем, нет, всласть пострадать в моей компании тебе не удастся - у меня в кармане всегда найдется бутылка рому, а за пазухой - гитара и пара револьверов. Убей врагов, убей ради друзей. Отстрели им на дуэли яй... мужское достоинство, миль пардон, и заставь жить - евнухами. Униженными и оскорбленными. Никто не смеет обижать моих людей - а те, кто посмеет, об этом сильно пожалеют.
Отредактировано Sirius Black (2017-06-13 00:06:00)
Дьявол! Да если бы они с Лилит оказались по разным краям самой большой пустыни мира - непременно встретились бы на какой-нибудь дюне, и ее ведьминские глаза снова и снова убивали его в упор, не давая шанса на бегство. Окажись они в открытом космосе, в миллиардах парсеков от Земли - обязательно пересеклись бы в какой-нибудь безымянной точке пространства, после чего Джек без колебаний снял бы с себя скафандр и доверил содержимое своей черепной коробки бесконечному вакууму.
Что уж говорить о скромном баре, находящимся к тому же городе, где жили они оба. Тут и удивляться нечему.
Тем не менее Джек удивлялся, и каждый такой реверанс судьбы воспринимал крайне болезненно. Чувствовал себя псом, которого за поводок тянут туда, куда ему совершенно не нужно.
А вот ответ Проциона относительно танго был более чем ожидаем. Действительно, что же еще можно было танцевать с Лилит Снейк? При известии о ее последующем побеге Джек усмехнулся. Похоже, за годы её привычка исчезать из чужих жизней никуда не делась, разве что масштабы стали чуть скромнее.
Лилии, лилии... Статуар налил себе еще рома и посмотрел на затянутое янтарём дно стакана. Откуда у нее лилии? Неужто Снейп всё ещё дарит ей цветы? Неужто Снейп вообще способен дарить цветы? Нет, это что-то за гранью реальности.
Череда вопросов друга сбила Джека с размышлений о том, откуда у Лилит мог взяться букет цветов, зачем она пришла в "Мародёры" и почему вдруг взялась танцевать танго с незнакомцем. Так и подмывало спросить, насколько откровенен был этот танец - не секрет, что в своих па аргентинцы порой переступают границы приличия. Но Джек удержал язык за зубами - побоялся, что эти расспросы слишком ярко подчеркнут то, насколько миссис Снейк ему небезразлична.
Впрочем, не надо было уметь читать мысли, чтобы это понять и без лишних слов.
- Ну, у меня с учебой как-то попроще было, - теперь уже Джек пожал плечами, ища на дне стакана ответ на извечный вопрос - быть или не быть? А в данном случае - ныть или не ныть? - Мы с ней какое-то время встречались, - слова застревали в горле огромными мерзкими слизнями. Джек с трудом выталкивал их на свободу, убеждая себя, что сказанное совсем не обязательно приведет к грандиозному покаянию. Процион тоже может отшутиться, сменить тему или взять у бармена еще бутылку рома - и тогда откровения утонут в зашкаливающих промилле, и единственным покаянием в итоге станет сожаление о количестве выпитого.
- Как видишь, не сложилось. Джек грустно улыбнулся, стараясь придать голосу максимальную беззаботность. Голос, как назло, дрогнул, словно скорлупа под напором птенца, который стремиться вырваться на свободу.
Так неужели это откровение ему так необходимо? Не станет ли выбравшийся на волю птенец огромным вороном, который год за годом станет выклевывать не только его печень, но и душу?
- И очень жаль, - добавил он едва слышно, поднимая глаза и встречаясь взглядом с молодым капитаном.
Сыграть свой козырь - на руку судьбе,
Удвоить ставки, и задать вопросы…
Кому ещё, спустя двенадцать вёсен
Всё это знать? Кому, как не тебе!
Хельга Эн-кенти - Собачья преданность
А лично мне –ничуть не жаль. Не жаль, что не сложилось, не жаль, что встречались, не жаль, что сейчас ты глядишь глазами подбитой собаки.
Проциону Уайту вообще никогда и никого не жаль. Это знаете, есть такой контингент людей – им, как бы и море ко колено, и радужное небо над головой – но они прекрасно знают незыблемую истину – никогда, ни в коем случае – нельзя жалеть о происходящем.
Потому что может быть еще хуже.
Всегда.
Вас сегодня облила машина? Могла сбить. Вас сегодня бросила девушка? Могла убить? Вам сегодня выписали штраф? Могли посадить.
В этом мире не существовало справедливости – кто-то на ней зарабатывал, кто-то ее отрабатал, кто-то не замечал, в упор не видел, даже когда смотрел ей прямо в черные глаза, игнорировал, считал, что и без постоянных намеков тяжеловато, а если еще и постоянно тыкать носом в лужу с помоями – то совсем все печально.
А кто-то предпочитал страдать.
Видимо, Джек Статуар имел за душой огромный недостаток, который на первый взгляд никогда не углядишь. Он видился в тех самых упущенных возможностях – тех самых, о которых сложено столько легенд. Тех самых, о которых поется в песнях старых бардов.
О любви, так ее, перетак.
Следовало догадаться – у молодого капитана не могло не быть истории любви, такой, от которой уши сворачиваются в трубочку, и сердце жалобно ноет. У него не могло быть истории, которая пестрела упущенными возможностями, пыльными, всеми в грязи – как старая игрушка, закатившаяся под кровать еще в прошлом веке – все самое ценное всегда пылиться под кроватью. Потому что сил вытащить – нет, сил выкинуть – нет, сил отмыть… а что отмывать? Если эту игрушку намылить, она превратится в прах.
Потому что самое мерзкое в упущенных возможностях – это то, что их нельзя вернуть, Карл. Их нужно создавать заново – то есть, приходить в бар и танцевать с женщиной.
Так думал Процион. Или, он скорее думал, что думал именно так.
Потому что для него упущенные возможности виделись сырой темной камерой, где с потолка с периодичностью в тринадцать секунд падает капля воды. За окном бушует стихия. О каменную башню бьются волны. Не поверите – с разрывом в те же тринадцать секунд. Те же, но другие. Каждый тринадцатый час идет дождь, каждый тринадцатый день идут в душ. Вернее, каждый тринадцатый день надсмотрщик проходит мимо камер, звеня своей железной палкой по прутьям решетки – собирает души в душ. Но душ больше нет – давно нет, и в душ никто не идет. Охранник с довольной ухмылкой уходит. Вот так – каждый тринадцатый день идут в душ. Каждый тринадцатый месяц выводят гулять. Так нравилось думать. Это дарило надежду. Но на самом деле, или он сидел меньше, или гулять не водили. Ему нравилось думать, что он меньше сидел.
Ах, да, еще раз в тринадцать лет приносили газеты. Вернее, газету. Может, ему повезло и принесли рано, что что-то подсказывало, что принесли вовремя – это просто гулять действительно не водили.
Вот это и называлось упущенными возможностями в мире Проциона Уайта. Но они, хвала всем богам, и Локи в первую очередь, напоминали о себе только ночью.
Так что нет, Проциону не было жаль. Но это не значит, что это не мучило Джеймса. Он уже понял – Уайт, не Статуар, - что у каждого свои бугимены в шкафах. У кого-то заточение, у кого-то одиночество, у кого-то любовь.
- И как же так вышло, что не сложилось? Не могу представить себе даму, которая могла от тебя уйти.
А мы опять стоим, и в трюме вода,
И ты опять твердишь, что надо бежать,
И ты опять твердишь, что надо туда,
Где не качает, сухо, и есть чем дышать,
Hо ведь и здесь есть шанс, пускай один из десяти,
Пусть время здесь вперед, не мчится - ползет,
И пусть остаться здесь сложней, чем уйти -
Я все же верю, что мне повезет...
Джек смотрел на настенный рисунок с таким рвением, словно это была старая-добрая стереограмма, и при должном напряжении глаз за лицами пиратов должен был проступить какой-то скрытый образ. Что это могло быть, Статуар не знал, но искренне надеялся, что хотя бы здесь треклятые зеленые глаза и волна рыжих волос его пощадят.
Процион не собирался менять тему. Более того, Джек был почти уверен, что и не хотел. Но в тоже время он и не полез напропалую, не запустил пальцы в застарелую рану - и Джек был за это благодарен. Аккуратный хирург вскрывает нарыв постепенно.
- Спасибо, старина, но я не всегда был таким завидным женихом, - Статуар усмехнулся, тряхнул нечесаными волосами. Если бы не публичная работа, он бы давно стал похож на нищих, что ошиваются возле лондонских вокзалов - и имел бы у публики определенный успех. Мог бы, например, горланить любовные сонеты, а заработанные пенни тратить на дешевые сигареты и выпивку.
А вот в пору безусой юности он выглядел куда как солиднее. По крайней мере, глаза блестели от любви, а не от промилле, а пальцы еще не пожелтели от впитавшегося никотина. Однако ни красота, ни молодость, ни уж тем более жизнелюбие не помогли ему в организации светлого будущего. Весь свет утек к тому, кто из трех выше обозначенных качеств обладал разве что одним.
- А даму ты представить можешь, раз уж тебе довелось с ней потанцевать.
Джеку тоже довелось с ней потанцевать, и не раз. Кажется, пальцы еще помнили тепло ее кожи, когда они, неуклюжие и смущенные, первый раз отплясывали под тягучие мелодии Коэна и зажигательные ритмы Битлов. Он мог воссоздать ощущение, с которым отводил прядь выбившихся волос с ее лица. Мог почувствовать легкий запах ее духов - иногда даже тех, что дарил сам.
"Ты уверен, что хочешь это слышать?" - едва не спросил он, раз за разом пережевывая мысли о причинах расставания, которое пушечным ядром приклеилось к его ногам. История обещала быть длинной и не слишком последовательной, но, раз Процион задал вопрос - значит, хочет?
Джек глубоко вздохнул, медленно покачал стаканом, дно которого уже едва закрывал ром. За всю жизнь он испробовал множество экстремальных развлечений, но разверзшаяся перед ним пропасть была куда страшнее, чем небо, виднеющееся около твоих ботинок за секунду до прыжка из самолета.
- Это банальная история, дружище, тут даже рассказывать нечего. Джек взглянул на Проциона, и во взгляде этом сквозило чувство вины - и за предстоящий рассказ, и за то, что другу придется увидеть его в таком жалком свете. - Я ее любил, а она выбрала не меня.
Тема для всех популярных песен о несчастной любви, тех самых, которые так любят распевать сладкоголосые ребята из бойз-бендов, чьи волосы лоснятся от геля, а глаза - от принятого за кулисами концерта кокаина. Слушать такие песни и представлять себя их лирическим героем - вполне позволительно для подростка. А вот для взрослого мужчины большего унижения не найти.
Особенно если всё это получается против его, мужчины, воли.
Джек тряхнул головой, провел пятернёй по волосам.
- И знаешь, кого она выбрала? - Джек усмехнулся, предвкушая реакцию Проциона, но тут же себя одернул - может, друг вообще слыхом не слыхивал о человеке, имя которого пачкало язык, как сажа?
Но если Лилит пришла потанцевать танго именно в "Мародеры", то ничего не мешало Проциону знать Себастьяна Снейка. Мир тесен - настолько тесен, что из всех рыжеволосых девушек Вселенной Флай Хонки запечатлела именно Лилит.
- Себастьяна Снейка. Имя жгло губы змеиным ядом, и казалось, что язык раздвоился, так и норовя выскользнуть из-за плотно сжатых зубов. Джек через силу улыбнулся, но улыбка получилась слишком вымученной даже для него. - Если ты не знаешь, кто это - я расскажу.
Но ты же знаешь.
- Тебя трудно понять.
- Теорию гомотопий трудно понять. Виски дай.
(С) Тони Старк.
- Спасибо, старина, но я не всегда был таким завидным женихом, - глупости, - хотелось сказать Проциону. – Глупости и твои заблуждения. Я знаю тебя уже много лет – и каждую минуту из этих долгих лет, будь я дамой, я бы не задумываясь и теряя тапки полетел с тобой к алтарю.
Но Процион Уайт не был дамой, и тапок он не носил. И, уж тем более, он не сказал этого вслух – потому что даже в его простом мире это заявление смотрелось слишком... по-гейски, что ли. А вот уж кем, кем, а геем Процион не был.
- А даму ты представить можешь, раз уж тебе довелось с ней потанцевать.
Вот так так... Просто гром среди ясного неба – кто бы мог подумать. Лилит, чертова демоница, не зря он хотел разодрать зубами ее жалкое хрупкое тельце и отправить нелицеприятные ошметки плавать в Темзу – эта гадина разбила сердце его лучшего – и единственного – друга. Пусть сам друг и не знал, кем он являлся, но Процион был ему предан – по собачьи предан – без объяснения причин. Собаки защищают хозяина без объяснения причин и без объявления войны – потому что о том кричат их инстинкты. Молодые собаки в этом особенно хороши – как только кто-то чужой забредает на их территорию, они уже скалят зубы и норовят отгрызть конечность. И не только конечность. Собакам плевать хорош ли хозяин, добр ли. Он их кормит. Он может быть даже зол и неласков. Он может бросать им только грязные, почти обглоданные кости – и все равно собаки будут верны до последней капли крови.
- Я ее любил, а она выбрала не меня, - как тупым ножом по сердцу. Женщины. Дьяволы. Если бы Процион был псом, он бы не танго с этой мразью танцевал, а отправил бы ее на больничную койку – пусть бы мучилась также, как заставила мучиться Джека. Для нее даже смерть была бы слишком мягким уроком. Разве что – чужая смерть.
- Себастьяна Снейка, - например, ее мужа – кто бы мог подумать. Просто невероятная удача.
Последний раз Уайт слышал о Снейке в ту же ночь, когда он целовал его супругу.
- Лилит Снейк, - встрепенулись отголоски его памяти. Действительно. Она представилась именно так, а он пропустил это мимо ушей. И хорошо. Тогда ему не за что было мстить Себастьяну. Впрочем, и сейчас не за что – он подарил ему друга. Потому что не существовало той реальности, в которой Лилит и Процион могли находиться рядом с Джеком Статуаром вместе. Так что низкий поклон тебе, Снейк – последний, перед тем, как я отдам тебя на суд того, кто мне дороже пяти таких как ты.
- Знаю, - протянул Уайт, прикладываясь к бутылке в очередной раз. – Прекрасно его знаю, - секундная заминка – если Уайт сейчас откроет рот, это может ему дорого стоить. Потому как догадки о том, чем он занимается, и конкретные факты, это... две большие разницы. Была ни была. – Более того, я прекрасно знаю, чем могу тебя порадовать. Себастьян Снейк - лет пятнадцать назад, активно синтезировал наркоту. А сейчас и сам не слезает с тяжелых опиатов. Так что, твоя бывшая очень сильно просчиталась – и предпочла прекрасному парню наркомана с большим стажем. При том, еще и лгуна-наркомана. Потому как сама она об этом – ни сном не духом – уж за это могу поручиться.
Уайт задерживает дыхание на секунду и сверкает глазами, протягивая бутылку обратно – из этой фразы можно сделать много выводов, но Процион старается унять дрожь и надеется на то, что Джек не разобьет бутылку о пол, а вспомнит о псах и их преданности.
Я не забуду, как рухнул наш самолет.
Кроме тебя, детка, меня никто не поймет.
"Где ты шлялся, сукин ты сын?!" - хотелось взреветь Статуару. Взреветь, вскочить на ноги, опрокинуть стол и еще долго реветь что-то столь же патетичное и горькое. Вместо этого он съежился под бесконечно преданным взглядом Проциона. Видя этот взгляд, Джеку каждый раз хотелось проверить, не родился ли друг в год Собаки.
Проверить и спросить, где Уайт пропадал всё это время и почему появился в его жизни так поздно. Они должны были ходить в одни ясли - тогда няньки бы повыдирали себе волосы от столь сообразительных и шкодливых карапузов. Они должны были стать одноклассниками - и тогда вместе прошли бы через все подростковые проблемы, ссоры с родителями, первые влюбленности. Они бы поступили в один и тот же университет - само собой, Хогвард - где учились бы на разных факультетах, но после каждого звонка встречались в коридорах, чтобы обсудить длину юбки какой-нибудь Джулии и красоту глаз какой-нибудь Лилит. Процион помог бы ему отвадить Снейка, а если нет - пережить тот факт, что вторая буква в "Л.С." уже никогда не будет соответствовать фамилии "Статуар".
Возможно, появись Процион раньше, Джек не любил бы так болезненно, а после - расколол бы душу на куда меньшее количество кусочков. Такое, что не составило бы труда собрать и склеить заново.
Джек тряхнул головой. Мир тряхнуло в ответ, и Статуар быстро нашел пристанище для своего взгляда на деревянной палубе корабля, любовно выведенной на стене хрупкой ведьминской рукой. Смотреть на Проциона он больше не мог - слишком болезненно отдавался внутри его всепрощающий взгляд.
Джек не удивился, когда друг подтвердил его догадку. Конечно, он знал Снейка. Если бы Статуар исповедовал боконизм, то вписал бы Себастьяна в участники своего карасса. Что значило бы лишь одно - как бы Джек ни старался убежать от упоминания этой фамилии, она бы настигла его даже на земной орбите, ибо так захотело Провидение. Или, если угодно - Судьба.
То, чем Процион мог его порадовать, никакой радости не вызвало. Более того, рука машинально взлетела к волосам, но Джек понял это только когда пальцы сжались так сильно, что на глаза навернулись слезы.
- Вот ублюдок, - Статуар заставил себя разжать пальцы и опустил руку на стол так резко, что пепельница и стакан подпрыгнули и беспомощно звякнули друг о друга. Затем выдохнул, сдерживая новые ругательства - как в адрес Снейка, так и в адрес самого Проциона. - Извини, но это меня ни сколько не порадует, - процедил сквозь зубы. Бесцеремонно вырвал бутылку из рук друга, наполнил стакан. Выпил залпом. - И ты очень сильно ошибаешься, если думаешь, что новость о том, что женщина, которую я до сих пор люблю, живет с наркоманом хоть как-то меня развеселит.
Будь Джек чуть менее цивильным членом общества, непременно бы швырнул что-нибудь в стену. Да ту же пепельницу. Вместо этого он только всучил бутылку обратно Проциону и еще раз стукнул ладонью по столу.
- Лгуном, сука, и наркоманом!
Хотелось схватить Проциона за отвороты рубашки и зашвырнуть куда подальше. Поразительно, с какой легкостью он подписывал приговор Лилит! Плевать на Снейка - в другом контексте Джек и бровью бы не повел, узнав, что того нашли в канаве со шприцом в руке....
- А знаешь, почему меня это не радует?! - голос дергался, переходя со злого шепота едва ли не на крик. Джек старался взять себя в руки, но с каждым словом температура его крови прибавляла по несколько градусов. - Потому что я ее до сих пор люблю! А теперь я знаю не только то, что вместо меня она выбрала полного мудака, но и то, что теперь этот мудак заставляет ее страдать! Спасибо, друг, мне очень полегчало!
Джек вскочил на ноги, и упавший за его спиной стул громыхнул пистолетным выстрелом. Мужчина вздрогнул, хотел было оглянуться - но тут его взгляд вновь наткнулся на рыжеволосую девушку, стоящую не так далеко от капитана корабля. Ее лукавые глаза смеялись, и Джек, подняв стул, бессильно сел на место.
Процион похолодел - вовсе не такой он реакции ожидал, и вовсе не на такую надеялся. Он думал поперемалывать косточки гадкому представителю семейства опустивших руки, обозвать Лилит пару раз дрянью и успокоиться.
- ... женщина, которую я до сих пор люблю..., - стук ладони по столу остался беззвучным - все заглушил несмолкаемый гул в ушах. Люблю, люблю, люблю... Процион знал Джека не первый год, но первый раз он слышал это самое "люблю". И звучало это не только яростно - жутко. Это звучало с той долей обреченности, с которой Процион бренчал, бывало на гитаре в особо тяжкие вечера. Они были наполнены накрапывающим за окном дождем, косяком - изредка, найденным под рукой алкоголем и демонстрировали полное отсутствие людей на радиус в пару миль. Процион был один. А Джек был всегда со своею любовью - и плевать, что она рыжая, несчастливая и не принесла ему ничего кроме боли. Уайт бы хотел, чтобы ее не было - чтобы сейчас, говоря об этой ведьме, они только зло посмеялись и пошли бы дальше. Как всегда. Как обычно. Но не будет всегда и обычно - Джек Статуар сейчас сделал то, чего не смог сделать Уайт в самые тяжелые секунды. Джекк Статуар смог открыться.
Секунды - потому что нет ничего хуже, чем вслушиваться в ритмичные и размеренные перемещения секундной стрелки. Есть хуже. Когда эта самая секундная стрелка чередуется с треском обитых железом парапетов у окон. По ним льет дождь, но только избранные капли достигают этого звучания.
Именно поэтому Процион любил старые здания с каменными сводами. Не такие, как дом его тетка - ветхий и разваливающийся, не такие как катакомбы у Хогварда - там, где скрипят половицы и стены зелены от плесени. Нет. Вот само здание Хогварда хорошо. Но Процион там никогда не был. А было бы круто сидеть на самой высокой башне, свесив ноги и подставляя лицо под вечно льющийся дождь.
Только если сидеть там не одному.
Он даже готов был обсуждать Лилит - сколько угодно. Только бы не одному.
Джек метался, то отбирая бутылку, то вручая ее обратно. Процион глотнул, понял, что жидкости в бутыле осталось на самом дне, и допил. Жест бармену. Когда это они успели сообразить на двоих?
Быстро летит время в хорошей компании.
- Лгуном, сука, и наркоманом!
Ну, или кто как считал. Джек кричал, и уровень абсурдности зашкаливал. Процион подвинул пустую бутылку поближе к краю стола. Статуар совсем разошелся и позади него рухнул стул. Процион вздрогнул, ему показалось, что следом за стулом об пол разлетится их дружба. А была ли дружба?
А был ли мальчик?
Бутылка на краю стола закачалась. Джек, подняв стул, плюхнулся на место. Прозрачное стекло, весело звякнув напоследок, рухнуло об пол, рассыпаясь сотней крохотных кусочков. Знак? Плевать на знаки.
- Лучше б ты ее сам разбил, - констатировал Процион, проследив за полетом. - Знаешь, - он задумчиво вытащил зубочистку и сунул ее в рот. Невероятно хотелось курить. - Ты слишком хороший человек, Джек Статуар. Я бы торжествовал, зная, что без меня кому-то очень плохо и тоскливо. И нашел бы в этом причину вернуть этого кого-то, - невидимый официант поставил перед ними новую бутылку. Процион просверлил ее глазами - вот бы со словами было так же просто - одно предложение сломало тебе жизнь, но тут же вместо него восстало из пепла новое. Но тебе никогда не стать прежним, если ты уже повинен в смерти двенадцати человек и стоишь над ними с автоматом в руке. Даже, если так считает общественность, а ты на деле и не убивал.
- Но, может, я могу тебя разочаровать и успокоить. Себастьян Снейк сильный человек. Может, твоя Лилит никогда и не узнает, что он лгун, сука, и наркоман, А может, это он из-за нее страдает. Потому что ты должен был быть на его месте - и всем это ясно.
Процион пожал плечами. Помолчал.
Что сказать человеку, который сидит на стуле с такой обреченностью, словно тот электрический. Словно ему сейчас в зубы засунут мочалку, лоб промокнут мокрой тяпкой и наденут шапку из мерзкого материала. Словно он связан по рукам и ногам, уже отсидел в камере предварительного содержания больше года и готов к смерти - потому что, хоть он и невинен как агнец, больше терпеть нет сил, да и незачем.
Может, стоить ему напомнить, зачем он жил?
- Расскажи мне про нее.
Ты лечишь меня - ты доктор,
Я пью твой веселый пепел,
Но если любовь - рок, то
Ее лечить - детский лепет!
Друг, похоже, совершенно не ожидал столь бурной реакции. Да что уж там - Джек сам не ожидал, но так уж получилось, что воспоминания о Лилит действовали на него как красная тряпка на быка.
Вернее, как доза для наркомана, который безуспешно пытается завязать и начать жизнь с чистого листа. Или как начавшая заживать рана для ребенка, руки которого так и тянутся расчесать ее до крови.
Кое-как обуздав эмоции, Статуар вернул свою пятую точку на стул. С трудом избавился от желания вцепиться себе в волосы и рвануть с такой силой, чтобы на глаза навернулись слезы. Глушить эмоциональную боль физической - хороший ход, но со временем это грозило перерасти как минимум в отрубание пальцев, а потом и конечностей.
Старая-добрая оплеуха отрезвила бы его, как надо, но Процион не собирался заниматься рукоприкладством. Ее роль взяла на себя бутылка, внезапно решившая сброситься со стола - брызги стекла разлетелись во все стороны.
Джек был благодарен этой скромной жертве и звону, резанувшему по ушам. Поднял глаза на друга, обнаружив на лице того ровно то, что ожидал - удивление, переходящее в бесконечное сочувствие.
Да за кого ты меня принимаешь?! За святого? За мученика? За божьего агнца, кровью которого злая ведьма окропила свой дьявольский алтарь?
Джек не считал себя ни первым, ни вторым и уж тем более ни третьим. Он хоть и отличался в студенчестве изрядным тщеславием, но всегда мог адекватно оценить ситуацию, да и долгие годы одиночества заметно сдули с него спесь. Теперь Статуар уже не казался себе безвинно обиженным ребенком. Он так и не осознал до конца, какие поступки повлекли за собой то, что случилось - но догадывался, что без веской причины Лилит Ифан не решила бы вышвырнуть его из своей жизни, как нашкодившего щенка.
Процион называет его слишком хорошим человеком. Не в первый, наверное, раз. Джек вяло улыбается, чувствуя себя скорлупой от яйца, внутри которого остался только воздух да редкие проблески эмоций. Он не плохой и не хороший - он никакой, и давно уже не может отнести себя ни к первому, ни ко второму племени.
Процион же делает это легко, и Статуар не в первый раз задается вопросом, чем же обязан столь трепетному к себе отношению. Он не спасал друга от смертельных бед (если не считать пару раз, когда отговаривал садиться за руль его адского мотоцикла после пары распитых на двоих бутылок). У них не было общих воспоминаний, которые будоражили кровь - о сногсшибательных приключениях, передрягах, из которых они умудрились выйти целыми и невредимыми. Они даже знакомы были не так давно - школьная и студенческая дружба зачастую имеет самые крепкие узы, но они с Проционом познакомились куда более тривиально.
Так в чем же дело?..
- Моя Лилит, - одними губами повторил Джек, пробуя на вкус эти чуждые слова. Они оказались прогорклыми, как застарелое масло. Они давно остались в прошлом, там же, где её алое выпускное платье и его мечты о семье и детях.
Друг играюче запускал руки в его застарелую рану, и боль расползалась от шрамов на груди до самых кончиков волос. Он совершенно не церемонился с этой сокровенной темой, темой, о которой Джек привык молчат и которую впускал в свою голову только в моменты, когда ночной сон еще не вступил в свою законную силу.
А может, так оно и надо? Так и стоит действовать - рубить с плеча, чтобы боль ослепила, но потом ушла, очистив душу от страданий, которые ты безуспешно пытаешься загнать на задворки сознания?
Джек протянул руку к бутылке, но пить передумал - не хотел, чтобы во время исповеди заплетался язык. Вместо этого вытащил пару зубочисток и принялся ломать их на маленькие кусочки, почему-то опасаясь поднять глаза на Проциона.
Теперь понятно, почему в исповедальнях священники отделены от прихожан так, чтобы те не могли видеть ни лица, ни глаза друг друга.
- Мы учились вместе, - повторил Джек, прилагая все усилия, чтобы его голос звучал твердо и не переходил на шепот. - Встречались. Я, наверное, был козлом, поэтому на выпускной она пошла не со мной, а со Снейком. Он, кстати, тоже учился с нами на одном курсе, и я прикладывал все усилия, чтобы она поняла, какое он ничтожество. Не знаю, что случилось, но почему-то в итоге ничтожеством оказался я, - Джек глупо хихикнул, вытягивая из подставки еще несколько деревянных палочек. - Если ты хочешь, чтобы я рассказал именно о ней, то тут бесполезно рассказывать. Надо чувствовать. Это звучит очень по-детски, но я с первых дней нашего знакомства был уверен, что мы с ней поженимся, создадим прекрасную семью и станем отличными родителями. Может, наш ребенок даже сможет совершить что-то великое - а может и нет, но мы бы поддерживали его в любых начинаниях... - Горечь во рту всё-таки пришлось запить парой глотков из бутылки. Вернее попытаться - она-то как раз никуда не делась, а вот глаза предательски повлажнели - то ли от градуса, то ли от уровня откровенности. - Мне казалось, что я всё делаю правильно. Что именно так и надо поступать - и рано или поздно Снейк покажет свою сущность, и она решит, что от него надо держаться подальше. Мне было важно, чтобы она это поняла. Не знаю, почему, я же никогда не считал Снейка конкурентом.
Воздух вдруг стал холодным и сырым - как в коридорах Хогварда, таких разных, когда он гулял по ним один или с её рукой в своей ладони. Она была для него солнцем - и влажные стены замка сверкали, как алмазы, когда Лилит проходила мимо.
- Солнцем, - повторил Джек этот внезапно возникнувший образ. - Она была для меня солнцем. А теперь у меня в жизни не то, чтобы ночь, но постоянные сумерки. Понимаешь? Ночь - хотя бы время для бесчинств и веселья, а я хожу, как в тумане.
Просвечивает прорехами
Моя записная книжица....
.... Но моя путеводная водная нить
Меня никому ни за что не отдаст.
- Херово тебе, - выдал Проицион и тут же пожалел. Не Джека пожалел, а сказанного. И что он только в этом понимал?
Неразделенную любовь? Так он не любил никогда.
Или любовь разделенную, но закончившуюся? Так он не страдал ночами перед зеркалом над разбитой жизнью. Он не страдал, тупо пялясь на лопающиеся пузыри в пенной ванной. Так могли многие – полумрак, свечи, бокал вина, вьющиеся от влажности волосы – и ты взираешь на блики пламени на бокале. Он не знал, о чем разговаривать с такими барышнями – потому что ему было не интересно. Он любил веселиться и выпивать. Любил кутить и разбазаривать нажитое наследство. Любил скорость, чужой смех и больших собак.
Плачущим барышням в этом списке места не было. Процион вообще был не по этой части – он был прожигателем жизни, а не тем, кто по крупицам собирал ее. В его жизни не было стержня – он был одним из тех потерявшихся мальчиков, что собирал на собирал Питер Пен в Неверленде. Или даже еще страшнее – он сам был Питером Пеном, а Неверлендом был клуб Мародеры. А что еже можно хотеть от клуба, который выиграли в покер? Что еще хотеть от человека, который так и не повзрослел?
Процион слушал Джека – внимательно слушал – и боялся. Ему была не интересна Лилит, ему был интересен только Джек. До его появления около Проциона клубилась пустота, а Статуар одним своим появлением эту пустоту заполнил. Он стол стержнем, осью, вокруг которой вращался Уайт. Такой осью в его далеком детстве была Ригель – и та ось переломилась, разлетелась вдребезги на десятки кусочков. Сейчас у Проциона было то, чем он дорожил – и это единственное грозило рухнуть со стола, как та бутылка, которую он только что смахнул.
Потому что у Джека была своя ось – и она не разрушилась даже оттого, что самой Лилит в его жизни вот уже десятки лет как не было. Учились вместе – это сколько лет назад? Двадцать? Двадцать лет – это сколько?
Это учеба, работа, любовницы, две собаки, сотни литров алкоголя, тысячи пачек сигарет, игры в покер по субботам, разбитые машины. Менялись студии, работодатели, съемные квартиры, собутыльники, костюмы и прически. Менялась погода, времена года, премьер министры, мода и новые модели телефонов. И только чертова Лилит оставалась неизменной – картинка из прошлого. Ангел, мечта. Надежда.
Ось.
Чертова дьяволица.
Процион прекрасно понимал Джека – но говорить ему об этом не собирался. Да и как сказать, что то, что для него значила Лилит, для Проциона воплощал сам Статуар.
Он только покосится на него и попятится к выходу. Удалит номер из контактов и больше никогда не придет в его бар.
Ни за что.
- Понятия не имею, что сказать, - Процион вытащил изо рта зубочистку, и оценил кучку поломанных деревяшек перед Статуаром. – Разве что, можно распалить маленький костерок из этих опилок и устроить пикник, - хмыкнул Процион, кивнув на хижину из обломков, - а если серьезно, я бы сказал вот что. Каким бы солнцем не была эта Лилит – на ней должны быть черные пятна. Можно взять баллончик и закрасить к чертям собачим ее портрет во всю стену в этом баре – если хочешь. Чтобы она перед глазами не маячила. У первой любви всегда неприятные последствия. Одна моя знакомая после отказа своего кавалера потеряла ребенка и вскрылась. Так что ты еще в выигрыше, - он прокрутил в голове последнюю фразу и хлопнул себя по лбу. – Херовый из меня слушатель. Джек, - Процион пошатываясь переставил стул поближе и положил руку ему на плечо. – Не слушай, что я несу. Говори что хочешь, и сколько хочешь – я могила. Или можем пойти побросать булыжники в окна Снейков – пусть озаботятся ремонтом, раз у них все так замечательно. Только не грусти.
Отредактировано Sirius Black (2017-12-03 23:14:42)
Ding, dong, bell,
Pussy’s in the well.
Who put her in?
Little Johnny Thin.
Who pulled her out?
Little Tommy Stout.
- Ага, херово, - в тон Сириусу откликнулся Джек. Он бы, правда, подобрал немного другой эпитет, но этот тоже ничего.
На самом деле Джек уже давно чувствовал себя кошкой на дне колодца, точь-в-точь как в том детском стихотворении. Только оказался он здесь не по вине злобного мальчишки Джонни, а руку помощи пытался протянуть не Томми Стаут, а герой с куда более поэтичным именем. Но пока бедная кошка сидела на дне, в грязи и иле, и смотрела наверх - туда, где светило солнце и текла своим ходом равномерная счастливая жизнь.
Которую, надо заметить, кошка начала ценить, только оказавшись по уши в воде и безнадеге.
Интересно, Процион тоже сидит на дне своего колодца?
Джек посмотрел на горку раскрошенных в мелкие щепки зубочисток.
- Вот уж не знаю, насколько я в выигрыше, - Статуар хмыкнул, раскладывая деревяшки в ряд. Выиграл в этой ситуации он только годы самокопаний и сомнительных одноразовых женщин, ни одна из которых не вызывала ничего, кроме мимолетного удовольствия и горьковатых воспоминаний и потраченном времени. Сомнительный джек-пот.
Он мог бы написать самую унылую в мире книгу, иронично назвав ее "Джек-пот для Джека".
- Почему тебе это интересно? - Статуар поднял глаза, встретив во взгляде друга такое сочувствие и всепоглощающую преданность, которая могла соперничать разве что со взглядом Осириса. От этого осознания горько кольнуло где-то в груди, совсем недалеко от сердца. Будь Джек чуть более поэтичным - сказал бы, что там находится душа.
Джек запросто мог представить молодого Проциона - лет в двадцать, когда дороги еще лежат перед твоими ногами, а подошвы ботинок не стоптаны километрами и милями. Он непременно был бы чертовски красив, и все девчонки Хогварда становились бы в очередь, чтобы подарить ему прекрасную ночь заодно со своими невинностью и честью. Но его сердце было бы отдано приключениям - ночным вылазкам по темным кабинетам, поискам спрятанных тайников и секретных дверей, о которых не знал ни один студент или преподаватель, нелепым козням и грандиозным розыгрышам. Они со Статуаром стали бы лучшими друзьями, ведь именно этим Джек и занимался большую часть времени, свободную от уроков.
Но, к сожалению, Процион не учился в Хогварде и даже не подозревал, что на третьем этаже есть заброшенный кабинет астрономии. Он не помогал Джеку подобрать галстук в день, когда тот отправился знакомиться с родителями Лилит. Он даже не разделил с ним рюмку коньяка тем же вечером, когда Статуар был так смущен и счастлив.
Теперь они - два странника со стоптанными подошвами - сидели на обочине своих жизней. И Джек, сам того не признавая, недоумевал, почему в свое время Процион выбрал не дружбу, а Кубу с ее наркотиками и сомнительными делишками.
Сейчас бы как мальчишка (вернее - как девчонка) обидеться на то, что произошло в далеком прошлом, да еще и без ведома самого субъекта.
- А почему несчастен ты, дружище?
Вопрос вырвался сам собой. Джек с удивлением обнаружил, что бессознательное перебирание остатков зубочистки вырисовало на столе вполне пасторальную картину, на которой резвились олень и то ли пес, то ли точно такой же олень, но без рогов.
Вслед за вопросом пришла мысль о том, что у Проциона есть дочь. Пусть с сомнительной историей (Джек почти привык, что иные истории друга не сопровождают), но дочь. А тому, кажется, большую часть времени нет до нее ровно никакого дела.
Был бы Джек более счастлив, если бы у него был ребенок?
Да.
Вспомнилась компьютерная игра, где надо было выбрать главное стремление своего персонажа, которое он реализовывал бы в будущем. Если бы Джек был одним из таких персонажей, его создатель непременно вложил бы в его голову стремление к семье.
А вот кем был бы Процион, Джек не решался даже предполагать.
Видишь - любуйся,
Не видишь — смотри…
- А почему несчастен ты, дружище?
А разве Процион Уайт несчастен? Разве можно быть несчастным, когда после вопроса звучит это простое «дружище»? Нет, Джек. Процион Уайт отнюдь не несчастен. Процион Уайт просто пьян — пьян всю свою долгую жизнь. И совсем не потому, что он не помнит, когда последний раз принимал решения не накачавшись предварительно любого рода веществами. Нет, не потому, что его дома ждет стылая квартира и дочь, с которой у него нет ничего общего. И совсем не потому, что он заблудился и свернул не туда давным давно. Так давно, что он даже не помнит, куда именно не туда, и куда стоило. Хотя, спроси у Джека — и он сразу поймет, куда стоило сворачивать. Кто знает, быть может, если бы они вместе нашли заброшенный класс астрономии, все пошло бы совсем по другому пути.
Процион Уайт был опьянен жизнью. Он жил, не различая, где реальность, а где, наполненные кошмарами и стылыми холодными стенами сны — и предпочитал не понимать и дальше. Какая разница, где именно здесь сны, если все так удручающе реально, что хочется выть на луну в компании дворовых псов? Кто-то мечтает быть котом — лежать на солнышке и лениться. Процион бы выбрал собаку — гонять по лужам, расплескивая грязь на штанины прохожих и весело вилять хвостом, в ожидании хозяина. Носится за мухами по мягкой траве и грызть кости, разбрызгивая слюну. Подставлять морду под теплые руки и ничего не решать. Был бы он тогда счастлив? А бывают ли счастливы псы?
- С чего ты взял, что я несчастен, дружище? - Процион мельком глянул на забавную композицию оленя и пса. Чего-то не хватало. Он чувствовал, что чего-то не хватало, но ему было достаточно.
- Я просто ничего не знаю о счастье. Мне в кайф жить, бывает, конечно, херово — но на крайний случай у меня всегда есть байк. Разогнаться до двухсот и разбиться — всегда вариант. Только я уже пропустил свои двадцать восемь. А когда следующий порог я не помню. А страдать… не умею я страдать, друг, - Процион тоскливо посмотрел на бутылку и почему-то ему показалось, что где-то он махнул лишнего. Слова лились необдуманным, бурным потоком, а по щеке разве что скупая мужская не катилась. - Я когда мелкий был, зашивался с тоски в доме своей тетки — у меня родители рано погибли, и меня растила она. Так вот. Я как понял, что загибаться в этом склепе начинаю — собрал манатки, да свалил. А страдать, не спать, решать что-то неделями, годами месяцами… это не по мне. Я, наверное поэтому и хотел узнать, как это? Когда вся жизнь — и одному человеку посвящена. Красиво. Но совсем не понятно.
Процион покрутил бутылку в руках и откинулся на спинку стула, уставившись в потолок.
- Хотя должно быть, наверное. У меня же дочь. Она же важна должна быть. А я… а что, я. Дерьмовый из меня отец вышел. Чему я ее научить мог? Как коктейли правильно смешивать? Или как аккорды зажимать, чтобы пальцы не болели? Как косяки крутить? Не мое это… да и поздно, наверное, мне отношения с дочерью налаживать.
Печальный какой-то разговор выходит. Наверное, абсент располагает к откровенности. А эта мегера не может не быть печальной. Особенно обоюдно.
Подлость, как искренность, - универсальна.
А год безымянный, безвременный век.
Война не война, но постыло и вьюга.
И там за стеклом молодой человек
И всё еще девочка, в скобках - подруга.
Джек поморщился. Внезапно он с необыкновенной ясностью осознал, что "разогнаться до двухсот и разбиться", которые Процион назвал своим универсальным лекарством от хандры - слова слишком страшные, чтобы воспринимать их всерьез. Сам Джек был слабаком (и сам себе в этом давно признался) и уйти из жизни решился бы только под давлением каких-нибудь экстраординарных и героических обстоятельств, а вот друг, похоже, говорил вполне серьезно. И это ужасало.
Статуар с трудом поборол невольное желание вздрогнуть от этих слов. Если из его жизни уйдет и Процион (причем неважно, куда и как), единственной ниточкой, связывающей его с реальностью, останется Осирис, преданно встречающий его с работу каждый божий день.
И когда только Джек успел так привязаться к Уайту? Не сказать, чтобы за эти годы они стали закадычными друзьями - так, периодически сидели в барах, катались на его чудовищном байке и говорили за жизнь, но разве это показатель? Обсуждали вещи, которые Джек не решался обсудить ни с кем другим. Придумывали авантюры, для осуществления которых Джек чувствовал себя таким старым, каким только можно чувствовать себя в тридцать с лишним лет.
А ведь казалось, что они дружат целую вечность. Причем дружат не по-взрослому, временами приглашая друг друга в гости или кафе, чтобы похвастать своими успехами и умолчать о неудачах, чинно собираясь на семейные праздники, чтобы отдать дань традициям и обсудить бурное прошлое. Наоборот, их дружба была вызывающе детской. Что-то сродни звонку среди ночи с предложением рвануть к Стоунхенджу или рассуждениям о том, возможно ли существование телекинеза и телепатии. Взрослый Джек назвал бы это атавизмом, если бы сам среди ночи не срывался по первому же телефонному звонку, чтобы поехать в Ливерпуль и поглазеть на ратушу и памятник Битлам.
А еще казалось, что из них двоих именно Процион достоин более долгой жизни. Образ разогнавшегося мотоцикла (огромного и несуразного, но в то же время дьявольски проворного) вселял в Джека первобытный страх, сравнимый разве что с мыслью о том, что и ему самому рано или поздно придется отправиться к праотцам.
- Не вижу ничего красивого, - Статуар поспешил изгнать из головы образы разбившегося друга и самого себя, рыдающего над его могилой. - Страдать всю жизнь по одному человеку - это исключение, а не норма. И мне это не нравится, - он усмехнулся, сдвигая зубочистки в одну кучу.
Джек знал кое-что о судьбе Проциона, как тот знал кое-что о жизни Джека. Этого вряд ли было достаточно, но до сегодняшнего дня ни один из них об этом не задумывался. Статуар внезапно остро почувствовал, что должен понять, как Уайт оказался здесь, как тот рос и взрослел и как так получилось, что они не были знакомы в молодости. Эта необычная (и нелогичная) уверенность пугала, но в то же время внушала мысль, что в кои-то веки реальность стала возвращаться на круги своя.
- Никогда не поздно наладить отношения с собственным ребенком, - медленно произнес Джек, обдумывая свой странный инсайт. - Уверен, что твоя дочь тоже ждет этого момента.
Да-да, в радужном мире Джека дети были добры и отзывчивы, а родители стремились наладить с ними отношения, а не тратить вечера за игрой в покер и уничтожением стратегических запасов виски. Вряд ли ему когда-нибудь сужено было убедиться в обратном.
- Друг, - Джек поднял взгляд на Проциона, стараясь не терять размытый абсентом фокус. - Тебе не кажется, что всё, что мы делаем - неправильно?
Статуар поводил по столу грязным стаканом. На его дне расплывались следи абсента - нечто изумрудное, яркое, сулящее боль и внушающее иррациональный ужас. Джек не в первый раз подумал, что ему давненько следует показаться уже не психологу, а психиатру.
- Потому что мне - кажется.
И под музыку тайных сфер
Я танцую вальс живота.
Необузданный Люцифер
Снял запрет с моего плода.
- Не вижу ничего красивого...
Ты просто не понимаешь, Джек. Не видишь своей исключительности. Эту землю коптят миллионы людей и каждый со своей историей. Но у кого из них наберется хотя бы толика той глубины, которая есть в тебе? Порцион был поверхностным человеком. Быстро загорался, ярко горел и тух через крайне непродолжительное время. Он не дорос и не хотел расти до пожара. Его больше привлекали локальные костры. Плаченые, согревающие, но сиюминутные. Ночь - и от костра остались одни головешки и воспоминания. Следующая ночь - и он горит на другой поляне. Бывают ночи Бельтайна. Когда костры на каждом углу, а на центральной площади маленькие искорки танцуют канкан над головами толпы. Такие костры были окружены живой изгородью. Потому что в первых рядах пьяные лондонцы могли опалить себе не только сердце, но и получить нехилые ожоги. Как это похоже на любовь. Чем ближе, тем жарче. И тем вероятнее мучительная смерть. А костёр манит. Манит рыжими всполохами, треском поленьев и запахом древесины. Целый день бородатые мужчины с бензопилами готовят брёвна для костра. В современном мире бензопилы заменяют косметические салоны и библиотеки. Кому что, так сказать. Порцион не готовил костёр. В те минуты он возил какую-то брюнетку с визгами по лесу на своём байке. Всегда так. Кто-то строит, кто-то пользует. Перед костром брюнетка резко потеряла актуальность. Кто смотрит на потухающие угли, когда перед тобой великолепие. Вот и действительно. Никто. Тот костёр до самого утра. А сколько уже горишь ты, Джек Статуар? И как тебе это обьяснить?
Видимо, это было из категории "Противоположности притягиваются", потому что на том Бельтайне Проциону Джека сильно не хватало.
Может быть, это было не притяжение, а зависть. То ли к глубокому внутреннему миру, то ли к объёму сердечной привязанности. Была ли особая разница? Порцион давно смирился, что все его связи мимолётны и единственная возможность быть ближе к бельтайновским кострам - это гореть в них. Так что, Джек. Ты точно этого не поймёшь. Как не поймёшь и отношение к дочери.
- Не знаю, на счёт любой, но Жанна прекрасно понимает, кто достался ей в отцы. Сомнительное веселье на мой взгляд. Но, я хотя бы не террорист или международный преступник как Магнето, - почти. - Она выросла практически без моего участия и явно не нуждается в нем сейчас. К тому же, как ты это видишь? Хей, Жан, - Процион состроил заинтересованную мину и похлопал глазами. - Не хочешь сыграть в Монополию? Я сделаю коктейлей, посидим, потреплемся. - Процион хмыкнул и отпил из бутылки. - Я даже блинчики делать не умею. А какие разговоры по душам без блинчиков? Хотя, если ты способен не спалить квартиру, общаясь со сковородой, я буду только рад твоей помощи.
Представив картину маслом с плитой и мукой в главных ролях, губы Проциона начали растягиваться в улыбке. Но через три секунды, он понял, что категорически не прав. Джек был слишком удручён и прослушал его бесценное предложение о выпечке.
- Мы все делаем не так.
Или не прослушал. Просто нытьё Статуара впечатлило его больше.
- Ну, знаешь, приятель. А кто же знает, как правильно. Сил бы мы знали, то кто же бы тогда ошибки совершал. Хотя, даже мировые телепатия типа Ксавье продалбываются не по детски. Так что знание не панацея. - Процион пристально взглянул на Джека. - А ты бы что хотел исправить? Теоретически. В вакууме. Или изменить, например?
Не то, чтобы Процион задумывался над этим вопросом. Но у Джека точно должен быть длинный список на эту тему.
- Да какие к черту блинчики, друг?! – взбеленился Джек, раздраженно толкнув стакан на самый край стола. - При чем тут блинчики?! При чем тут Монополия?! При чем тут, блин, Люди-икс?!
Джек хотел было привычным движением вцепиться себе в волосы, но передумал и вместо этого просто снял очки и начал лихорадочно протирать их взятой со стола салфеткой. Срываться на друге было в высшей степени неправильно, но Статуар ничего не мог с собой поделать. И виной тому был не алкоголь, а что-то другое, завесу перед чем приоткрыли эти несколько стаканов горячительного.
Джек никогда не испытывал особенных мук по поводу таких экзистенциальных вопросов, как «куда мы идем» и «откуда пришли». Отсутствие какой-либо религиозности, помноженное на отсутствие глобальной жизненной цели сделали ответы совершенно не нужными. И если раньше подобные мысли нет-нет да и мелькали в голове, то теперь всё место там занимали измышления о том, как бы протянуть до зарплаты и не проиграть дом в покер.
А временами – как бы не свалиться с проционовского байка, предварительно залив в себя пару литром чего покрепче.
Да и пьяные разговорчики всё чаще сводились либо к проникновенному молчанию, либо к обсуждению опостылевших коллег и временных интрижек. И того, что бы выпить, чтобы завтра не было мучительно больно, а сегодня – невероятно скучно.
Теперь же перед ним одернулся полог, отделяющий реальность от какого-то другого мира. Он как будто подглядел в замочную скважину за каким-то другим парнем, который так же сидел за столом в баре, но в его голове не было той зияющей пустоты…
Куда они идут? Куда идет Процион, прожигающий жизнь всеми легальными и не очень способами? Куда идет Джек, наматывающий в ночи круги по аллеям с поводком в руках? Куда идет бармен? Куда идет Флай?
Куда идет Лилит?!
Он снова поймал изумрудный взгляд нарисованной чаровницы. Мучается ли она такими же вопросами?
Джек водрузил очки обратно на переносицу и сделал длинный вдох. Ему ни к чему ссориться с единственным настоящим другом, пусть тот мыслит и совсем не в том векторе.
- Я бы хотел, чтобы мы с тобой познакомились лет в двенадцать, или чуть раньше, – Статуар не отводил взгляда от пиратского корабля, представляя, как на его борт всходят малолетние юнги. – Чтобы мы собрали настоящую банду человек из четырех-пяти и держали в страхе всех придурков в школе, – Себастьяна Снейка, например – услужливо подсказал внутренний голос, но Джек промолчал. – А учились бы мы в огромной школе с кучей секретов. Искали бы приключения на свои задницы, получали нагоняи от учителей и мыли полы в отработку. Я бы влюбился в Лилит, а ты сказал бы, что она меня не достойна. Или не сказал бы, но мы вместе отвадили бы от нее Снейка и ты стал бы шафером на нашей свадьбе.
Джек ошалело моргнул, когда его губы произнесли окончание этой пламенной тирады. Неуверенно улыбнулся, думая, стоит ли просить прощения за столь бесцеремонное использование образа друга в этих нелепых фантазиях. Получалось, что нет – сам же попросил поразмышлять и наверняка знал, что алкоголь делает дорожку мыслей очень и очень скользкой.
Он не хотел ставить друга в неловкое положение, попросил его об аналогичных размышлениях. Кто знает, может, Процион мечтал стать рок-звездой годов эдак 70-х и раздавать автографы визжащим от восторга подросткам? Превратиться в сурового комиссара и защищать город от преступности? Или стать хитрым волшебником, исполняющим желания? Может, вообще перенестись в Трансильванию и безнаказанно кусать милых дамочек за нежные шейки?
А тут Джек со своими душещипательными мечтами. Придется выдумывать что-то столь же очаровательное.
- Но для начала я бы хотел найти цель в жизни. Жаль, не существует магазина, где их бы продавали. Джек усмехнулся и поднял на друга повлажневшие глаза. – Процион, спасибо, что слушаешь мое нытье. Раньше никто особо не интересовался ей, – Статуар неопределенно махнул рукой в сторону пиратского корабля, всё так же безмятежно замершего на стене. – Думаю, сейчас лучшей целью в жизни будет добраться до дома и не уснуть где-нибудь в такси.
- И, к твоему сведению, я умею печь блинчики.
О, друг! Зачем пещись о тайнах бытия,
В безумии желать того, что невозможно?
Мечтой бесплодною охвачена тревожно,
Напрасно смущена зачем душа твоя?
Будь счастлив, веселись! При сотворении света
Никто ведь у тебя не спрашивал совета.
Омар Хайям.
Мысли о Жанне тут же отошли в сторону. Когда Джек начал говорить, мысли вообще немного опустели.
- Я бы хотел, чтобы мы с тобой познакомились лет в двенадцать, или чуть раньше, – Статуар смотрел на корабль, а Процион смотрел на Статуара. Удивленно, смущенно, не веря. – Чтобы мы собрали настоящую банду человек из четырех-пяти и держали в страхе всех придурков в школе, – а как бы он этого хотел. Как бы он хотел, чтобы можно было уходить из дома туда, где тепло, где хорошо, где есть друзья. Где можно не спать до утра, где можно развлекаться, издеваясь над младшими и дергая девочек за косички. Где можно было бы найти свое место и своих людей. – А учились бы мы в огромной школе с кучей секретов. Искали бы приключения на свои задницы, получали нагоняи от учителей и мыли полы в отработку, - где можно было обыскать каждый уголок, залезть в каждую подворотню. И никогда не признаваться в том, что натворили. Как мушкетеры. Один за всех – и все за одного. - Я бы влюбился в Лилит, а ты сказал бы, что она меня не достойна. Или не сказал бы, но мы вместе отвадили бы от нее Снейка и ты стал бы шафером на нашей свадьбе, - и пусть у них было бы по хорошенькой подружке, может, даже по ребенку – но это было бы второстепенно. Детская дружба – вечна. Они бы всегда были бы друг у друга и всегда были бы не одиноки.
К тому же, даже в идеальной реальности обязательно должна быть Жанна – кто-то же должен стучать ему по макушке за разбросанные бумажки и порванные струны.
Джек немного опасливо растянул губы в улыбке, а Процион ухмыльнулся и хлопнул его по плечу.
- О, да. Я мечтал о том же еще в далекие двенадцать. Чтобы школа – обязательно интернат. Чтобы друзья – обязательно верные, чтобы приключения – обязательно захватывающие. Чтобы взрослые – просто пожурили, чтобы обязательно был враг, который всегда не прав и всегда садиться в лужу. И чтобы жизнь – длинная и светлая. И моя роль шафера идеально вписывается в истории о самом лучшем друге. Бывает же - одинаковые мечты, - Процион откинулся на спинку стула и малость успокоился. Как будто буран прошел. Создавалось ощущение, что сейчас – вот, прямо последний час – решалось что-то важное в его жизни. Он даже не очень понимал что. Главное, он понимал, что решилось все правильно. И в его пользу. Даже не так – в их пользу.
Жаль вот только, что с мечтами не сложилось.
- Но для начала я бы хотел найти цель в жизни. Жаль, не существует магазина, где их бы продавали, - Процион удивился. Он бы не хотел покупать на вес цель в жизни. Его и так все устраивало – он был ограничен удовольствиями и приятной компанией. Дочкой, баром, Джеком и еще раз удовольствиями. Его жизнь мерилась в приятных минутах, а целеполагание Процион обычно оставлял для управляющих и бухгалтеров. Так что на это он только покивал.
- Найдешь еще, если раньше ни одна не подошла. Цели дело такое, философское – лучше о них много не думать – сопьешься. Или, как там говорил наш старый друг Хайям? Будь счастлив, веселись! При сотворении света никто ведь у тебя не спрашивал совета.
– Процион, спасибо, что слушаешь мое нытье. Раньше никто особо не интересовался ей, – Джек кивнул на стену, а Процион даже без кивка, не глядя, мог бы понять, о ком именно идет речь. Она могла быть только одна. И Она – уже уплыла и на горизнте в ближайшем будущем не нарисуется. Тем лучше. Процион решил корректно промолчать. Может же и он побыть корректным? – Думаю, сейчас лучшей целью в жизни будет добраться до дома и не уснуть где-нибудь в такси.
- Я тебя закину – я еще твердо стою на ногах, - уверенно заявил Процион, радуясь, что хоть с этой малостью он справится. – На такси закину. Все равно лучше домой в дрова не являться – Жанна расстроится. Поверь, никто не хочет расстраивать Жанну. Тут даже цели в жизни не помогут.
Уайт кряхтя поднялся на ноги, принимая устойчивую позицию.
- И, к твоему сведению, я умею печь блинчики, - выдал напоследок Джек.
- Значит, накормишь потом как-нибудь блинчиками. Я припомню, - и, теперь в сторону бара. – Билли, вызови нам такси!
Отредактировано Sirius Black (2019-01-31 00:36:06)
Вы здесь » HP: AFTERLIFE » Афтерлайф: прошлое » Serius aut citius
