Не каждый раз можно отнести к добрым утро, начавшееся едва ли не на рассвете. Но все познается в сравнении. И сегодня Драго Снейк был чрезвычайно доволен началом дня.
Ему снился простой и глупый сон, обрывки которого он запомнил. Незначительные сценки, какой-то быт вперемешку с обычным для снов психоделом. Красота. Никакого мерзкого послевкусия, стерильной подозрительности и эмоциональных бурь. Сплошная обыденность. Как и сборы на самое формальное в мире мероприятие.
Какой смысл несла линейка перед началом года, ему было не постигнуть. Но это был его первый год в Хогварде, а отец был настолько мрачен, что Снейк младший просто не мог не прилипнуть к нему, в попытке своим обществом снизить градус его раздражения. Быть может, это являлось некоторой самоуверенностью, но Драго полагал, что раздражитель из него меньший, чем из других людей. Не задумайся он о последствиях для папы-преподавателя, изучал бы сады вокруг Хогварда с лучшим другом или влез в какой-нибудь беспечно не закрытый лабораторный корпус. Он бывал в университете и раньше, так что знал, что всегда найдется какой-нибудь безответственный аспирант, что отойдет за реактивами, а пропадет на часы, зависнув в другой лаборатории или библиотеке.
Вместо этого, с самого начала новоиспеченный слушатель начального университетского курса, нацелился на послушное отстаивание в шеренге студентов всех возрастов и специальностей. К счастью, демократичность этого учебного заведения имела некоторые растяжимые края, из которых можно было выкроить себе удобства. Едва вообразив удавку на своей шее в такой жаркий день, Драго в ужасе отказался от этой идеи. Против светлой рубашки он совсем не возражал, а вот форменная жилетка так и осталась в шкафу, пока он крутился перед зеркалом и пропускал одно из двух. Или завтрак или возможность поехать с отцом. С одной стороны он мог и сам добраться, чтобы не тащиться туда чуть ли не за два часа. А с другой, выражения, в которых мистер Снейк описывал, что он думает об организационном порядке Хогварда в целом и о социально-озабоченном отделе, из года в год собирающем их для приветственного торжества на свежем воздухе, в частности.
Нет, в другие моменты жизни отцу иногда удавалось сдержать свой восхитительно-циничный описательный талант, во имя воспитания и прочих приличий. Но только не когда грядет очередная линейка, персональный котел, в который замешивались и грешники и праведники без разбора. Хотя в существование праведников в реальном мире, подросший Драго не слишком верил. Его наблюдения убеждали его в отсутствии таковых за пределами воображения. Он не идеализировал никого, включая самого себя и свою семью. Людей, которых любил, кажется, как-то слишком остервенело. Словно бы не был с детства окружен заботой и не привык к этому вот стабильному и внушающему уверенность элементу «семья». К доверию, не запредельному, но глубокому и уютному. К тому, что, несмотря на маленькие вспышки-столкновения характеров, чувствовал, что его признают как личность. Он даже прелесть подросткового бунта не мог вкусить в полной его версии. Хотя бывало между ними и такое. Если очень уж старательно разгребать архивы памяти.
Так и вышло, что Драго поехал с Себастианом и подмечал себе особо смачные выражения. Ему особенно хотелось тянуться к отцу, когда его сверхъестественная сдержанность давала трещины. Даже если это представляло большую опасность. Заблуждаясь, люди относили к опасному горячий, огненный темперамент матери. Но не стоит недооценивать тихие омуты.
Сам парень не мог бы с определенностью сказать, к какому типу относится он. Эмоции и аналитика причудливо смешивались в нем, то швыряя из одной стези в другую, то и вовсе выдавая странную помесь. И ему не хотелось выбирать, сознательно склонять себя на какую-то из чаш этих весов. Но путь от дома не был слишком долгим, вскоре они вдвоем ступили на плавящийся от жары асфальт парковки. Вместе зашли в Хогвард. Отец проводил Драго в библиотеку и ушел по своим делам, а привилегированный студент в ожидании линейки взял у знакомой сотрудницы сборник художественных рассказов одного из любимых писателей матери. Давно собирался с ним познакомиться, да все как-то не добегали читательские глаза. А начинать в таком состоянии серьезную книгу было бы маразмом. В маразматики Снейк не записывался, хотя временами и чудил нечто, что можно было к этому причислить, но это не в счет.
И вот время подползало к назначенному часу. Драго собрался заблаговременно и устроился во втором ряду. Многие из студентов переговаривались шепотом, кто-то знакомился, но он не участвовал во всеобщем галдеже. Лишь пару раз кивнул знакомым, с которыми пересекался, когда готовился к поступлению. Как назло нигде не виднелось черной растрепанной шевелюры лучшего друга, так что вместе с жарой его плавила скука. Он пошел поискать Гарри под нудную речь одного из деканов мало-интересующего его факультета. Но успехов в своих розысках не достиг, а посему встал в стороне, подальше от концентрированной толпы.
Вообще-то, иногда даже бессмысленные речи могут звучать увлекательно. Но тут видимо даже харизма не спасала речь, призванную сплотить и настроить ряды студентов на работу и тягу к знаниям. Пока она сплочала только в самом отталкивающем смысле. Хотя несколько выступающих до этого произвели неплохое впечатление и их выступления были достаточно динамичны и коротки. В целом, Драго понимал, что в Хогварде его ждут не только уникальные возможности и талантливые преподаватели. И эта линейка была первым испытанием на смирение. Еще бы солнце так нещадно не пекло непокрытую голову.
История с головными уборами у Драго была специфичная. Из всего, что полагалось надевать по погодным причинам, он любил только свою странную шляпу. А прочие спасатели от солнца, ветра и мороза вгоняли его в тоску, а его тонкие волосы в мятое и невнятное гнездо. Гнездо на голове его совсем не радовало. Не то чтобы он был таким чувствительным к внешности. Но порядок в прическе странным образом положительно сказывался на его настроении. Как и чистая, выглаженная одежда. В такой шкуре он был на своем месте, в своей стихии. Несколько неожиданно его привычный мыслительный транс прервала незнакомая девушка. Кажется, ей стало плохо, потому что то, как она оперлась на него, почти улегшись ему на грудь, говорило лучше всяких слов, что кого-то это беспощадное солнце сегодня все же допекло. Ему пришлось изрядно постараться, чтобы и самому устоять на ногах. Не то чтобы ему было тяжело, он просто не ожидал и его вальяжная поза не предполагала такого поворота событий. Драго уже было протянул руку, чтобы поддержать ее под локоть, но девушка отстранилась, как-то затравленно озвучила его собственное мнение в адрес толкающего речь декана, от чего Снейк понимающе усмехнулся.
- Нет проблем. – о самочувствии уточнить у незнакомки первокурсник не успел, она направилась куда-то в сторону, видимо сочла разговор оконченным.
Блондин почти уже переключился на внутренний голос, чтобы продолжить увлекательное общение с самим собой, когда услышал через гомон студентов, шорохи и грохот, столь характерные, что их причина была ясна даже до того, как он разглядел черные одежды девушки, которая с минуту назад уже падала, только на него. Вокруг нее тут же сжалось кольцо зевак. Идиоты. Человеческие особи с отсутствующим мозгом, которые ни разу не слышали, как важен при обмороке нормальный доступ к кислороду. Снейк рванул раздавать идиотам тумаков, а сам нервно перебирал клавиши быстрого набора, чтобы позвонить матери. И в этот момент заметил красивую рыжую макушку. Кажется, она с кем-то разговаривала. Понимая, что на его оклик «мама» на него уставится половина толпы, состоящая из сердобольных родительниц, он позвал маму по имени:
- Лилит! – крайне странно было это произносить, но в экстренных ситуациях ты действуешь без лишней рефлексии.

Отредактировано Draco Malfoy (2017-04-25 19:57:56)

Беда никогда не приходит одна.
Обычно она дерзей.
Беда приносит с собой вина,
Приводит с собой друзей.
(с)В.Полозкова

Не то, чтобы Витроке часто доводилось терять сознание. Не то, чтобы жара была ей незнакома и непривычна. Но что-то было здесь, в Лондоне, чего не было в Гаване. А может быть в Гаване было то, чего не было в Лондоне и если бы Витроку спросили прямо, она бы так же прямо ответила, что в Лондоне нет ничерта. Начиная от Карибского моря, заканчивая кубинским духом и одно это делает жару в этом проклятом городе душной, а люди вокруг не дышат с тобой одним воздухом, а выдышивают его у тебя из-под носа, за тебя.
Про толчею в метро и на автобусных остановках она не стала бы даже говорить. Даже заикаться не стала бы.
Если бы кто-то вздумал заговорить с Витрокой, он бы быстро понял, сколь много в ней злого и личного к Лондону и только лишь поэтому любой конструктивный диалог с ней не имел бы смысл в силу своей не конструктивности.
Никто, впрочем, и не говорил.
Витрока не часто теряла сознания, да и было это все больше в детстве, когда она только привыкала к новому для себя климату. С тех пор она приспособилась, притерлась, вела себя прилично и считала, что обмороки - удел рафинированных принцесс. Себя она таковой не считала никогда, а любой, кто подобным образом отозвался бы об Альцгейм, нажил бы себе врага. Описного ли, безвредного, но точно - злопамятного.
А тут, - ну надо же! - такой конфуз.
Витрока как-то разом, в один момент поняла, что произошло, когда темнота вокруг нее расступилась, а сознание обратно резко, почти рывком, вернул отвратительный запах нашатыря.
Альцгейм не спеша открывать глаза мучительно, убито застонала и, сжав кулак, слабо ударила им по пыльному асфальту.
- Прекрасно, просто прекрасно, - тихо пробормотала она, прислушиваясь к звукам вокруг. - Я произвела фурор. Теперь только в Темзу.
И, наконец, заставила себя открыть глаза и тут же прищуриться, поморщившись с непривычки. Не удивительно, что очков ее лишили. Вряд ли тыкать ей в нос вонючий нашатырь или поливать водой "под" или "на" очки было удобно. И все же яркое солнце так резко и остро полоснуло по глазам, что Вита тут же зашарила рукой вокруг, пытаясь найти пропажу.
Сидячее положение она попыталась принять лишь во вторую очередь.
Вглядеться в ближайшие лица - в третью.
А, вглядевшись, невольно поморщилась во второй раз. Впрочем, не специально и в этот редкий случай Вит даже было бы стыдно, прими это женщина рядом на свой счет. Но, Господи, проклятое солнце, которого сегодня и так было слишком много, отражалось в ее рыжих волосах открытым огнем и смотреть на него было практически больно.
Под пальцы попалась, наконец, знакомая, неприятно нагретая пластмасса и Витрока быстро нацепила очки на место, почти с облегчением перевела дыхание и растянула губы в натянутой улыбке.
- Благодарю, - получилось чуть более хрипло, чем она рассчитывала и Альцгейм поморщилась в третий раз. - Мое выступление вышло более эффектным? Не хотела перебивать этого милого идиота на сцене, мне жаль.
Отвернувшись, наконец, она обежала взглядом образовавшуюся вокруг толпу обеспокоенных лиц и присвистнула.
- Да я и впрямь произвела фурор! А где цветы? - внимание всех этих людей, которые не знали ее и которых не знала она, злило. Раздражало. Бесило почти до дрожи в руках. Хотя дрожь, возможно, была и от слабости. И все-таки под всем этим перекрестным взглядом обеспокоенных мамаш и заскучавших студентов Витроке было тошно. Нашли себе бесплатное развлечение. Курицы и праздные зеваки, выступать на их потеху Альцгейм хотелось в последнюю очередь.
Взгляд скользнул с очередной мамаши на стоящее ближе остальных юношу и Витрока с опозданием признала в нем того самого человека, к которому уже успела приложиться. И то, что с ним она уже имела дело сразу сделало этого, по сути, еще незнакомца единственным знакомым во всей этой толпе.
- А тебя, парень, я помню, - усмехнувшись, поделилась она. - Тебя я и впрямь отвлекла. Прости.

Отредактировано Pansy Parkinson (2017-05-07 12:54:24)