Сизета Медичи не была расстроена разводом. Даже необходимостью съехать с привычного места обитания. Тот роскошный склеп, который Людвиг называл своим домом, она так и не смогла полюбить. Как и ничего в этом склепе за исключением самого Людвига и, может быть, немного павлинов. По крайней мере, к их перьям Сизета была неравнодушна с детства.
Рана, оставленная Людвигом, уже давно затянулась – слава совместной жизни! – и теперь ничего, казалось, не могло вывести ее из состояния железобетонного равновесия.
В телефонную трубку что-то настойчиво щебетала миссис Уозлик. Сизете всегда была противна эта женщина, поэтому она периодически отнимала телефон от уха и презрительно морщилась. Кажется, она говорила о внеплановом торжестве нынче вечером. Сизета поморщилась повторно. Как неприлично: оповещать о приеме непосредственно день в день.
- Конечно, я там буду, миссис Уозлик. Даже не сомневайтесь. Как можно отклонить ваше приглашение?
Добавив еще пару витиеватых слов благодарности, Сизета повесила трубку. Великолепное начало. Если новое платье еще покоилось в ее гардеробе, то заехать в салон и сделать там вечернюю прическу она совершенно точно не успевала.
Какой чертов салон там все расхваливал Людвиг? «Чертов» потому что мало приятного вдруг обнаружить, что парикмахер твоего мужа знает о вашем браке больше, чем ты сама. "Dadd", кажется так. Чего-чего, а вкуса у Людвига было не отнять. Хотя Сизета и не понимала, что за мода эти откровения с данными представителями рабочего класса. Впрочем, она много чего не понимала в Людвиге. Например, его ненависть к тому факту, что она никак не могла зачать второго ребенка. Чем старше становилась их дочь, тем, правда, меньше попыток они предпринимали, и тем черствее, как казалось Сизете, становилось сердце Людвига.
- Луиза!
Еще одно неудобство. В их с Людвигом доме было гораздо больше обслуживающего персонала, чем одна только верная, но вечно запыхавшаяся Луиза.
- Принеси мне чай и подготовь белое платье с жемчугом.
Получив желанный чай, Сизета влезла на сайт «Dadd» и теперь придирчиво рассматривала фотографии работавших там мастеров. Дамселфлай Хонки, владелец салона, парикмахер-имиджмейкер. Неплохо. Сама фотография девушки, правда, нисколько не впечатляла. Казалось, она куда-то бежала, и фотограф снял ее на лету, с трудом получив хотя бы четкий снимок. Что ж не все фотогеничны. Мысленно обозвав салон плейбейским, Сизета, подумав пару минут сделала, однако, выбор в пользу вкуса Людвига – никогда он не ошибался в таких вещах.
Сизета подняла телефонную трубку и, улыбаясь (скорее в силу привычки), расписала, какое выгодное предложение у нее есть для мисс Хонки, если она согласится подъехать немедленно. Сойдясь на оплате по двойному тарифу, Сизета поблагодарила администратора, отключила телефон и вернулась к своему чаю.

Дверной звонок издал приятную уху мелодичную трель. Сизета не любила дверных звонков, но этот даже согласилась терпеть. По крайней мере, до тех пор, пока в доме не будет достаточно обслуживающего персонала.
- Луиза!.. Луиза!
Бесполезно. Девушка любо прикидывалась глухой, решив устроить себе заслуженный перерыв, либо и правда не слышала ни трели звонка, ни окриков миссис Медичи.
Недовольно поджав губы Сизета поднялась со своего кресла и направилась в прихожую. Завтра же найму дворецкого. Необходимость самой выполнять работу прислуги приводила ее в состояние редкого неудовольствия. Открыв дверь, Сизета рефлекторно сделала шаг назад. Яркое пятно, появившееся у нее на пороге, производило впечатление бури в стакане, но никак не профессионала. Миссис Медичи привыкла к дорогим и пафосным парикмахерским салонам, где, если бы это так не стесняло движения, весь персонал непременно ходил бы при пиджаках и галстуках, соблюдая черно-белый дресс-код. И это называется профессионалка? От обилия цветов, стремящихся ворваться в до,м Сизете захотелось зажмурится. Слишком ярко, слишком  громко, слишком много, даже слишком «слишком».
Вместо этого она доброжелательно улыбнулась девушке.
- Здравствуйте, мисс Хонки. Я Сизета Медичи. Следуйте, пожалуйста, за мной.
Людвиг, тебя убить мало.
Провожая девушку до малой гостиной, Сизета позволила себе один раз украдкой обернуться через плечо. Когда первая волна отрицания существования таких существ как девушка-парикмахер в природе в принципе спала, Медичи позволила себе проявить любопытство. У нее было несколько модерновых картин – очередная попытка найти общий язык с дочерью. Нескладная, с расхлябанной походкой, слишком… Опять это «слишком»! Нельзя было не признать, что, вопреки мнению самой Сизеты, мисс Хонки успела произвести на нее глубокое впечатление, потому как вызвать любопытство в равнодушной Сизете Медичи – задание той еще трудности.

Отредактировано Narcissa Malfoy (2015-07-20 10:07:18)

- Миссис Медичи, - поправила Сизета девушку и опустилась в кресло перед большим напольным зеркалом.
Сизета любила зеркала, а зеркала любили Сизету. По всему особняку их было великое множество, везде, за исключением, кажется, комнаты дочери. Той было позволено обустроить ее по своему вкусу. Зеркала всегда напоминали ей водную гладь. Казалось, можно протянуть руку и пальцы обожжет знакомый холодок, как бывает всегда если пробовать воду в горных озерах. В ее ванной была зеркальная стена. Иногда Сизета протягивала руку, прикасаясь к гладкой поверхности, и представляла, как ныряет внутрь, пока капли воды стекали по ее телу.
- На случай, если вы предпочитаете работать сидя, - Сизета чуть кивнула головой на барный стул позади себя.
Она перевела взгляд обратно к зеркалу. Они с мисс Флай представляли собой самую чудную картинку, какую только можно было вообразить: замершая в кресле, словно мраморная статуя, Сизета в легком платье пастельных тонов и мисс Хонки словно бы запыхавшаяся (как на той фотографии на сайте), брызжущая жизнью и красками. Контраст бил по глазам так явно, что они казались двумя склеенными в одну фотографиями сумасшедшим любителем коллажей и дона Сальвадора.
- У Вас есть конкретные пожелания к прическе и макияжу? Мы делаем маникюр?
Сизета задумалась на мгновение.
- Да, полный набор маникюр, прическа и макияж. Мой вечерний наряд, - кивок в сторону вешалки с подготовленным Луизой платьем. – Подберите к нему что-нибудь подходящее.
Платье, приобретенное Сизетой около недели назад, смело могло называться гордостью ее необъятного гардероба. Белизна, гармонировавшая с ее волосами и цветом кожи, идеальная длина в пол, расшитый жемчугом верх и непривычный для самой Сизеты глубокий вырез на спине.
Сизета откинула волосы назад, чтобы позволить мастеру рассмотреть их поближе.
- Массаж?
Она удивленно моргнула. С каких пор в подготовку к званому вечеру включается весь комплекс услуг? Впрочем, впрочем… Ей придется весь вечер терпеть миссис Уозлик и ее подруг, уже от одного этого начинала болеть голова, а значит, расслабиться загодя было не такой уж плохой идей. Если, конечно, мисс Хонки знала свое дело.
- В списке ваших достоинств не было указано проведение услуг массажа, - Сизета улыбнулась уголком губ, если быть честной, там вообще ничего не было указано кроме владения салоном. Конспираторы. – У вас есть два с половиной часа, если вы обещаете при всем при этом уложиться с прической, макияжем и маникюром, я согласна.
Сизета снова вернулась к созерцанию их отражения. В детстве она любила ходить в зоопарк с отцом и Людвигом. Отец всегда покупал ей павлиньи перья, и она размахивала ими при ходьбе, а Людвиг говорил, что это бесчеловечно – держать этих птиц в клетках. Маленькая Сизета с ним не спорила, она любила смотреть на птиц. На длинные хвосты, широкий размах крыльев, острые клювы всех мастей и большие глаза филинов. Попугаи тоже привлекали ее внимание своей яркой окраской.

«Почему попугаев считают глупыми, папочка?»
«Потому что, милая, достойное содержание гораздо чаще скрывается за сдержанной внешностью, чем за ярким окрасом.»

Что он имел в виду она поняла немного позже, а тогда просто перестала задерживаться у их клеток, чтобы никто не подумал, будто она обладает дурным вкусом, но втайне призналась Людвигу, что не отказалась бы от пера из их хвоста, что и получила на следующий день рождения под большим секретом.
Людвиг не любил птиц. Или любил их выборочно. Людвиг никогда не был категоричен и это Сизете нравилось. Они нередко спорили о красоте попугаев, павлинов и фламинго, сидя в саду под яблоней.
Вырвавшись из своих воспоминаний, Сизета с любопытством наблюдала за отражением мисс Хонки. Павлин? Нет, недостаточно величественности. Людвига бы инфаркт хватил, сравни она при нем эту девицу с его любимыми птахами. Фламинго? Какие глупости. Попугай? Похоже, очень, но здесь было что-то еще, что-то мистическое, сказала бы Сизета.
- Почему вы одеты как жар-птица, мисс Флай? – с легкой улыбкой поинтересовалась Сизета. – В вашем салоне странный дресс-код.

Отредактировано Narcissa Malfoy (2015-07-23 12:33:38)

Да что же такое с тобою творится!
Скорее, скорее вводите Принца!

Сизета придирчиво рассматривала Хонки в отражение, краем уха слушая, как та собирается уложиться в отведенное время. Такую красоту запереть бы в клетке. Сизета никогда не страдала гуманизмом Людвига по отношению к прекрасному (хотя и гуманизм у ее бывшего мужа был своеобразным) и давно выросла из детских предубеждений по поводу попугаев. Яркие, переливающиеся всеми цветами радуги вещицы, как то контрабандное перо, иногда возбуждали в ней сладкую слабость. Сизета смотрела на Флай и представляла ее в качестве чучела на своем заднем дворе. Вышло бы чудесно. Кажется, она что-то спросила. Ах, да.
- Моя давняя подруга, - глаза бы мои вас не видели, миссис Уозлик, - устраивает сегодня прием. Поэтому мое опоздание допустимо, но в рамках приличий, конечно же.
«Театральные» пятнадцать минут, «дамские» полчаса. Как раз хватит на то, чтобы мистер Уозлик успел раскурить свою сигару.
- Полагаю, что, учитывая плотность нашей программы, не следует терять понапрасну время.
Сизета поднялась с места и жестом велела мисс Хонки следовать за ней. Какая-то легкость вдруг поселилась в ее походке несмотря на обычную свойственную ей неспешность и идеально прямую спину. Возможно, это предвкушение расслабленной неги, а после - приятного внешнего вида – Сизета любила нравиться себе, любила вечерние наряды и уже любила расшитое жемчугом платье – или же это независимость и красочность девушки-парикмахера сыграла с ней такую шутку, напомнив о детстве и попугаях. И о Людвиге, конечно. Впрочем, они столько прожили вместе, что о нем, если к тому же приложить для этого некоторые усилия, могло напоминать буквально все вокруг. Правда, справедливости ради будет сказано, сегодня он маячил на горизонте уж слишком часто. «Предупреждаешь меня о чем-то, дорогой?» - мысленно усмехнулась Сизета. Она многому успела научиться у него за годы их дружбы и за годы их брака, но постичь его невероятную интуицию оказалось выше ее сил.
Они пересекли столовую, где никогда не обедал Людвиг, но почему-то его образ упорно преследовал Сизету. Она слышала негромкий голос и их позвякивающие в унисон столовые приборы, звон бокалов и уже боле громкие споры, хоть они и никогда не позволяли себе докатиться до разговоров на повышенных тонах. Сизета мысленно вернулась к воспоминаниям о родителях. Они часто смеялись, когда были вместе. Отец всегда шутил за столом, а мать притворно ругала его, чтобы он не мешал ей и детям есть. Казалось, у них была та идиллия, которой никогда не было у Людвига и Сизеты. Впрочем, это вполне может быть иллюзией. Детские впечатления слишком ярки и, как ни прискорбно, частенько бывают далеки от реальности, просто потому, что детям свойственно быть наивными и много фантазировать.
Следом за столовой был длинный коридор с коллекцией портретов, доставшихся Сизете в наследство и хранивших историю ее семьи. Какие-то дамы с собачками или детьми на руках были ее пра-пра-бабушками – вся история, не хватало только портрета самой Сизеты. В детстве ей всегда чудилось, что родственники смотрят излишне сурово, будто осуждая ее за что-то. Ума не приложу, почему мама не завешала эту галерею Рабу. Впрочем, вполне вероятно, что он давно бы все распродал, а деньги бездарно промотал. Она любила брата, как никого другого, но, увы, это не мешало ей отказывать ему в умении правильно распоряжаться имуществом и финансами.
В галерее Сизете показалось, что Флай слегка отстала, но она не стала оборачиваться или останавливаться дабы это проверить. Такое количество картин однотипных сурового северного вида брюнетов и брюнеток – гены! светловолосые ледяные фигуры встречались не в пример реже – частенько производило гнетущее впечатление, а потому гости останавливались здесь, обремененные внезапно надавившем на плечи грузом бытия.
Толкнув боковую дверь, Сизета вывела Флай в просторную светлую комнату с большими окнами от пола до потолка, выходившими на сад, скрывающий ее саму от случайных глаз с улицы. Половину комнаты занимала гордость Сизеты – причина, по которой она приобрела именно этот особняк, а именно – просторный бассейн. С другой же стороны уместился кофейный столик с двумя плетеными креслами и массажный стол (а что вы хотели? Когда имеешь средства на косметические процедуры на дому, приходится обзаводиться подобными элементами декора), на который Сизета кивнула Флай.
- Луиза! – позвала Сизета, немедленно попеняв на себя за ошибку. Галерея по неясной причине глушила все звуки и теперь можно было кричать до хрипоты – в лучшем случае сорвешь голос.
- Прошу прощения, моя служанка, вероятно, нас не услышит, - ты что оправдываешься? – Вы не могли бы мне помочь?
Сизета перекинула длинные локоны через плечо и коснулась пальцами молнии платья.

Отредактировано Narcissa Malfoy (2015-07-27 20:57:52)

Сизета провела руками по бедрам и передернула плечами, сталкивая легкую ткань на пол – Луиза потом все приберет. Она выскользнула из туфель и ступила на холодный пол. Ступни немедленно пронзили миллионы ледяных молний, заставляя Сизету вздрогнуть. Она перевела взгляд на бассейн. И сразу неимоверно захотелось нырнуть в прохладную воду, почувствовать влагу на молочно-белой коже, рыбой скользнуть вдоль кафельного дна.  Сизета любила воду. Почти так же, как зеркала. Впрочем, что спокойная вода, что зеркало – суть одно и то же. В детстве Сизета очень любила читать в ванной. Она могла часами валятся в уже остывшей воде, увлекшись очередным произведением, лишь отбрыкиваясь от материнских наставлений, базировавшихся на всем от порчи книг до посаженного зрения и нацеленных на искоренение вредной привычки дочери. Все было тщетно.
А еще Сизета любила представлять себя рыбкой. Маленькой рыбкой с яркими (как перья попугаев!) плавниками и хвостом. Она представляла, что живет на дне океана, в доме из переплетения водорослей, и плавает меж кораллов. Впрочем, что ванна, что бассейн имели один большой недостаток – замкнутое пространство. Это создавало впечатление ловушки и слегка портило игру.
В большой гостиной примостился аквариум и, проходя мимо, Сизета иногда сочувствовала жившим там рыбам. Каково было бы им осознать, что они живут в банке, когда в мире есть океан?.. Что-то ей это напоминало.
- Пожалуйста, ложитесь.
Сизета послушно шагнула к массажному столу, но остановилась на полпути, обернувшись на Флай. Девушка выказывала явное волнение, что вызвало недоумение у Сизеты. С чего бы?
Врет, что профессионалка, а на самом деле боится, как бы ты ее ни раскусила, - услужливо подсказал зловредный внутренний голос, отдававший почему-то интонациями Людвига.
Решив, что это все ерунда, Сизета легла на стол и повернув голову следила за девушкой из-под ресниц. Та смотрела на нее…странно. То есть она умудрялась даже странно не смотреть.
Что это было?
Мать всегда смотрела на Сизету как на Рождество в июле, будто не веря в то, что у нее действительно есть дочь. Секрет такого поведения Сизете так и не был раскрыт.
Отец смотрел на нее, как на уникальный фолиант. Он был убежденным книголюбом, всегда даже на приемы, прихватывал с собой печатные издания. Книги были его гордостью, его радостью. Такой была для него и Сизета. Свою коллекцию, как и картинную галерею, он тоже завещал Сизете. Если Раб и обижался, то недолго.
Миссис Уозлик, как и многие женщины ее круга, всегда смотрела на Сизету с завистью. Хотя денег у их семьи было едва ли не больше, чем у Людвига в его лучшие времена.
Людвиг… Людвиг смотрел на Сизету как на одного из своих ненаглядных павлинов. Он мог говорить, что они поют, когда павлины противно мяукали, мог восторгаться их белыми хвостами и говорить, что птице нужны не крылья, а именно хвост. Что самое интересное, он действительно в это верил. Или убедил себя, что верит. 
Флай не смотрела на Сизету с детской радостью, не смотрела на нее ни с гордостью, ни с завистью. Не смотрела даже как Людвиг. Ее взгляд… Сизета уже однажды видела такой взгляд. Это было на старших курсах Хогварда. Один местный поэт без гроша в кармане был увлечен ею до безумия. Однажды Сизета пошла с ним гулять по залитому лунным светом парку. Он называл ее своей музой. Он был…влюблен? Чушь какая-то.
- Вы предпочитаете свое массажное масло или я воспользуюсь моим?
Голос Флай выдернул Сизету из раздумий. Она скользнула взглядом по фигуре девушки у рукомойника и тихо вздохнув прикрыла глаза.
- Возьмите все необходимое в левом шкафчике.
И приступайте уже, черт побери.

Я согласна стать женою свинопаса.

Ладони заскользили по спине, омывая ее, словно прибрежная волна. Сизете даже на мгновение показалось, что она лежит под горячим солнцем, а прохладная вода лижет ей спину. Нет, руки Флай отнюдь не были холодными. Это были приятные мягкие прикосновения. Кожей к коже и немного масла.
- У Вас нет проблем с артериальным давлением?
Голос Флай выдернул Сизету из морока. Теперь к чувствительности добавился и слух. Глаза она предпочла держать закрытыми. Так было проще расслабляться.
- Нет, никаких проблем, - тягуче ответила она.
Слух вновь покинул ее. Теперь – только осязание. Разогретой кожей спины к мягким, но удивительно сильным ладоням. Мышечные зажимы послушно распускались под умелыми пальцами. Сизета, совершенно расслабившись, позволила себе плыть по волнам этих прикосновений. Чуть сильнее – прилив, легкое успокаивающее поглаживание – отлив. Горячее – холодное, красное - синее, по ее спине словно скользила кисточка невидимого художника.
Сначала – основа, грунтовка. Мышцы разогреваются, пальцы проверяют, где они нужнее всего, а потом постепенная акварель, мазок за мазком по обнаженной коже.
Сизета не любила прикосновений незнакомцев. И на массаж-то согласилась удивительно для самой себя, но прикосновения Флай ей нравились. Они селили негу в мышцах, несли спокойствие и умиротворение самой Сизете. Это было именно то, что нужно. “Dadd” удачно прислал сегодня утром именно ее. И это, безусловно, стоило двойной оплаты. И попугайского внешнего вида мастера. Сизета расслабленно улыбнулась. Почему-то это ее забавляло.
Интересно, каким был бы массаж, будь у меня крылья? Я бы расправила их во всю ширь или спокойно повесила вдоль плеч? Наверное, расправила бы. У них обязательно был бы большой размах. Такой, что я спокойно могла бы дотянуться левым до стены, а правым - до края бассейна. Окунуть его краешек в воду и недовольно встрепенуться. А Флай бы перешла от моей спины к перебиранию перьев, упругих, как орлиные, и белоснежных как у самых настоящих лебедей. А потом… Потом я бы взмахнула ими и поднялась под самый потолок, сбивая девушку с ног. Пронеслась бы над водой, касаясь ее глади ногами, и вырвалась бы к бескрайнему небу через…скажем, потолка бы не было…и я рванула бы наверх, к солнцу, а от него – к соленому морю.
- Какая совершенная спина: прямая, хрупкая, но сильная. Кожа тонкая, будто прозрачная, бледная, чистая, не отмеченная ни единой родинкой.
Сизета удивленно распахнула глаза. Только что она парила в небесах и уже почти успела услышать крики чаек – своих соратниц – как вновь лежит на массажном столе, а над головой темнеет потолок, словно бы никуда и не девался.
Она с тобой флиртует, - подсказал внутренний голос, у него опять были интонации Людвига. Никуда от него не спрячешься.
Неправда, - Сизете казалось это совершенно невероятным, но почему-то одновременно с этим какая-то часть ее вовсе так не считала.
С самого начала. Неужели не заметила?
Она женщина, - резонно ответила Сизета.
И что с того? Женщины этого не делают?
«Не друг с другом» - хотелось ответить Сизете, и она попрекнула себя за последовавшие за этим неподобающие мысли.
- Вы знаете, последнее время, если долго засижусь, начинает противно тянуть где-то в районе крестца. Думаете, я заработала себе проблемы с поясницей?
А теперь флиртуешь ты, - здесь не узнать Людвига было просто невозможно.
Неправда, - повторилась Сизета. Менее уверенно, чем в первый раз.

Сизета никогда не была оголенным нервом, натянутой струной, звенящей в воздухе леской. Она не вздрагивала от малейшего прикосновения, не страдала тремором, ее вообще довольно сложно было вывести из равновесия. Сизета Медичи была величественно спокойна, оправдывая и свою фамилию и фамилию мужа. Ее предки были настоящими английскими лордами и леди, из тех, что пьют чай ровно в пять и чопорно приветствуют даже собственных детей.
Она никогда не ошибалась так, как в тот момент, думая, что сможет сохранить ледяное спокойствие и проверить намерения мисс Хонки. Это чувство навалилось совершенно внезапно. Сначала она даже не распознала, что это такое. Был только шок от действий, которые показались ей слишком наглыми и даже немного вульгарными, а потом появилось это тепло. Теплый шар света собрался в груди, на секунду заморозив дыхание, и скатился, цепляя лучами внутренности, к низу живота. Это было влечение.
Ты все еще уверена, что это не флирт? Хотя это уже больше похоже на предложение.
Это массаж, - Сизета сама не верила ни на грамм тому, что говорила.
Кажется, ты хочешь на него согласиться, - внутренний голос был на удивление самодоволен и, как всегда, правдолюбив.
«Почему?» - вопрос, который она не раз задавала себе позже. Сизета не была склонна к беспорядочным связям, да и вообще не так много было у нее этих связей, если оглянуться на довольно долгую жизнь. Первым, конечно же, был Людвиг. Долгое, слишком долгое время он был первым для нее во всем. Позднее он стал ее мужем, а она была слишком влюблена, чтобы замечать кого-то еще. Многим позже, устав биться об его равнодушие, Сизета переключилась на любовников. Разумеется, всячески избегая скандалов в обществе. Она без особого труда могла получить, кого бы ни пожелала, но даже тогда не поддерживала более одних отношений на стороне единовременно, которые, если были удобны, носили продолжительный характер.
Итак, почему? Почему вдруг сейчас? Почему вдруг эта женщина? И почему женщина вообще? Сизета никогда не имела подобных склонностей, и не замечала за собой никаких неоднозначных влечений. Неужели из-за яркости и непосредственности? Слишком просто. Разве не встречала она ярких женщин на своем пути? И ни к одной из них ее не тянуло.
Наверное, это случилось из-за взгляда. На нее многие смотрели с желанием, с восхищением, но в том, как смотрела мисс Хонки, как она прикасалась к Сизете, было что-то еще, что-то потаенное, сокровенное. Что-то наверняка напоминающее по вкусу запретный плод.
У тебя есть немного времени, чтобы принять решение.
5…
Ты этого хочешь. Какая разница, почему?
4…
Просто забудь номер этого салона, и ты никогда ее больше не увидишь.
3…
Ты большая девочка Сизета. К тому же избавленная от каких-либо обязательств. Можешь делать все, что тебе заблагорассудится.
2…
Ее горячие пальцы и не менее горячий взгляд… Правда это приятно?
1…
Сизета приподнялась на локтях и перевернулась на спину, устремив немигающий взгляд на мастера.
- Да, - медленно произнесла она, - Думаю, вам стоит продолжить.

И ты не можешь мне запретить,
когда над спящим миром
бушуют вихри разрушений
Ты не можешь мне запретить
Ведь каждый миг любви, -
он может быть последним…

Наверное, Сизета бы испугалась. В первую очередь – самой себя, во вторую, конечно, мисс Хонки. Испугалась, дала отпор, выставила ее за дверь. Только бы не продолжать… Только бы…
Сизета не помнила, как это – бояться. То есть теоретически она знала, что люди это делают, что она чего-то боялась сама, когда была маленькой девочкой, но потом… Потом она усвоила одну простую истину. Ты не станешь бояться до тех пор, пока не прикоснешься к тому, что тебя пугает. Нет нужды заходить в клетку ко льву и умирать, растерзанной его когтями и с бешено трепыхающимся сердцем.
Сизета не боялась своих родителей – не та была семья. Не боялась сильных мира сего – у нее всегда был хороший тыл, никогда не боялась Людвига. В отличие от многих других, кто был с ним знаком. Но это… Клетка со львом? Нет, это смешно. Ей не хотелось ко льву, ничуть. А здесь… Ведь это был ее выбор. Поддаться странному порыву. Не любопытству, нет, отнюдь. Поддаться скорее настроению, атмосфере. Нырнуть в океан и плыть согласно его подводным течениям. Все это было слишком странно. Если бы об этом еще можно было сейчас подумать.
Прикосновения. Такие эротичные, манящие, сводящие с ума. Такого никогда не было. Не с ней, по крайней мере.
Всего лишь случайность, всего лишь миг, которым можно насладиться. Насладиться отчего-то слишком остро.
Тебе почти сорок лет, Сизета. За плечами двадцать лет брака и уже взрослая дочь. Совсем не время играть в игры. Твой мир рушился очень долго, так долго, что в своем разрушении уже замер в стазисе, который ты привыкла называть своей жизнью. И ты живешь ее, даже получаешь от нее удовольствие, гордишься собой. Боже, Сизета посмотри на эту совсем в сравнении с тобой девочку. Зачем? Слишком поздно открывать новые двери, которые ты не будешь знать, как захлопнуть.
Пальцы обводят овал ее лица, скользят по губам, по груди.
Пахнет озоном.
Прикосновения отступают. Она открывает глаза.
Запах озона почти испаряется, вместо него помещение заполняется чем-то вязким, тягучим. Как тающий шоколад на ощупь. Навязчивым как запах роз в цветочном магазине. Ты только переступаешь порог, как он обрушивается на тебя, на мгновение отбирая способность дышать, потом – способность дышать чем-либо кроме него.
Она поднимает внимательный взгляд на Флай. Можно было бы сказать, что он тяжел и серьезен, но дымка возбуждения сильно портила картину.
Возможно, такие вещи иногда случаются. Просто так. Ты идешь по лестнице и проваливаешься вниз, пропустив ступеньку. Это нельзя предсказать, нельзя совершить умышленно. Да и, наверное, нельзя контролировать.
Сизета накрывает пальцами руку Флай и чуть заметно разводит колени.

Откровение. Это было самое подходящее слово, описывающее волной накатывавшие ощущения. И, пожалуй, откровение Сизеты было от слова «откровенность». В какой-то момент она перестала чувствовать себя холодной леди, богатой дамой, совершающей опрометчивый поступок. Пропасть между ней и мисс Хонки сокращалась с каждым прикосновением уверенных ладоней. Она больше не снисходила. Флай умело играла на ее теле как на фортепиано и Сизета покорно открывалась ей, оголяясь, сбрасывая невидимые одежды-личины.
Откровение. Это было нечто новое и неизведанное. Не потому что у Сизеты никого не было с момента развода. Времени прошло всего ничего, а миссис Медичи была не из тех, кто приглашает в свою постель первого встречного, обретя юридическую свободу. Ей не было нужды самоутверждаться. И даже не потому что Флай была женщиной. Нет, откровением были взгляды мисс Хонки и ее хриплый, ухнувший вниз на пару октав голос, трепет прикосновений. Сизете казалось, что ей пели песню, казалось, что руки Флай посвящали ей оду. Именно это влекло так нещадно. Создавалось ощущение, что она растворилась бы в окутавшей их атмосфере, даже если бы Хонки просто продолжала стоять рядом, лаская ее одним только своим взглядом.
Сизета привыкла к тому, что ее красота восхищала и вызывала однозначные позывы. Она никогда не лгала себе и не вставала перед зеркалом в позу ложной скромности. Ею любовались, ее желали. Ее оберегали, как это всегда делал Людвиг. Как в первый раз, когда она вложила свою руку в его, а он уверенно повел ее по коридорам поместья, и не осталось и грамма страха.
Сейчас Сизета уже не могла думать о Людвиге или расслышать его голос, нашептывающий ей в уши. Впрочем, мысли покинули ее как феномен. За закрытыми веками осталась только палитра. Вожделение было морской волной. Перед глазами вились синие и фиолетовые мазки. Они закручивались в тугие спирали и распускались вновь. Проникновение принесло вторжение бордового луча. Бордо – цвет страсти, цвет крови, которая покидает ваши нутро, когда грудь пронзает кинжал.
С губ Сизеты сорвался глубокий стон. Он был белого цвета. Как ее волосы, как платье, которое дожидалось ее в гостиной и которое ей уже не суждено надеть.
На синеве неба вспыхивали красные всполохи, смываемые белой волной, вновь оставляющей на холсте лишь небеса, слившиеся воедино с морем.
Неожиданное влажное прикосновение наполнило ее внутренний мир бризом, заставило вздрогнуть и опустить взгляд туда, где Флай продолжала разыгрывать симфонию. Она прогнулась в позвоночнике, расправляя белоснежные крылья. Время остановилось, а потом побежало с утроенной скоростью.
Крылья лихорадочно забили, сотрясая воздух, перья встопорщились, внезапно вернувшийся слух резанул протяжный стон – ее собственный. Сизета рефлекторно сжала колени.

Она тяжело дышала, но с каждым вдохом и выдохом грудная клетка вздымалась все размереннее. В голове вдруг стало неприлично ясно, как будто кто-то резким движением протер запотевшее стекло.
Леди имеет право на капризы. Но капризы всегда должны оставаться всего лишь капризами. Леди было пора возвращаться к вышиванию музыцированию и столовому серебру.
Сизета спустилась со стола, надеясь, что тело ее не подведет и колени не будут дрожать. Пол вновь кольнул стопы холодом, но это ощущение больше не было частью пролога. Она натянула шелковый халат и машинально завязала пояс. Сизета не оборачивалась, но ничего не могла поделать с тем, что нескладная девушка «слишком» все еще стояла у нее перед глазами. Было немного жаль, что со странным эпизодом магии придется распрощаться навсегда. Поймав себя на этих мыслях, Сизета нахмурилась. Это было неуместно. Куда более неуместно, чем все свершившееся действо.
- Ваши услуги больше не потребуются. Возьмите расчет у Луизы. Она вас проводит, - голос никогда ее не подводил.
Сизета покинула комнату, не оглядываясь.