Чемпион по борьбе с собой -
Ты наконец победил.
И снег идёт вверх.

Сегодня действительно пошёл снег. Неожиданно. Пришлось в экстренном порядке сменить осенние туфли на более тёплые и перевязать горло тёплым шарфом.
Произошедшее выпало ровно на тот период жизни, когда Джек уже ушёл с одной работы, но ещё не нашёл вторую. Когда душила не нехватка денег, а избыток свободного времени. Когда снег шёл не только на улице, но и в груди.
Джек уже давно понял, что свободное время - его главный враг. Он пытался забить каждую свободную минуту, приписывал ненужным делам искусственную необходимость, гнал себя из дома в общество. Знакомился. Общался. Много пил. Приходил домой заполночь, цеплял поводок за ошейник Осириса и гулял с ним ещё часа два, пока усталость не сбивала с ног. Только тогда мужчина мог уснуть без посторонних мыслей, не прибегая к пылящейся за зеркалом ванной баночке снотворного.
Джек брёл к бару, едва переставляя ноги. Снега насыпало по самое не балуй, он таял в ботинках и превращал штанины с грязные размокшие тряпки.
Джек думал о том, успел ли он уже стать алкоголиком. Какие вообще критерии? Какие нормы нужно выполнить, чтобы причислить себя к этой славной братии, каким критериям соответствовать?
Алкоголиком он, возможно, и не был, а вот неудачником - на все сто.
Бармен привычным движением сунул Джеку пачку сигарет и плеснул бренди.
"Работается плохо. Хочется влюбиться, или жениться, или полететь на воздушном шаре", - писал небезызвестный классик.
В случае Джека ему просто хотелось напроситься на какие-нибудь приключения. А поскольку набор приключений в его обывательской жизни был катастрофически скуден, Статуар остановился на классическом варианте, именуемом в народе пьяной дракой.
Подходящий бугай сидел чуть поодаль, чинно беседуя со своей спутницей. Бицепсы - мама не горюй, взгляд быка, широкие трапеции и наверняка сила товарного состава. Такие обычно заводятся с полпинка и кулаками махают хаотично и тупо. Их не сложно уложить, если ты знаешь пару-тройку нетривиальных приёмов, ведь мозг этих бойцов заточен исключительно на бессистемную молотьбу.
А вот спутницу этого монстра потом можно будет считать своим трофеем, и она с удовольствием проследует за Джеком хоть обратно в бар, хоть прямо под одеяло его холостяцкого ложа.
Пятнадцать минут спустя, допив ещё четыре стакана бренди и сунув бармену смятую купюру, Джек нетвёрдо встал и подплыл к столику парочки. Это был не первый раз, когда он провоцировал конфликты и, видит бог, далеко не последний. Ему нравилось чувствовать себя сильным, состоявшимся хотя бы в этой бесполезной сфере. Он не был махиной из мышц, но легко укладывал бугаёв на лопатки - а после наслаждался восторгами их бывших спутниц. Сценарий топорный и повторяемый из раза в раз, словно в откуп за тот единственный и самый ужасный проигрыш.
Вульгарно улыбаясь, Джек отпустил пару сальных шуток в сторону оторопевшей девушки. Бугай вскипел моментально, и маска любителя светских бесед спала с него едва ли не быстрей, чем с губ сорвалось тривиальное "пойдём выйдем".
Статуар чувствовал, как его провожают взглядом немногочисленные посетители. Пару раз он поймал на себе оценивающие взгляды дам и учтиво им кивнул - дескать, ждите меня минут через десять, тогда и поговорим.
Снег хрустнул под ногами, как только он ступил за пределы бара. Тут же в спину прилетел сильный тычок, и Джек полетел вперёд, успев только подставить под себя руки. Мигом перекатился на спину и вскочил на ноги. Бугай смотрел на него разъярённым быком.
Драка оказалась такой жаркой, что уже через пару минут Джек скинул с себя пальто, чтобы не запачкать его кровью и подарить себе свободу движений. Он лихо ушёл от хука, поднырнул под занесённую руку - и в следующую секунду снова оказался на земле.
Бугай явно был не так прост, и половину жизни как пить дать провёл на тренировках по какому-то изощрённому единоборству. Статуар тоже был не лыком шит, долгие годы колотил грушу и побеждал в спаррингах, но сейчас чувствовал, как начинает сбиваться дыхание.
Мужчина отступил на шаг. В голове появилась светлая мысль, от которой веяло таким неземным покоем, что Джек даже не стал уклоняться от следующего удара. Что, если он позволит бугаю себя убить? Отправится ли он в рай, как мученик или низвергнется в ад, как самоубийца?
Ещё два раза чугунный кулак прилетел в живот, мазанул по скуле, впечатался в солнечное сплетение. Джек задохнулся и едва не упал, устояв лишь в последнюю секунду. Бугай схватил его за шею, швырнул на землю и ударом ноги поставил жирную точку в их кратковременном сражении.

Джек очнулся, лежа на том же месте. Снег уже успел посыпать его волосы. Вокруг гроздьями красной рябины алели капли крови. Мужчина перекатился на спину и уставился в высокое беззвёздное небо.
Видать, рано ему и на небеса, и в Аид.
Стараясь не думать об увечьях, Джек кое-как доковылял до таксофона. Кинул монетку, ткнул в кнопки вызова скорой. После того, как приглушённый расстоянием голос диспетчера пообещал скорое прибытие кареты, прислонился спиной к будке и снова нырнул в небытие.

Джек путешествовал по безднам бессознательного, изредка выныривая в промозглый вечер. Снег оседал на его свитере - пальто-то осталось где-то на задворках бара - и волосах, таял, касаясь горячего лба, заливал глаза.
Врачи забрали его через десять минут после звонка. Они представлялись Статуару то ли посланниками судьбы, то ли ангелами, несущими его на колеснице прямо на встречу Всевышнему. Но, к сожалению, Джек слишком четко понимал, что до встречи с ним ещё придётся помотаться.
Когда острый запах нашатыря прогнал забытье, Статуар с трудом разлепил глаза. Звенящая голова предвещала сотрясение, пульсировали синяки на лице, саднили бока. Остро кололо где-то внутри, но Джек был слишком далёк от медицины, чтобы предположить причину.
Мужчина продиктовал медикам свои данные: паспорт-то остался в кармане пальто. С трудом припомнил адрес. С сожалением подумал, что его бедный пёс сегодня останется без вечерней прогулки.
Остановка - каталка - потолок приёмного покоя. Ему строго отсоветовали вставать, да Джек и не собирался. Растаявший снег словно вымыл из него последние крупицы воли к жизни и какому бы то ни было движению.
Как так случилось, что он скатился в такую яму? Родители пророчили ему большое будущее. Он умён, красив и  талантлив. Он мог бы стать звездой, мог бы взойти на Олимп, мог бы, по крайней мере, найти себе жену и пару-тройку верных друзей.
Но, похоже, на этот раз госпожа судьба решила слукавить и убрала из пасьянса его жизни пару значимых карт. И теперь пасьянс этот никак не сходился - хуже, катастрофически рассыпался.
Осирис иногда выл  по ночам, и порой Джек был не прочь у нему присоединиться.
Женский голос назвал его по фамилии. Статуар повернул голову.
Похоже, санитары всё-таки отвезли его на небеса.
- Лили, - произнёс мужчина, чувствуя, как тонет последняя буква её имени. Ухнуло вниз сердце, и Джек понял, что его травмы тут совершенно не при чём.
На ней был медицинский халат, рыжие волосы собраны в аккуратный пучок. Лицо - серьёзнее некуда. И изумрудные глаза, те самые, которые он не видел так близко уже долгие годы, смотрели на Джека со смесью удивления и напускной серьёзности.
Долгие пять лет он просыпался рядом с ней, долгие пять лет он касался этих волос и смотрел в эти глаза. Целовал её. Дарил ей безделушки, водил на концерты, смотрел, как она радуется самым простым вещам и радовался вместе с ней. Он почти физически чувствовал мягкость её волос, чувствовал, вопреки дежурному медицинскому духу, аромат её кожи. Они говорили о будущем. Он почти выбрал обручальное кольцо.
- Я не хочу, - голос предательски дрожал. - Мне нужен другой врач.
К каталке словно подвели электрический ток. Джек чувствовал, как электризуется воздух, как бьётся в конвульсиях каждая клеточка его тела. Он закрыл глаза, чувствуя, как с волос стекают струйки талой воды.
А может, его всё-таки прикатили в ад? И вот она, его главная пытка, его персональная боль - стоит рядом и дежурно интересуется его самочувствием, каждый своим словом препарируя на живую.
Ох, судьба, ну ты и сука.
Джек не хочет открывать глаза. Хочет снова провалиться в зыбкое ничто. Хочет снова получить кулаком в челюсть, чтобы из глаз посыпались искры, а мысли вылетели из головы, как зубы - изо рта.
Но он чувствует, что она всё ещё стоит рядом. Протяни руку - и коснёшься белого халата.
- Как у тебя дела?
Он открывает глаза, но смотрит в потолок. Мигает перегорающая лампа.
- Лучше, чем у меня?

Сейчас.

Я завожу будильник на восемь.
Я просыпаюсь без четверти шесть.
Пью растворимый кофе - безвкусная смесь.
Не знаю, кем я буду, но знаю, кто есть.
Ведь я живу как будто,
Как будто ты всё ещё здесь.
Джек не может понять, что его беспокоит больше: боль в потрёпанном теле, навалившиеся воспоминания, которые он тщательно и ежедневно отгонял на задний план, или лёд в голосе Лилит. Учтива, вежлива, аккуратна - дежурный врач с пациентом. Просто очередной несчастный, которому надо оказать помощь - не больше, не меньше.
Я не собираюсь умирать, - горько подумалось Джеку. К сожалению, не собирается.
Ледяной кругляш фонендоскопа прополз по его груди, где сердце упрямо пыталось выбраться из ямы и восстановить привычный ритм. Статуар живучий, такие мелочи не смогут свести его в могилу. Живучий и слишком слабый, чтобы немного помочь им в этом непростом деле.
Интересно, остановится ли его сердце, если она прикоснётся к его коже? Какой вольтаж будет у этих тонких пальчиков, ладоней? Какой высоты будет гора, с которой внутренности ухнут в пропасть?
Джек всё так же смотрел вверх. Глаза начинали слезиться от яркого больничного света - или не только от него, кто знает. Где он оставил очки? В кармане пальто, разумеется. Спасёт ли расфокусированное зрение от того, что он неотвратимо должен был увидеть? Отнюдь.
Да, на её пальце блестело обручальное кольцо, и Джеку не нужна была подсказка, чтобы понять, кто носит второе такое же. Она замужем, она делит с ним супружеское ложе, у них, наверное, уже есть дети.
У неё всё в порядке.
У них всё в порядке.
Её руки были прохладными - не ледяными, но и не горячими. Обычным пациентам они несли надежду на прекращение боли, холодили изувеченную кожу, аккуратно изучали симптомы - но Статуар чувствовал лишь странную смесь из двух дихотомий. С одной стороны, он готов был встать и уйти, лишь бы только она больше никогда его не касалась, с другой - да, он готов был раздать все свои накопления бугаям и другому отребью, лишь бы те как можно чаще отправляли его под эти мерцающие лампы.
Лилит. Увы, Лилит Снейк - не Статуар. Девушка, ставшая постоянным фоном его жизни, лезущая в мысли из брусчатки мостовых, спрыгивающая в его голову с рыжих осенних листьев. Был ли хоть день, когда он о ней не думал? Прошёл ли хотя бы час, когда окружающий мир не бросал ему в глаза что-то, так болезненно колющее сердце?
- Больно, - произносит Джек, с трудом узнавая свой голос. Он в аду. Он горит. А она подкладывает поленьев в пламя под его ногами.
Я еду полчаса до работы.
И целый час с работы домой.
Невозмутим, как Будда. На кухне пустой
Я буду мыть посуду холодной водой.
Я буду жить как будто,
Как будто ты рядом со мной.
Как бы он хотел переложить свои чувства на плечи Себастьяна. Как хотел бы просыпаться, видя рядом её светлое лицо, окружённое пылающими завитками. Хотел бы встречать её с дежурств, обнимать за усталые плечи и спрашивать, как прошёл день. Черт возьми, он был бы отличным мужем. Одна беда - только она могла стать его женой.
В какой момент всё пошло не так? Мог ли он исправить хоть что-то? И почему их любовь смыл обыкновенный дождь?
И как наконец перестать барахтаться в прошлом?..
- Здесь тоже, - Он боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть её аккуратные пальцы. Но всё-таки повернул голову, вдребезги разбиваясь о ледяной изумруд: - У вас есть дети?

Раньше.
Футболка промокла насквозь, но Джек всё ещё чувствовал себя полным сил. Он пробежал уже чуть больше семи километров - по его скромным подсчётам - но останавливаться не собирался. Песок взлетал из-под подошв его кроссовок, в то время как ему самому казалось, что он летит на распахнутых за спиной крыльях.
Любовь всегда заставляла Статуара считать, что его возможности безграничны. По сути, так и было - его энергия лилась через край, дела спорились, даже выигрыш в лотерею казался ему не таким уж неосуществимым делом. Только вот времени купить лотерейный билет у него не было, ведь любую свободную минуту он предпочитал проводить с Лилит.
Пробегая очередной круг, он заметил гриву пламенеющих волос на сером фоне трибун. В два прыжка оказался рядом. Улыбаясь, убрал с её глаз выбившуюся прядку, аккуратно заправил за ухо - и коснулся губ быстрым поцелуем.
- Привет, детка, - юноша вытащил из своей сумки сменную футболку и переоделся. - Круто выглядишь. Как прошёл твой день?
Он был бы отличным мужем. Но в те далёкие, светлые и счастливые времена и подумать не мог, что всё, что ему уготовано судьбой - остаться вечным среднестатистическим холостяком.

Сейчас
И кто-то скажет: это свобода.
А кто-то скажет: это западня.
Но я не жду ни чуда, ни нового дня.
И я навряд ли буду тут что-то менять.
Ведь я живу как будто,
Как будто ты любишь меня.

Он уже давно не злился. По крайней мере, не злился на Снейка и тем более на саму Лилит. Единственным субъектом его ярости были разве что спятившие норны, спьяну вплётшие в ковёр его судьбы пару ненужных нитей. Нитей, которые должны были стать частью чужого полотна.
Мальчик. Джек вздрогнул от пронзившей тело боли - её руки, словно сопровождая это неотвратимое известие, надавили на сломанные рёбра.
На что он надеялся? Что останется единственным мужчиной, которого она подпустила к себе так близко? Они спали, Джек, спали уже многие годы. Теперь он знает её тело лучше тебя. Тело и, видимо, душу тоже.
Теперь они воспитывают общего ребёнка.
Теперь она - доктор Снейк. Джек ненавидел змей почти так же сильно, как любил её пылающие волосы. Почти - лишь потому, что до сих пор не испытывал ничего сопоставимого с этой болезненной, патологической любовью. Интересно, чувствовал бы тот, чью фамилию она пишет теперь после своего имени, то же, чем из года в год мучился Джек? Неужели всё-таки способен был этот змей на что-то большее, чем презрение?
- Не утруждайся, - Статуар с трудом поднялся, сжимая губы, чтобы не застонать. Оно слышал байки о том, что осколки сломанных рёбер могут попасть в кровь и переместиться в мозг - и, судя по головной боли, всё так и произошло. Однако в таком случае добрая половина этих осколков переместилась в тот метафизических орган, который называли душой - и теперь плавали в ней, рвали и бередили и без того не затянувшиеся раны.
Джек поморщился, спустил ноги с каталки. Он дойдёт сам, пусть для этого придётся подниматься пешком хоть на седьмой этаж. И если она перепоручает дальнейшую заботу о нём медсестре, то это её выбор.
В конце концов, он уже должен бы привыкнуть уважать её выбор.
Промокшие штанины липли к ногам. Он ещё мог воссоздать в памяти её прикосновение ко лбу и машинально поднял руку, чтобы растрепать свои влажные волосы. Движение отозвалось резким эхо где-то в спине.
Да уж, старик, прошло твоё время.
Поморщившись, он последовал за медсестрой, отказавшись от предложения взять её под руку. Со зрением творилось что-то странное: мир плавал в расфокусе, левый глаз уже начал наливаться ощутимым синяком, к тому же даже те нечёткие картинки, которые получал мозг от дезориентированных анализаторов, кружились и плавали. И эта круговерть в полной мере отражала то, что творилось в жизни Джека последние много-много лет.
Он позволил медсестре - Эми, так назвала её Лилит - обработать синяки и царапины, приложил к лицу протянутую грелку со льдом. Смиренно переоделся в больничную робу.
Знал бы - хоть халат захватил.
И в лицо попросил не бить - а то что-то не красиво.
Джек усмехнулся. Он, как и многие несправедливо брошенные люди, тайно лелеял мысль о будущей встрече со своей любовью. В ней он, Джек, непременно должен был носить костюм и пахнуть дорогим парфюмом, в ней он должен был много лет быть счастлив в браке, должен быть богат, должен быть счастливым отцом N детей.
А на деле - фингал, запах алкоголя (отдадим должное - дорогого), промокшая одежда (а теперь так вовсе - дурацкая больничная ночнушка), и бескрайнее, беспросветное одиночество.
Вот тебе и встреча.
- Как я выгляжу? - горько улыбнулся он, едва Лилит вошла в палату. Кажется, зрение упало до минут десяти, и доктор Снейк теперь идентифицировалась лишь по силуэту да скромно рыжеющим собранным волосам. Оно и к лучшему - не сможет увидеть в её лице эту великомученическую сдержанность. - Теперь бы ты согласилась пойти со мной на бал?

Раньше.
- Что за вопросы? - он играючи подхватил её на руки, закружил и вернул на землю, лишь закончив кружение поцелуем - уже куда менее сдержанным, чем при встрече. - Конечно погуляем. Куда ты хочешь пойти? Считай, что перед нами открыты все пути! А если не открыты - то я это исправлю, - патетично закончил Джек и рассмеялся, не отводя взгляда от её глаз. О эти глаза, глаза, о которых раньше слагали бы стихи, а ещё раньше - сжигали на кострах. Глаза, которые годами позже будут смотреть на Джека Статуара с обложек журналов, с телеэкранов, ассоциации о которых будут навевать изумрудные платья женщин и зелёные галстуки сослуживцев...
Он был молод, красив и богат. Он был чертовски популярен. Он нашёл общий язык с её матерью - разве не этими эпитетами охарактеризовала бы идеального молодого человека любая девушка? Он мог постоять за себя. Он был остроумен. Он был самоуверен и умел обаять даже самого чёрствого преподавателя...
И он был не любим.
К счастью, Джек Статуар, нежащийся сейчас в объятиях Лилит, этого не знал. Он гладил её по волосам и захлёбывался в своём счастье. Ему не нужны были лотереи - самый большой джекпот он уже сорвал, впервые коснувшись её губ.

Сейчас.
Дождавшись доктора, медсестра вышла, кивнув на последок им обоим. Джек проводил девушку дежурной улыбкой.
Лилит шутку не оценила. Чего и следовало ожидать. Снова этот стоический тон. Она остановилась рядом с кроватью и при желании Джек даже мог бы протянуть руку, чтобы коснуться её халата - вот только желания этого не было. Головокружение утихомирилось, мир уже сошёл со своей карусели, и теперь мужчина мог хотя бы видеть лицо Лилит. Но, к счастью, не настолько хорошо, чтобы идентифицировать эмоции.
Ходят слухи, что бывшие возлюбленные могут дружить. Могут периодически встречаться где-нибудь в баре, жаловаться на жизнь, вспоминать общие хохмы. Могут даже познакомить между собой свои новые вторые половинки. Могут звать друг друга на крестины детей и дарить подарки на рождество и дни рождения, сопровождая коробки какой-нибудь дурацкой, понятной лишь двоим, запиской.
Так что с тобой не так, Лилит?!
Он был почти готов сделать этот шаг, переступить годы их скорбного молчания. Отшутиться, высмеять всю эту глупую ситуацию, отпустить пару подколов по поводу своего внешнего вида, как-нибудь обыграть мелкий горошек, что усеивал теперь его сиротское одеяние.
Но слишком много злобы и боли было бы в этих шутках. Джек обладал отличным чувством юмора и когда-то мог придумывать уморительные каламбуры, но сейчас на ум пришло бы что-то вроде
Эй, только глянь, я всё равно смотрюсь в этой ночнушке лучше, чем твой муженёк в смокинге на выпускном.
Уж не твой ли муж закупает одежду для этого заведения? Думаю, только эти ночнушки уложились бы в его бюджет.
Присаживайся смелее, дорогая, и расскажи больному сказку. Знаешь, я очень люблю "Красавицу и чудовище".
Смотри, мне тут дали лёд, но я лучше приложу к синяку твоё сердце - думаю, оно окажется похолоднее.
А она опять страдальчески улыбнётся вежливой улыбкой детского педагога, вынужденного работать с аутистами.
Вероятно, их чувства были слишком сильны, чтобы, исчерпавшись, перейти в дружбу. Выжженное поле в душе Джека не было способно взрастить хотя бы одно деревце и, увы, он даже не собирался попробовать его посадить. Горькая шутка, вырвавшаяся у него минуту назад, была пробной удочкой - но удочка эта скребанула по пескам Сахары. И Джек отступил.
Он сидел, свесив ноги с койки. Она стояла рядом, не спеша садится, словно надеялась, что с минуты на минуту в палату войдёт другой дежурный врач и возьмёт заботу о столь проблемном пациенте на себя. Отличное решение. Но Джек поймал себя на том, что ждёт звука шагов за дверью с ужасом.
Столько лет она была его наваждением. Столько лет он всеми возможными путями уходил от встречи, столько раз сворачивал с дороги, увидев вдалеке рыжину волос. Столько раз пытался перебить эту болезненную тягу другими женщинами - рыжыми, зеленоглазыми, замужними - и каждый раз, просыпаясь утром, чувствовал в груди всё ту же зияющую пустоту.
И, кажется, судьба свела их в этот час не просто так. Вдруг она решила-таки дать Джеку шанс освободиться? Вытащить из груди этот тяжёлый камень, этот магнит, так тянущий к ней все его мысли?
- Не уходи, пожалуйста, - Статуар поднял на неё взгляд. - Я бы правда хотел поговорить.

Раньше.
Её пальчики перебирали волосы у него на затылке. Джек улыбался. Наклонил лоб, заставляя их головы соприкоснуться, столкнул изумруд её глаз с гиацинтом своих. Она так и стояли, глядя друг другу в глаза, словно пара телекинетиков, погрузившихся в чужие мысли.
- Я тоже, Лили.
Джек не знал, пойдут ли они в кино, не знал и сколько продлится их прогулка. Он знал только, что готов шагать хоть целую вечность, если её ладонь будет лежать в его руке. Он любил преданно и абсолютно, как пёс, и только рядом с ней его мир обретал краски, а солнце - тепло.

Чуть позже.
- Отличная новость, - Джек спрыгнул с невысокого вяза, где грелся под ранними осенними лучами в ожидании Лилит. Его уже почти месяц как исключили из университета, а смены на теперешней подработке вполне позволяли встречать её с пар почти ежедневно. - Теперь у меня есть своя квартира. Чуть менее отличная новость: это из-за того, что родители выставили меня из дома.
Он аккуратно заправил ей за ухо прядь выбившихся волос. Виновато улыбнулся. Протянул Лилит цветок, который тщательно оберегал весь вечер - как водится, лилию. Пока всего одну, ведь до зарплаты оставалось ещё четыре дня.
- Ещё менее отличная новость: скорее всего они лишили меня наследства. Теперь мне придётся завоёвывать сердце твоей мамы своим умом и очарованием, а не кошельком, - Джек коснулся её губ приветственным поцелуем. Он был слишком выбит из колеи, поэтому ждал встречи с Лилит, как с маяком, который уверил бы его в непоколебимости привычного мира.
- А как прошёл твой день? - выпалил он, едва осознав, что не дал ей сказать ни слова, да ещё и с ходу огорошил такими сомнительными известиями.

Сейчас.
"Я мужчина, у меня нет прав на нытьё."
Ты улыбался прохожим, но в каждом женском лице ты видел её.
И ты тонул в этом омуте лиц,
А ветер дул и дул, срывая листву и слёзы с ресниц.
Джек чувствовал, как наливаются над глазами, где-то внутри, огненные точки мигрени. Ещё пара минут - и он уже вряд ли будет способен на трезвомыслие. Если не от головной боли, то от разговора с Лилит.
Сейчас он видел, что она уже действительно стала именно Лилит, а Лили, как часто назвал её Джек в период их отношений, затерялась на задворках юности. Рядом сидела Лилит-черт-бы-вас-всех-побрал-Снейк, и десяток разделяющих их дюймов ширился мировым океаном.
Теперь она жена. Мать. Теперь она взрослая женщина, пережившая, должно быть, немало тягот, испещривших её лицо почти незаметными морщинками. Почти - лишь оттого, что в своё время Джек слишком часто видел это лицо так близко, что об этом сейчас было больно вспоминать.
Треклятый Снейк. Что он с ней сделал? Как посмел не уберечь от невзгод? Как допустил, чтобы всегда смеющиеся изумрудные глаза теперь смотрели так серьёзно и пристально?
Она так хотела вытащить его из грязи, и неужели испачкалась сама?
Джек хотел бы говорить. Хотел бы излить душу, в-прямом-смысле-выплакаться, удариться в воспоминания. Хотел бы положить голову на её колени и рассказывать всё, что придёт в голову - жаль, что этот вид психоанализа Лилит бы совсем не оценила.
Джек хотел бы забрать её. Вытащить из лап Снейка, стереть с её лица эти тонкие отметины бед и трудностей. Отдать ей свои накопления, свою квартиру, своего пса, свои мысли, свою любовь и просто себя. Хотел бы подать ей руку - так, как когда-то она подала руку Снейку. Хотел бы подарить ей ту жизнь, которую Себастьян не сможет подарить никогда.
И совсем не хотел бы узнать, что Лилит счастлива.
Джек смотрел на лежащие на коленях руки. Ладонями вверх - он был полностью открыт перед ней, в то время как Лилит отвечала сложенными руками и колючим, совсем незнакомым взглядом. И слова - с её губ словно летели маленькие тяжёлые камешки, падающие на пол, совсем не долетающие до сознания Джека. Статуар попробовал что-то сказать, но язык прилип к нёбу.
И в самом деле, о чём они могут говорить? Он чувствует её напряжение. Она будто ждёт, что Джек рухнет на колени и начнёт молить о возвращении. Или осыплет её угрозами и ругательствами. Однако он, к счастью, слишком тщеславен, чтобы опуститься до такого.
Вместо этого Статуар морщится от стрельнувшей в груди боли и ощупывает лицо ледяными пальцами. Да, видок непрезентабельный. Он кладёт ладонь себе на лоб и отгоняет мигрень подальше - ему нужно ещё немного времени, какие-то двадцать минут, а потом пусть голова хоть разорвётся на куски.
- Почему ты избегаешь меня? Джек наконец-то цепляется за одну из мыслей. Я часто вижу тебя в магазинах. И ты меня видишь. Только каждый раз делаешь вид, что я не существую.
Взгляд теряется в стянутых в хвост кудрях. Джек с трудом переступает через желание освободить этот рыжий водопад, позволить ему свободно улечься на плечах. Может, тогда ледяная Лилит станет хоть немного напоминать прежнюю Лили?..
- Ты меня боишься?
Джек переводит взгляд на лежащие на коленях руки. Костяшки саднят, завтра наверняка опухнут и пройдут не скоро. Из-под больничной ночнушки выглядывают сбитые колени - расцарапанные, словно у мальчишки, свалившегося с велосипеда. Ребра сжимают лёгкие и не позволяют глубоко вдохнуть, но что-то подсказывает, что Лилит может причинить ему куда большую боль. И более того, она уже делает это, всем своим видом демонстрируя, как ей неприятно его общество.
А ведь когда-то они могли пройти рука об руку многие мили, не обмолвившись и словом, и никогда молчание не было таким болезненным.

Раньше.
Он улыбается. Улыбается Лилит, улыбается этому дню, улыбается назло родителям. Идите к чёрту, поборники нравственности, всё будет замечательно без вас и ваших денег.
Лилит реагирует точно так, как того хотел бы Джек. Не осуждает и не пускается в пространные утешения. Одна её улыбка, сочувственно приподнятые уголки губ, значит для него больше, чем любые слова. Он купается в её искренности, греется в лучах ярких глаз, впитывает кожей каждое слово.
- Я люблю тебя, - улыбается Джек. Искренне, ведь одно её присутствие исключает всякую возможность проявления фальши. Он открыт перед ней - так, как, пожалуй, не был открыт ни перед кем за всю свою жизнь. - Приезжай в любое время.
Порывшись в карманах куртки, Джек протягивает Лилит связку из двух ключей и брелока. Небольшая фигурка лани, сделанная из ивы и найденная им на просторах местных барахолок - просто безделушка, которую Джек, однако, искал добрые три часа. Финансы, конечно, поджимали, но на подарок для Лилит он был готов потратить и последние центы.
Джек берёт её ладонь в свою и шагает прочь от Хогварда.
- Как поживает мистер-немытая-голова? - спрашивает он с ухмылкой. Снейку, наверное, теперь живётся привольно, ведь без Джека вся досаждающая его шайка давно уже рассыпалась. А вот сам Джек бы с удовольствием наведывался в университет, чтобы только отсчитать положенные Снейку пинки - так, для профилактики. Всё-таки чувствовалась от этого змеёныша какая-то опасность, явно большая, чем всё его химические штучки вместе взятые.

Отредактировано James Potter (2016-09-19 21:30:11)

Сейчас.
Мой мозг - это улей, где вместо пчёл - муравьи.
Центр тяжести пули смещён в направлении любви.
Но змеиные кольца - это броня.
Я вижу чёрное солнце. Солнце ненавидит меня.
Они ведь так ни разу и не поговорили. Молчание ширилось день ото дня, а позади тем временем остался лишь её удаляющийся силуэт в чёрном вечернем платье, уходящий рука об руку со Снейком. Шагающий куда дальше, чем просто за границу поля зрения. С тех пор дни текли как дёготь - и каждый из них тянул все мысли в тот проклятый вечер.
Со временем даже те счастливые воспоминания, где Лилит и Джек были вместе, стали ужасно горькими. Он уже не помнил, когда думал о периоде их отношений с той пресловутой светлой грустью, которую так воспевают поэты. Грусть была, но она отдавала отвратительной желчью. И злостью.
Да, Джек чувствовал себя преданным. Как щенок, которого выбросили на улицу после нескольких дней игр. Как человек, разговор с которым прервали на полуслове. Как пожизненно осужденный, обречённый до конца своих дней гадать, какое же преступление совершил.
Эдмон Дантес провёл в застенках замка Иф четырнадцать лет. Он бежал, но в плату за эти страшные годы был вынужден проститься с тем девятнадцатилетним юношей, которым был раньше. Паскудная аналогия - Джек Статуар никогда не бывал за решёткой, да и на быт ему жаловаться не приходилось. Но с каждым годом он всё острее ощущал, как смыкаются вокруг него железные прутья, вырывающие из памяти ласковое и привычное "Джей". Ощущал, что его тюрьма тем и страшна, что не имеет зримых границ.
Лилит отвечает, и Джек чувствует, как подступает к горлу горький комок. Рядом сидит его юность, его любовь - женщина, с которой, и только с которой, он хотел бы встретить свой закат. Но она чужда и холодна, она отгораживается громоздкими фразами и скрещенными руками.
Как жаль, что не придуман фармацевтами эликсир, стирающий память.
Её рука замирает слишком близко. Джек смотрит на свою ладонь, но не чувствует её - словно кто-то положил ему на колени искусно сделанный муляж. Пальцы Лили электризуют воздух - и между их руками сверкают невидимые молнии.
Когда она всё-таки касается его ладони, ком в горле становится невыносимо огромным.
- Почему не сможем? Голос звучит чужим и слабым. - Почему нет, Лили? Как же так получилось, что его Лили превратилась в демоницу Лилит? Почему теперь каждое её слово плещет ядом независимо от его значения? Её пальцы до кости прожигают руку, и Джек удивляется, когда, опустив глаза, не видит на коже новых отметин. - Ты просто ушла. Просто раз - и всё. Ничего не объяснила, ничего не сказала - ни слова! На горле затягивалась незримая петля. Голос набирал силу, и Статуар дёрнул рукой, освобождая ладонь от чужих - теперь чужих прикосновений.
Она отвела взгляд. Задыхаясь от невидимой удавки, чувствуя, как начинает жечь глаза, Джек перешёл на горячечный шёпот, находящийся в шаге от крика:
А теперь у тебя сын от него и ты говоришь, что мы не можем даже поздороваться при встрече? Почему, чёрт подери?! Неужели я настолько хуже Себастьяна Снейка, что ты даже замечать меня не желаешь?! Верёвки, виселицы, канаты - да я в петлю был готов залезть после того, как ты... Бросила меня? Предала? Ушла тогда! Ушла и всё - живи с этим, Джек, мы больше не знакомы!
Последние слова получились предательски смазанными. Губы задрожали, и пришлось приложить массу усилий, чтобы перевести дыхание. Задачу усложняли и сломанные рёбра, упирающиеся сейчас в лёгкие, но главная проблема всё-таки была не в них.
Она попросила прощения, но оно лишь сорвало с губ Джека очередную усмешку. Да, милая, "прости" через столько лет это именно то, что исцелит мой разум.
- Это всё очень здорово. Но теперь ты Лилит Снейк...
Снейк.
Джек сдался. Позволил чувствам прорваться на свободу - какая, к чёрту, разница, что о нём подумает Лилит Снейк?
- А я бы так хотел поговорит с Лилит Ифан, Ссадины на лице щипало, когда на них попадали слёзы. Воздух с трудом пробивался в лёгкие. Джек закрыл лицо ладонями и добавил глухо, едва слышно: - С Лили.
Ему не нужна её жалость. И не нужны извинения. Она не сможет исцелить его одним словом, ведь у слов, как и у всего сущего, есть свой срок годности. И от её "прости", принесённого из светлых дней юности, за версту разило разложением.

Раньше.
Пускай Лилит была достаточно умна, чтобы догадываться о глубине вражды Снейка и Джека, она упускала из виду одну очень важную деталь. 
И именно из-за этой детали челюсти Джека сомкнулись так сильно, что стала видна жилка на шее.
- Я считаю своей обязанностью защищать тебя от всяких типов, подобных Снейку. От него нельзя ждать ничего хорошего, - процедил он сквозь зубы. Так было каждый раз - стоило Лилит вступиться за Себастьяна, как закипала ртуть во внутреннем термометре ярости Джека.
Воистину, эта вражда была замкнута в треугольник. Основания - Джек и Себастьян. Первый - в силу характера привыкший задирать слабых, второй - в силу характера привыкший быть объектом насмешек. А вот вершиной была Лилит. Её сочувственное милосердие, её грустный взгляд, её злость, когда основания снова сталкивались между собой под каким-то пустячным предлогом.
Увы, глубинной причиной всегда оставалась она. И чем больше сочувствия она выказывала Снейку, тем яснее Джек понимал, что этой вражде не будет конца.

Отредактировано James Potter (2016-09-26 03:26:14)

Не обхожусь во снах без пророчеств,
А явь - что хочешь, то и найдёшь в ней.
Из всех знакомых мне одиночеств
Я выбираю, где понадежней.

Джек чувствует смутное внутреннее ликование. Обиженный ребёнок, загнанный хныкать на задворки сознания, поднимает голову, и заплаканное лицо победоносно светлеет - о да, он смог сделать ей больно! Пусть она тоже почувствует хотя бы толику боли, которую причинила ему тогда! Пусть хотя бы на секунду пропустит через себя хотя бы десятую часть того парализующего электрического разряда, что пригвоздил его к земле в десятке футов от места, где губы Лилит Ифан касались Себастьяна Снейка.
Статуар поднял тяжёлую голову от ладоней. Внутренний ребёнок смотрел его глазами и радовался, упивался её болью, с удовольствием ловил каждое судорожное движение. Шептал, что так правильно. Науськивал. Подстрекал. Пинал под больные рёбра, требуя выпустить в её спину ещё пару обойм обвинений.
К тому же она и сама чувствует вину. Немного надавить, нажать - и Лилит Снейк сломается.
Пусть.
Расплачется - пусть.
Возненавидит его - пусть.   
Джек отёр влажные глаза. Его внутренний ребёнок может желать чего угодно. Но сам он, к счастью или сожалению, уже давно вышел из детского возраста.
Поэтому только наблюдал за спиной Лилит, время от времени тяжело переводя дыхание. Она стояла у окна - белый силуэт на фоне чернеющего ночного неба. Мельтешащие снежинки падали на замерзающий город, но совершенно не мешали увидеть на стекле отражение.
Ему не за что было жалеть Лилит Снейк. Она взрослая женщина. Она сделала свой выбор. Она знает-итог-каждого-принятого-решения. 
Ему есть, за что жалеть себя. Он взрослый мужчина. И последние несколько лет он только и занимался тем, что песочил себя вдоль и поперёк, желая найти наконец ту червоточину. Он тоже сделал свой  выбор, и вот уже долгое время дубликаты ключей от квартиры пылятся в коробке под кроватью, а брелок-лань давным-давно уничтожил огонь камина. Он знает итог каждого принятого решения.
Лилит стоит перед окном. Джек смотрит на белое полотно халата, водит близоруким взглядом по её спине между лопатками. Из его глаз всё ещё текут слёзы, помноженные мигренью. Силуэт на фоне черноты напоминает скорее призрака, чем ангела.
Призрак молчит, не решаясь продолжить начатую фразу. Джек медленно втягивает носом холодный больничный воздух и морщится от боли. Ловит каждое призрачное движение, надеясь услышать заклятье, которое наконец прольёт на него вожделенную манну. Но с небес сыплются только крошки снега, и призрак молчит, отвернувшись к тёмной улице.
Минуты тянутся. Влажные дорожки на щеках подсыхают, и тишину палаты режут только тиканье часов да завывание сирен скорой помощи, носящейся где-то внизу.
Это уже не то молчание, которое объединяет влюблённых. Это тишина, лежащая между расставшимися. Фонендоскоп падает на пол, гильотинируя молчание, и голос Лилит звучит приглушённо и устало. 
Джек не отвечает. Только болезненно вздрагивает, когда она одной интонацией бросает горсть земли на могилу его прежнего имени.
Он встаёт с кровати. Пол под босыми ногами оказывается обжигающе холодным, но Джек всё равно тихо подходит к Лилит сзади и наблюдает, как падают на плечи её освободившиеся волосы. Вдыхает их аромат. Совсем другой.
В отражении на стекле второй призрак делает ещё шаг к первому. Замирает, глядя в тёмные глаза, поделённые пополам с падающим снегом.
И чувствует ровно то, что подобает призракам.
Ничего.
Только тягучее осознание того, что даже здесь, рядом с Лилит настоящей, его всё равно преследует образ Лилит прежней.
Джек медленно протягивает руку и проводит по её щеке, стирая с лица солёную полосу. Слёзы жгут сбитые костяшки. Он заметно выше её, и приходится наклонить голову, чтобы снова вдохнуть запах её волос и коснуться губами её макушки в едва ощутимом поцелуе.
- Доктор Снейк, я думаю, что моя страховка покроет лечение в другой клинике, - голос тихий, но твёрдый - Могу ли я попросить у вас выписку о моём состоянии? И где можно забрать вещи?

Верь мне, я буду просить богов,
Чтоб сделали из нас хоть врагов,
Но чтобы быть вместе.
Только ленивый не советовал ему сходить к психологу, психотерапевту или психиатру. Каждый коллега хотя бы раз провожал его взглядом, сочувственно качая головой. Каждый знакомый норовил продиктовать номер телефона или адрес электронной почты неженатой подруги, которая была бы не прочь избавить его от тоски.
Со временем Джек научился скрывать своё внутреннее состояние. В большинстве случаев проще было с улыбкой отшутиться и нагородить что-то несусветное, чем ощущать, как на тебя изливают реки сочувствия, своим запахом напоминающие гниющие канализационные стоки.
Психологи, психиатры и психотерапевты не смогли бы ему по помочь по одной простой причине. Он просто не смог бы рассказать им о Лилит. Его любовь была болезнью, не проходило ни дня без мысли о ней - так что бы осталось в жизни Джека Статуара, лишись он этой одержимости? Шаткий мостик, соединяющий Джека со счастьем, рухнул бы - и полёт непременно окончился бы падением на скалы.
Короткое мгновение, и вместе с поднятым фонендоскопом на плечи Лилит легло что-то ещё. Она выпрямилась, от неё повеяло силой - и Джек стал бы самым счастливым человеком, окажись у неё в руках скальпель, который в следующий миг вонзился бы в его живот.
Аккурат в перекрестье шрамов застарелых ожогов.
За дверью забормотали голоса. Статуар вскинулся, отёр с лица прочерченные слезами дорожки, морщась от боли, отдающей где-то под лопаткой.
Чужая рыжеволосая женщина проскользила совсем рядом - и исчезла за дверью, швырнув в его лицо последние сухие распоряжения.
Хотелось вывернуть ручку рентгеновского аппарата на максимум и позволить гамма-лучам жечь клетки его тела. Вместо этого Джек послушно лёг на кушетку, пробормотал что-то в ответ лаборантам и закрыл глаза, позволяя врачам делать свою работу.
Что бы сказал пресловутый психолог, психотерапевт или психиатр, присутствуй он при этой судьбоносной встрече? Что Джек может сказать себе сам, какой итог запишет под чертой? Там уж сложилось, что за последние годы он стал просто асом в стезе самоанализа и самокопаний. Все воспоминания, касавшиеся Лилит, уже давно стали походить на вековую жевачку, пережёванную сотню тысяч раз.
Вывод был прост и неутешителен: он по-прежнему любил Лилит. Но не эту Лилит, уставшую женщину с морщинками около глаз, сбирающую непослушные волосы в хвост и говорящую странными фразами. Не ту Лилит, которая плавает в мирских хлопотах, перевязывает гнойные раны и пьёт вечерами чай, обсуждая с мужем прошедший день. Лилит, живущая в его голове, была образом, который он запечатлел давным-давно: смеющаяся девушка, сжимающая в ладони скромный брелок с трепетом, которого не был достоин и самый дорогой бриллиант. Эта девушка жила исключительно в его голове, и, самое главное, именно она не была способна на предательство.
С листьями чая
Храни своё тепло и уют,
Враги друг друга не предают,
Я обещаю.
Рентгеновский аппарат укатил, выплюнув несколько тёмных снимков. Джек смотрел в потолок, чувствуя, как сухой больничный воздух сушит глазные яблоки.
Он ведь тоже был виноват перед ней. В какой-то мере. Он, должно быть, тоже сделал ей невыносимо больно, едва не отправив Снейка на тот свет. Много лет назад, когда его голову ещё не тронула седина, а двери Хогварда ещё не закрылись за спиной, он считал себя вправе сделать это. Причинить ей боль. Ведь Джек не воспринимал Снейка всерьёз, и даже когда руки сомкнулись на его шее, он прежде всего хотел причинить боль не ему, а ей.
Укол - и коктейль из обезболивающих смешался с кровью. На волнах боли было проще путешествовать по пещерам интроспекции, и уже через десять минут Статуар закрыл глаза. Он очень хотел надеяться, что дверь, закрывшаяся за Лилит Снейк, больше никогда не пустит её в его жизнь, но знал, что это было не так.

Раньше.
Тот вечер Джек провёл, вычищая своё скромное съёмное жилище. Он не только вынес мусор и привёл в порядок носки, но и оттёр с зеркала в ванной каждое пятнышко, отполировал замшелую керамику и надраил паркет до почти зеркального блеска. Их совместные фотографии (первая коробка, которую он открыл после переезда) висели на доске над кроватью, и прекрасная рыжеволосая девушка снова и снова, улыбаясь, обнимала темноволосого юношу в очках, переплетая их пальцы. Между десятками фотографий Джек аккуратно приколол три небольшие лилии, моментально осыпавшие кровать пыльцой, а воздух - тяжёлым и приятным ароматом. 
Спать он лёг лишь под утро. Предварительно удостоверился, что в мойке не лежит ни одна позабытая ложка, а шерсть прежде живущего у здешних хозяев кота благополучно капитулировала и освободила все оккупированные территории.
Они договорились, что Лилит придёт утром. Не ранним утром, а ближе к полудню - она ведь прекрасно помнила, что Джек очень дорожит каждой минутой сна. Но этой ночью ему не спалось. Сон пришёл только с первыми лучами солнца, когда его голову наполняли мысли о взрослой жизни и белом подвенечном платье, которое так эффектно будет смотреться с огненными волосами.
Джек проснулся с улыбкой, и первым делом схватил стоящие на прикроватной тумбе часы. Большая стрелка уже давно переползла половину циферблата. Где-то в квартире тоскливо поскуливал Осирис. Сломанные рёбра уже почти не тревожили Джека, а медицинская страховка покрыла все расходы на лечение.
Оставалась только едва пульсирующая боль от ожогов на кончиках пальцев.
Вчера он сжёг последнюю их общую фотографию, и тяжёлый пепел усеивал конфорки плиты и мраморный пол. Пол, который никогда не сверкал так ярко, как старый деревянный паркет в ту ночь, когда Джек Статуар был счастлив.