— ... но любые ваши победы всегда были и будут только преходящими, вот в чём дело.
Риэ помрачнел.
— Знаю, так всегда будет. Но это ещё не довод, чтобы бросать борьбу.
— Верно, не довод. Но представляю себе, что же в таком случае для вас эта чума.
— Да, — сказал Риэ. — Нескончаемое поражение.
Камю.

Будем откровенны – сегодня у Томаса как никогда есть повод для радости. Он ждал этого дня долгие годы. Долгие-долгие годы. Все начиналось с небольшой комнатушки, в которую едва влезал один единственный системный блок – который и сам размером был на полкомнаты. Сейчас террабайты памяти можно поместить на кончике игры. Вы хотели продеть верблюда в игольное ушко – для этого не нужно подковывать блох и быть ювелиром – можно просто написать несколько строк кода – и вот Ваши верблюды ровной веренице протискиваются в пространство в сотни раз меньше игольного ушка.
Коды. Программы. Базисные векторы. Еще несколько поколений – и платину можно будет печатать на 3D принтерах. Что угодно можно будет печатать, при должном желании и умении – и тогда не будет ничего ценнее информации. Уже сейчас те, кто владеет фактами – владеет миром. Коды от запуска ядерных боеголовок, базы данных НАСА – все это – информация. Самые мудрые оставляют ее на бумажных носителях, но даже это в двадцать первый век шпионажа более не помогает – более не помогает ничего. Теперь людям остается только кусать локти – вернее, пока им даже локти кусать  не зачем – потому что они не знают, что пора их кусать – какая ирония. НЕ знать, что ты уже в ловушке, в западне, что ты не выберешься из нее, как сильно бы этого не желал. Что ты не повернешь назад, что ты не сможешь выжить – больше не сможешь. Что ты даже пикнуть не сможешь – без разрешения.
И тогда это действительно будет битва интеллектов – если кто-то будет способен в эту битву вступить при остальных неравных. Сегодня тот день, когда его разработка была вживлена первому человеку – более того, она работала. Сегодня начинается новая эра – та эра, в которой ему стоит только нажать на клавишу – и к его ногам падут цивилизации. И – самое прекрасное во власти – он просто не будет этого делать. Власть... власть выражается в свободном выборе. Зачем уничтожать миллионы, если можно заставить их работать на себя.
Как Себастьяна Снейка.
Услужливый, а главное – глухонемой – слуга – с поклоном распахнул дверь перед гостем – у гостя был немного затрапезный вид и раздавленное эго. Впрочем, Томас не хотел бы быть на месте Себастьяна – он действительно был раздавлен – на этот раз, целиком и полностью. Эти восемь месяцев были для Снейка тяжелы. Доносы о наркотиках, о срывах, об истериках. О ссорах в семье – он держался на последнем издыхании – Томас на это надеялся. Потому как человек, однажды отобравший у него целых две игрушки – заслуживает только самого жуткого наказания. Самого жутчайшего из возможных. Самого страшного – и нет, это отнюдь не смерть.
Это одиночество. Полное, всепоглощающее одиночество. Лилит не простит ему сына – точно не простит. Томас помнит, как горели ее глаза, когда она говорила о Драго. И он помнит, как Драго лежал без сознания тремя днями ранее на этом же столе – впрочем, и помнить не стоило – сейчас это прекрасно будет продемонстрировано на большом экране всего для одного зрителя.
Иногда Томас думал о слепоглухонемом слуге, но это было бы слишком накладно. Он опасался доносов – и поэтому конспирация была на высшем уровне – чтобы получить донос от человека, который у него работает, сперва нужно было выучить язык глухонемых. Потом завоевать его доверие, а уж только потом думать о доносах. Парнишка не умел писать – и алфавита не знал – английского так точно. Томас об этом позаботился – он взял его еще ребенком – из детдома – и превратил в прекрасного – а главное, верного – слугу. Развлекаясь на досуге, он назвал мальчишку Паноптесом. Единственным его достоинством был неусыпный взор.
А вот единственным недостатком был тот факт, что он спать не мог без своей облезлой четвероногой подруги миссис Менсфилд. Он пришел с этим воинствующим комочком, и вот уже долгие годы был доволен обществом этой своеобразной мерзкой персоны. Томас предпочитал держаться от нее подальше, но зато весь его бесценный инвентарь в этой загородной лачуге, в которой подвалы по цене были эквивалентны Букингемскому дворцу, оставались под присмотром и сохранными. Паноптес был неоценим как соглядатай, и как надсмотрщик. А кошка получила свое имя от бессмертного бестселлера Остин, который этот юродивый притащил с собой в кармане – он не мог прочесть и двух слов, но в книгу вцепился, как в самое дорогое.
- Вечер добрый, мистер Снейк. И как Вам кино? – Томас махнул рукой на белую ткань позади него, где как раз человек в маске проводил вскрывал запястье Драго, и с улыбкой обратился к своему гостю. – Воды? Сока? Вина? Может, чего покрепче? Например, коньяк? Или Вы предпочитаете опиаты?

«Ведь королек,
Слабейшая из пташек, охраняет
Свое гнездо от хищницы совы.
Здесь — только страх и никакой любви.
Благоразумья мало там, где бегство
Бессмысленно».
Макбет. Шекспир.

Щенок.
Мелькнула мысль и скрылась алым всплеском гнева вперемешку с разочарованием, где-то глубоко в глазах Томаса Певерелла.
Щенок, который так и не вырос в пса.
Нет, Себастьян Снейк не мог вырасти в пса. Себастьян был другим животным.
Змей? Ворон.
Вороненок.

25 лет назад.

Томас в бешенстве шел по коридору Ховарда. Драная кошка. Афина выставила его за дверь со всеми его инновациями.
- Мистер Певерелл, университет не собирается менять программу под ваши нужды. Хогвард насчитывает сотни лет истории, и в этих стенах устои будут неизменны, пока я сижу в этом кресле.
Ширпотреб. Старые песни на новый лад. Университет прогнил до корней, система образования требовала или новой крови, или нового дыхания. Томасу было что предложить этой мегере, но мегера была глуха, слепа и бездушна – у нее не хватало мозгов понять, что то, что говорит этот человек через пару десятилетий изменит мир.
У нас не достаточно средств.
Ваши идеи слишком смелы.
Вы можете попробовать обратиться в другую компанию.
Они – все они, не понимали простых истин. Наука корчилась в предсмертных муках в Хогварде – пока они живут в прошлом веке, новое время не будет ждать их взросления. Томасу Певереллу было больше нечего здесь делать.
Если бы у него только были деньги....
Отказ. Отказ. Очередной отказ.
Слишком ново, еще рано. Вы не понимаете, молодой человек – то, о чем вы говорите невозможно. Вы читали последние статьи в Scopus? Машины – не умнее прялок, они не смогут...
Не сумеют.
Не выйдет.
Никогда.
Слишком много нет в его жизни для одного единственного дня.
Слишком много нет для одной жизни.
Томас Певерелл не мог сдаться – у него не было выбора. Он заворачивает за угол и сбивает с ног мальчишку, совсем еще мелкого. Худого, облаченного в старье и обноски. Волосы грязными прядями падают на лицо. Бледность и огромные черные глаза.
Едва оперившийся вороненок, - тут же безошибочно выдает Певерелл. У вороненка в руках книги по генетике и машинному обучению. У Томаса глаза лезут на лоб. Он наклоняется, чтобы поднять учебник. Хайкин «Введение в аналоговые и цифровые коммуникации». Что за?...
- Оригинальная подборка. Что вы изучаете, молодой человек? – заинтересованно спрашивает Томас. Он думает представится, но останавливается. Пусть это будет чистый эксперимент.

Настоящее время.

Все еще вороненок.
Он мог бы вырастить из него ворона. Гордую, умную птицу. Но Себастьян предпочел ворон. Галдящих падальщиц, каркающих на прохожих. Хогвард не растит людей будущего – он погибает под обломками того, что Томасу не дали построить. Он гниет изнутри со всеми его устоями, трактатами, законами и декретами. Он опутан этическими кодексами, как цепями из графена. И Себастьян корчится там, питаясь второсортным сырьем. Томасу было жаль того мальчика, который годы назад встретился ему в коридорах университета. Будь этот мальчик умнее тогда – сейчас он бы его не душил, а стоял бы с ним плечом к плечу как равный. Томас умел ценить союзников.
- Большая красная кнопка, Себастьян, - Томас ухмыляется, не обращая никакого внимания на руки, стискивающие его шею. Воздух? Певерелл дышал полной грудью всю свою жизнь. А ты, Снейк? Ты хоть раз смог вдохнуть в этом твоем крохотном мирке? Ты мог бы стать великим – а ограничился замшелой лабораторией в подвале третьесортного ВУЗа. Певерелл медленно и демонстративно поднимает руку с зажатым в ней пультом.
- Смотри, что произошло, когда я встретился с мальчишкой, - шипит Томас и кивает на экран. Большой палец руки ласково оглаживает кнопку.
- Что произойдет, если я нажму на нее? – Томас смотрит в глаза человеку, которому предрекал большое будущее, проведя с ним всего несколько бесед, тогда в полутемных кабинетах Хогварда. Это было хорошее время. Жаль, что оно закончилось.
- Может быть, ты уже догадался? Ты ведь вообще-то умный человек, Себастьян, - хрипит Томас и ухмылка растягивает его губы. Он знает людей. Знает их слабые места. Дети – это всегда слабое место.
Себастьян Снейк превратился не просто в ворону – он стал птицей-наседкой, которая потеряла своего птенца. А ведь он даже не знает всего об этом самом птенце. И Томас пока не будет радовать его этим знанием.

Победе грош цена,
Коль не дает нам радости она.
Шекспир, Макбет.

- Ты выиграл, Томас, - смешно. Он хотел услышать эти слова всю свою жизнь. А теперь, когда услышал, не испытал ни капли удовлетворения. Вот, ирония судьбы, воистину. Когда он в первый раз встретил этого человека, он был горд, амбициозен и умен. Он забавно хорохорился, пушил перья и сверкал глазами, рассказывая о репликации ДНК так, как Томас бы говорил об искусственном интеллекте. Приятно было услышать такой энтузиазм, особенно, когда его речь обычно вызывала по большей части только лишь вежливое недоумение. Теперь ему заглядывали в рот и конспектировали каждое слово — но понимания он все равно не добился. Совсем не смешно.

25 лет назад.

Мальчишка был смешной. Ему бы в ларьке сигареты не продали, а он под мышкой таскал Хайкина и Кребса.
- Да, он хорош. И пишет просто. Но по репликации лучше читать что-нибудь из инженерной генетики, биоинженерии или сетям, - Томас пожевал губу, размышляя. День все равно коту под хвост. Почему бы и не подыскать новые кадры? - Меня зовут Томас, ты торопишься? Или есть время кофе попить? Я угощаю.

Настоящее время.

Как все сложилось… неприятно.
- Чего ты хочешь?
Томас хотел просто позлорадствовать. И время, и место — просто идеальные. Старый друг, который мог легко превзойти его практически в любой области науки, сейчас стоял перед ним практически на коленях. Человек, которым он восхищался, превратился в ничтожество. Томас видел эти бесконечные дни и вечера, проведенные перед камином с котом на коленях, с Ригель в барах или с женой в постели. Любовь развращает. Себастьян Снейк имел все шансы стать вторым Тесла, только в генетике. Или вторым Менделеевым. Певереллу было невероятно жаль тех шансов, что Снейк упустил. Может быть, именно поэтому он столь серьезно взялся за его участие в проекте, пусть и недобровольное. Такую голову стыдно терять. Томас даже подумал, что если Снейка выгонит из дома жена, он возьмет его себе. Ненависть — прекрасная движущая сила, а угрозы — двигатель прогресса. Шикарно все может закончится, откровенно говоря. А наркотическую зависимость — вылечим. Снейк не тот человек, который может шагнуть с крыши в пропасть. Хотя нет, может — если приставить дуло пистолета к виску его жены. Жалкий человек. Томас закрыл пульт и устало потер виски. Скучно так проигрывать. Хорошая оговорка. Состязаться приятно с сильным противником. Тот, кто скалится и кусает даже на смертном одре. Снейк был таким человеком. Раньше. А теперь…. А теперь Томас чувствовал, что еще немного — и Снейка он проиграет. Тяжело быть умным злодеем, несущим свет в массы. Томас улыбнулся.
- Хотел унизить и растоптать. Но ты и сам прекрасно справился.
Томас плеснул себе виски и поморщился — он не любил алкоголь. Но тот красиво смотрелся в бокале, лед звенел о стаканы переливался в свете светодиодных ламп. Томас уважал эстетику. Но не любил виски.
С Себастьяном было наоборот — никакой эстетики, но его было за что уважать.
- Потратил свою жизнь не на что, Себастьян. Ниже падать уже некуда. На это жалкое зрелище больно смотреть, - Томас поиграл бокалом и поставил его на стол. - Я предпочитаю не работать с наркоманами. Они крайне ненадежны, - Певерелл поглядел на экран. Там как раз крупным планом показывали конец операции: зашивали место вживления.
- Ты у меня на крючке, Себастьян. И ты мне еще понадобишься. Не сейчас — позже. С холодной головой и без исколотых вен. Так что сейчас ты ляжешь в реабилитационный центр и пройдешь полную диспансеризацию, а после этого мы с тобой обсудим условия дальнейшего сотрудничества, - Томас улыбнулся. - Я не разбрасываюсь ресурсами — я их оттачиваю.