Что я могу дать тебе, расскажи? 
Ни двора, ни города - даже впредь. 
Знаешь, говорят, у меня нет души, 
Но зато теперь у тебя есть апрель. (с)

Лилит отрывисто вздохнула, раздраженно бросая ручку поперек раскрытой истории болезни. Наклонила голову вперед, сильно сжав пальцами переносицу и плотно зажмурившись. 
Не поднимая век, резко схватила телефон. Плотно приложила к уху, слушая гудок и...медленно открыла глаза, опуская трубку обратно на рычаг, чуть не клацнув зубами. Закусила губу. Тяжело сглотнула, скользнув затуманенным взглядом по строчке лежащих рядом бумаг.

Заключение вскрытия: смерть наступила вследствие острой сердечно-сосудистой недостаточности, являющейся осложнением основного диагноза. 
Основной диагноз - рак легких, четвертая стадия. 

Неверный вердикт соседней клиники, выставленный полтора года назад. Сложность дифференциальной диагностики.
Несколько раз озвученные силикоз и туберкулез. Долгое нежелание пациента обследоваться. 
Пульмонологи передали его Лилит, якобы с целью поиска иных хронических заболеваний, три месяца назад. Почти сразу же она отдала пациента онкологам. Было поздно. 
Неоперабельно. Безнадежно. Вариантна исключительно паллиативная помощь.
Коллеги вернули Дилана накануне, не прошло и недели. Уже ничего нельзя было сделать.
Итог - погибший девятнадцатилетний парень. На хоспис у семьи денег не оказалось, так и умер в здешней реанимации. 
Потому что тот, кто пишет заключение о смерти подопечного, будет смотреть в глаза его родственников. 
- Доктор Снейк? - медсестра осторожно приоткрыла дверь, говорила ровно, но тихо: - В холле вас ждет миссис Хоуп. 
- Уже? - придушенно, она бы не успела подготовиться, даже если бы мать Дилана приехала через год: - Сейчас иду.
Миссис Хелена Хоуп была невысокой темноволосой женщиной и выглядела лет на десять старше, чем была. Она посмотрела на Лилит прямо, с затаенной смелостью и предрешенной готовностью. Этим людям никто не рассказывает сказок про белого бычка.
Про ангелов. Про чудеса. Про волшебство, магию, святые места, бога и чудотворцев. 
В вопросах реальных перспектив на прогноз - Лилит не лгала никогда. Лжи во спасение не бывает.
- Дилан умер. Реаниматологи сделали всё, что могли.
Мать парня не дрогнула, услышав время и обстоятельства. Зато покрылся рябью её посеревший взгляд и в зрачках синхронно выросли ядерные грибы.
"Мне очень жаль", - иглами впилось в гортань.
Лилит глубже сунула руки в карманы белого халата, как можно незаметнее сжимая их в кулаки.
- Ничего, док...тор. Сколько было дано, столько и прошел по дороге. Я вам. Знаете. Привезла кое-что. В знак...
- Что вы...
- Не отказывайтесь.
Пока Лилит на миг отвела взгляд, женщина откуда-то достала, не иначе прямо из воздуха - букет белых лилий.
Больше нечего было говорить. Больше не о чем было спрашивать. Лилит зомбировано таскала букет из своего кабинета, через коридоры и в ординаторскую, курсируя непредсказуемыми зигзагами, пока один из коллег настойчиво не предложил отвезти её домой. 
На отказ сил не нашлось. 
Силы нашлись на кратковременное изменение маршрута. 
В "Мародерах" Лилит появилась шаровой молнией, ломко выйдя из салона чужой машины, с большим букетом цветов. Она не подумала о том, чтобы расчесаться поэтому волосы лежали на плечах отчасти небрежно, перепутавшись несколькими прядями. И всё равно это было красиво. 
Хорошо, что халат не забыла снять. 
Удача, что в приглушенном свете, время от времени мерцающем и вспыхивающем, не было видно бледно-серое, изможденное лицо, черты которого прорезались ярче. 
Нет, она не напьется. Не напьется в нуль. Выпьет? Ага. Наверное. Она не будет рыдать. Просто посидит пару часов, никого не трогая.
Она, для чего-то, хочет вспомнить одну невесомую девушку, с ходу ассоциирующуюся с пульсом, ралли, ветром, радугой, бегом горной реки и да - с самой жизнью. 
К тому же, кое-кто обещал нарисовать Лилит, а та по сей день не нашла подходящего времени, чтобы оценить чужую работу. Забежать, взглянуть на неё пускай мельком.
Время было самое неподходящее.
Но оно нашло её.

Лилит действительно не знала, каким образом подействовала эта цепочка принятых сегодня решений, со свистом подстегнутая чем-то нехорошим, но в дверях этого места отчего-то стало чуть легче. Не совсем полегчало, нет. Такое состояние, в лучшем случае, проходит само по себе, мерно обтекаемое бегом времени и более значимыми событиями из мира живых, но околошаманскими взмахами и пассами руки не ликвидируется. Снята оказалась лишь малая часть всего груза.
Увидеть тот самый портрет, который некогда ей обещала девушка с именем-как-перышко-что-парит-на-ветру, сразу же не вышло. Да Лилит и не хотела сей миг отыскать глазами оную работу.
Сейчас она бы от стула не отказалась. В первую очередь. От глотка чего-нибудь крепкого - во вторую. В третью, от ни к чему не обязывающего фонового разговора. После чего, можно получше осмотреться, увидев художественные зарисовки.
- I hate to be denied 
How you hurt my pride 
I feel pushed aside 
But laugh, laugh, laugh 
I nearly died...
Хм, песня тоже подойдет.
I nearly died...
В голове вспыхнула последняя строчка, выделяя последнее слово(слишком много последнего на один квадратный метр мыслей, вы не находите), а гитарист вдруг шагнул перед ней из пространственного небытия, материализуясь ещё и вербально:
- Как жаль, что дама уже с цветами - я бы с радостью преподнес Вам этот букет.
- Боюсь, если б вы знали откуда у меня этот букет, то отозвали бы данное предложение назад.
- Благодаря Вам мой бар процветает.
- Ой, ли? Звучит слишком помпезно, чтобы быть правдой. 
- Процион Уайт.
- Лилит. Лилит Снейк.
Лилит, проходя вглубь помещения, но в этот раз решив выбрать какой-нибудь столик, а не тащиться за барную стойку, где слишком светло и шумно, передислоцировала цветы в руках, осторожно уложив их соцветиями себе на сгиб локтя и это было сравнительно похоже на то, как держат совсем маленького ребенка. Бросив мимолетный взгляд на чаши лилий, она на миг зависла, в действительности представив на месте белоснежных лепестков белоснежные же волосы. 
Из памяти неторопливо и нежно всплыл какой-то день первого года жизни Драго. Вот он распахивает свои небесно-голубые глаза, фокусирует взгляд на чем-то, увиденном на стене; кажется тогда это были солнечные блики, танцующие на обоях и улыбается. 
И мама улыбается ему в ответ. Каждый раз. 
Воспоминания о сыне возвели вокруг разворошенного сознания дополнительную защиту и мало кто мог понять, почему эта уставшая женщина глядит на белые лилии с такими глубинными лаской и любовью.
Усевшись за один из столиков в углу, она была уверена, что вольный музыкант расположится напротив, чтобы продолжить беседу, чей окрас вполне для баров и характерен. Положив букет на колени, женщина подтащила к себе сразу же алкогольную карту - на кой медлить. 
Перелистнув страницу, задержала взгляд на обручальном кольце. 
"Конечно, мы справимся, Лилит, конечно справимся, - этот голос она могла возродить где угодно, в любой момент времени: - Всё в порядке". 
Вокруг сегодняшней негаданной печали выстроилась вторая линия обороны. 
Запоздало понимая, что она вот уже минут пять не удостаивает вниманием своего нового знакомого, подняла взор: 
- Мне вишневый пунш. Извините, я немного задумалась. Вам идет гитара. 
Если бы доктор всё-таки вернулась домой, она пошла бы на задний двор - немножко повозиться с цветами. Нет, Лилит не была оголтелым садоводом, но кое-что высаживала. В порядке хобби. Пространство около дома, так или иначе, украшали цветочные композиции, которые миссис Снейк меняла, согласно своему настроению. 
Драго был к цветам нейтрален, Себастьян равнодушен и только кот позволял себе втихушку выкапывать луковицы тюльпанов. Для него это было...эмоционально.
С ирисами он такого не делал, а нарциссы и лилии - она никогда не сажала. 
Нарциссы и Лилии - одинаково белые и одинаково нежеланные. Из-за нарциссов в душе просыпалась необъяснимая ревность, а из-за лилий беспочвенное же чувство вины.
Была единственная верная примета - лучше всего не лезть к Лилит Снейк лишний раз, если она занимается на клумбах петуньями. Плохая примета. Пойдешь мыть перемытую посуду, подметать ангельски чистый пол, получишь веником по пушистой рыжей жо...
Этот механизм всегда работал. Лилит никогда не подходила к цветам, нареченным петуньями, в хорошем настроении и благожелательном расположении духа.
Были ещё ромашки. Но не садовые, а обычные, совсем небольшие, порой неказистые. Лилит тоже их не сажала, но они всё равно росли. Может, заносило семена с соседних дворов.
От них было больно. Больно как-то двусторонне. Почему маленькая головка от ромашки на ладони это больно, Лилит не знала.
Словно ты меж двух огней и один из них отталкивает тебя, а второй оттолкнешь ты. Когда-нибудь.

Отредактировано Lily Potter (2017-03-04 05:27:21)

Лилит приподняла брови; звучало в достаточной мере нагло, столь прямолинейно заявлять человеку мелковата или уж глубоковата его выпивка. Подобные смотрины проводят только хамы и беспардонные люди, чересчур уверенные в себе.
К прямолинейности, если так можно было назвать своеобразную манеру Себастьяна говорить всё в лоб, она привыкла.
Процион рубил, похоже, и правду, да вот только приправлял на свой вкус.
С хитринкой, с перчинкой, с огоньком. У-ух! Задорно получалось, ничего не попишешь.
- Смело и по-булгаковски, сразу предлагать даме водки. Я, хоть и врач, но чистого спирта с собой не взяла.
Нет, она в русской классике не разбиралась.
Так, знала несколько самых известных цитат, самых шедевральных произведений, глобально признанных, вроде того, что Аннушка уже разлила масло.
Какая досада.
Процион зачем-то прожигал её взглядом, чем-то похожим на яростный, если она не перестала разбираться в энергиях, а мысленный ряд повернулся вспять, повторив:
- Процион Уайт.
Первый глоток пунша попал не в то горло, из-за сбившегося вдоха и она сдавленно кашлянула, борясь с желанием немедленно узнать, где здесь убежище на случай ядерной войны.
Вдох. Выдох. Да мало ли на свете Уайтов?
Хватило уже.
- Простите, - извинилась она примерно одновременно с ним, пока отставив выпивку: - Вспомнила одного замечательного человека с вашей фамилией.
Понадеявшись, что с иронией в тоне не перегнула. Впрочем, если упомянуть Ригель Элекстрано, а в девичестве-то Уайт, то она сама и есть всё, с чем можно переборщить в этом подлунном мире. 
Соль. 
Ванилин. 
Уксус. Ригель - отличный уксус. 
Почему на ум лезут одни приправы? 
Может, поесть взять... 
- Уговорили, так и быть, разрешаю угостить меня коктейлем на ваш вкус. И каким-нибудь фирменным блюдом, а то я как обычно без завтрака, ланча и обеда. 
У Проциона была какая-то необычная манера говорить. 
За неё одновременно хотелось слушать его часами, не перебивая ни на миг и за неё же хотелось больно настучать по голове тем, что первое попадется. 
- Танго я люблю, только, чаще всего, танцевать, а не слушать. 
Она вдруг задумалась, вспоминая, когда в последний раз танцевала. Сейчас - тоже хотелось, вот только отнюдь не танго. Что-то бессистемное, хаотичное, молниеносное, без рамок. Лишь бы только диско-шар не полыхал зеленым.
Лишь бы не зеленым и вот тогда...можно ритмично влиться в волны музыки, даже если она незамысловатый однообразный бит, по типу туц-туц-туц. Какие ноты, какие переливы, какая многослойность. В свои девятнадцать Ифан надменно воротила нос и говорила, что под клубную музыку танцевать не любит. Не будет. Не хочет. 
Подавай вальсы. Подавай сложные, одухотворенные движения. Сейчас бы она принялась скакать прямо в платье по столам, как давным-давно зажигала Адель на её свадьбе. 
И, кажется пыталась подбить на это дело Ригель, столь неуместно выдвинувшуюся из памяти. Как бы её, спрашивается теперь задвинуть. 
- Я сегодня...в общем, эти цветы мне преподнесли в знак того, что я сделала всё, что могла, а мальчика всё равно не спасли. Не знаю даже, как домой их нести. Дозволите оставить у вас? Пускай постоят в уголке барной стойки, если. Не помешают. Эх и выкинуть не смогу, вот уж где немыслимо и... Что до психотерапевтов... нет, спасибо. Они хоть и дерут тридорого, но я не хожу не из-за этого. Знаю одного. 
Она феерически изобразила жестами, как бы всклокоченное гнездо аиста на голове. 
- Никому не советую.

Танцуй на битом стекле,
И молчи.
И стань от боли светлей,
Ожог его слепоты, 
Излечить. 
Он хочет кровью твоей, 
И не простить. 
Раненых глаз, 
И ты танцуй, 
В последний раз.

И нельзя найти для него слова, 
И нельзя тебе перед ним упасть. 
И последний раз, 
Ты танцуй на битых стеклах и молчи. (с)

Лилит уже практически была дома - мысленно. Она уже почти услышала скрип калитки, которую всё забывает, забывает попросить смазать или перевешать петли, что там ещё делают с непослушными калитками, чье поведение не удовлетворяет стандарту. В доме теперь уже практически два...мужчины, способных на это. Себастьян; он не ленив и не наглая бьющая баклуши скотина, нет. Просто он выбегает из дома не обращая внимания на то, что и где скрипит. 
Даже кот мог бы помочь по хозяйству, если бы ему это позволяли...лапы. И надменный норов, естественно. А так только беспомощные цветы побеждать рад, мелкий пакостник. Пускай Себ и утверждает, что оный пакостник размером со слона.
Уже почти представилось, как можно прийти и молча уткнуться ему в плечо на диване в гостиной, воображая как на затылок легли бы подушечки пальцев, а сами пальцы зарылись бы в волосы.
Лилит вдруг вспомнился вчерашний сон, точнее, сегодняшний. Кошмаром сон можно было назвать с натяжкой, из-за сюжета, но отчего-то он ощущался именно как ощущаются страшные сны. 
Сны, от которых дети среди ночи приходят в родительские комнаты, не спрашивая позволения, бесцеремонно забираясь между матерью и отцом, оказываясь под теплым одеялом, в не взятой крепости маминых рук и самом безопасном месте на планете. Миссис Снейк к чему-то попробовала вспомнить, делал ли так Драго.
Не смогла. 
Так вот, во сне к ним на чердак пришел Дарт Вейдер. Он надсадно пытался дышать и зловеще спросил, где Люк Скайуокер.
Где Люк Лилит не знала, но предполагала, что сюжет сна изволит подразумевать: Люк это Драго, расположившийся у неё за спиной на больничной функциональной кровати.
И уже за наличие вокруг него системы жизнеобеспечения, присущей реанимационным отделениям, это сновидение было самой ужасной пыткой. Дарт Вейдер ждал. Лилит закрывала Люка(Драго) собой.
- Отдай мне его и ты не умрешь.
- Нет, Империя погибнет...
В углу зачем-то бился головой Йода, одетый в кусок грязной наволочки, повторяя "плохой, плохой, плохой" и обещал прижечь себе уши автомобильным прикуривателем.
Картинка сменилась. Они с Гэндальфом стояли на мосту. Тот пригладил длинную серебряную. бороду:
- Он избранный Лилит. Твой сын - избранный. Он понесет кольцо в Мордор, вместе со своим лучшим другом...
- Что?
Гэндальф не объяснил, прежде сказав, что назгулы заберут всю её радость, а потом сорвался вниз с обрушившегося моста.
На его краю стояла фигура, закутанная во всё черное. Мужчина обернулся и, встретившись с его черными глазами, Лилит проснулась, соображая, что меньше надо "Звездные Войны" на ночь глядя смотреть.
- Я знаете ли леди, не мастер бесед об умирающих детях, но могу вдумчиво посмотреть в закат, - голос собеседника вернул в реальность и судить за отсутствие мастерства говорить на вышеозвученные темы Лилит не могла: - Я лучше предложу Вам стейк — и неплохой соус к нему. А пока блюдо готовится, - мужчина вдруг поменял дислокацию, изящно протягивая руку в приглашающем жесте. Не окажет ли дама мне честь, и не позволит ли пригласить ее на танец. Вы правы — вместо того, чтобы слушать Вагнера, лучше танцевать под испанские мотивы, и не думать о причине, по которой Вам были преподнесены лилии. В конце концов — это просто цветы, можно их затоптать ногами, а можно полюбоваться, как уместно они будут смотреться в Вашей прическе.
Она бы не согласилась с тем, что это просто цветы, но слегка наклонила голову вперед, в бессловесном ответном жесте. Взяв цветок, Лилит устроила его у себя в волосах, заткнув стебелек за правое ухо:
- Вообще-то мне лилии не идут. И розы мне не идут. Но честь я вам окажу, мистер Уайт.
Предложенная рука принята и вот она уже поднялась из-за стола, подходя ближе к...теоретическому одновечернему партнеру по танцам, не обязывающим ни к чему. Внутри что-то содрогнулось. Давно не танцевала с кем-то, помимо Себастьяна. С кем-то чужим. Из-за этого вдоль позвоночника мурашки проползли, ведь да? А Процион нелогично ощущался как...как какой-то абстрактный шафер на свадьбе, с которым и потанцевать можно разок.
Вот только на её свадьбе не было шафера.
Как и не привыкла Лилит страдать от ощущения дежавю, поднимающегося будто пузырьки в шампанском.

Кровь - железу, крылья - рукам, 
Сердцу - хмель и горечь - губам.
Ты посмел обернуться сам. 
Ой, колесо, вертись на стальных шипах, 
Страх сгорел на семи кострах.
Но смерть твоя - не здесь и не там;

Вижу, знаю - ты на пути, 
Огненны колеса на небеси. 
Плавится нить и близок срок; 
Ты вне закона - выдь из окна, 
Преступленье - любви цена, 
Так переступи, переступи порог. 
Превращенье жизни в нежизнь, 
Во вращенье рдеющих спиц. 
Раскаленный блеск из-под ресниц;

Прицелился охотник, а лань возьми да и скинь шкуру. И вот уже стоит перед ним девушка-красавица, глаз не оторвать. (с)

Во взгляде Проциона полыхало нечто похожее на высокий костер, где сожгли Жанну Д'Арк. И это как минимум.
Если бы мыслерусло было чуть меньше забито, сплавляющимся вниз по течению размышлений, фоновым хламом, вне больничных стен имеющим мало значения - чьими-то рентгеновскими снимками, рецептами, выписками, уровнем эритроцитов в крови, женщина бы заметила, кого здесь не прочь предать огню.
Предать - не от слова предательство, а от слова отдай и шут бы с нею. Или?.
Это необычно, но Уайт производил этакое впечатление человека, для которого верность не пустой звук.
Героя историй о Зорро. Волосы бы длиннее, волнами, обозначить лихую бородку, в руку шпагу.
Пара-пара-пора-порадуемся. Ветер холодит былую рану, опять скрипит потертое седло.
Только пусть седло будет от огромного байка в стиле стимпанк, а тот летает прямо по небу - чем более невозможна картинка, тем меньше вероятность в ассоциациях наткнуться на лошадь, значит на Адель.
- Что Вы, Лилит, даже и не думайте — молодой и красивой женщине идет все, уже просто потому, что она молода и красива. А, уж если она еще обладает копной рыжих волос и зелеными глазами — то публика у Ваших ног сразу же после Вашего выхода. 
Положив левую руку на правое плечо Проциона, Лилит вложила в его ладонь пальцы правой, строго как того и требовал танец - между большим и указательным пальцами партнера. 
Взгляд рассеялся где-то за правым его плечом и она позволила себе на миг расслабиться. Не любила смотреть в глаза - если только танцевала не с Себастьяном. 
В танцах с ним зрительный контакт являлся элементом любимым, если не сказать излюбленным и обязательным. 
А давно ли она вообще последний раз танцевала не с мужем и нормально ли это? 

- Могу я пригласить свою даму на танец? 
- С удовольствием потанцую с тобой. 

Она на мгновение сбилась с ритма и чуть не перешла на вальс, некогда мчавший по каркасу из ничего.
Вежливо ли, танцуя с кем-то нечаянно-негаданным, кто вроде бы сподручно хочет отвлечь тебя от мыслей о тяжелом, вдруг со всей яркостью увидеть себя в другом месте, прорву лет назад, с совершенно другим человеком, чье обручальное кольцо скромно поблескивает на безымянном пальце кисти, покоящейся на плече кого-то, с именем небесного тела и взглядом... 
Взгляд был пока зашифрован. 
- А вы опасный человек, как мне кажется, - Лилит совладала с собой и влилась наконец в нужный ритм: - Впрочем, как и все известные мне люди, с фамилией Уайт.

"И нет, ты скорее похожа на человека, у которого не хватает жизни на мотоциклы, и поэтому он выбирает метро". 
Пролезла в мысли бензиновая стрекоза. Прозрачные крылышки сверкали всеми цветами радуги, будто прямо сейчас могут кардинально измениться. 
Привет, девушка-хамелеон. Привет, я теперь умею ездить на мотоцикле. Привет, автор настенной живописи, как много потерял период наскальной. Привет, я скучала по тебе. 

Наверное, сотни сердец пали жертвами обаяния. 

Мысленные и живые собеседники так и норовили выдать ей серп в этот вечер, чтобы разить всех налево-направо. 
Она почти уже передумала вооружаться, полагая абсолютную ненужность посеребренной заточенной косы с дугообразным лезвием. 
Эмпатически-ощущенческое восприятие включилось внезапно, на одном из виражей темпераментного танца. 
Рубильник поднят и во взоре Проциона Уайта отчетливо расплывается нечто вроде - защищайтесь, сударыня! 
Щелк. Или это призыв не к защите? Или это не призыв? Фестиваль красок, сходу не разобрать. Сплошь калейдоскоп.
Уайт-Уайт-Уайт = Ригель; Ригель всегда смотрела на неё поразительно откровенным - я бы отправила тебя за пределы солнечной системы. 
Сторона Кубика-Рубика стала однотонной, окрашиваясь в цвет, идущий обоим танцующим. Красный. 
Как кнопка, что Лилит нажала в ответ. 
Она приняла невербальный незрячий вызов, свершая движение изящное, резкое и безумно красивое, хищный поворот. Вертись, колесо Сансары. Револьверный пулемет, с вращающимся блоком стволов. 
Что за танго они танцуют? Не столь важно. Хотя, самый рискованный вид, безо всяких сомнений, аргентинское.

расскажи мне о том, как он носит очки без диоптрий, чтобы казаться старше,
чтобы нравиться билетёрше.
вахтёрше,
папиной секретарше,
но когда садится обедать с друзьями и предается сплетням,
он снимает их, становясь почти семнадцатилетним.

расскажи мне о том, как летние фейерверки над морем вспыхивают, потрескивая,
почему та одна фотография, где вы вместе, всегда нерезкая.
как одна смс делается эпиграфом,
долгих лет унижения; как от злости челюсти стискиваются так, словно ты алмазы в мелкую пыль дробишь ими.
почему мы всегда чудовищно переигрываем,
когда нужно казаться всем остальным счастливыми,
разлюбившими.

почему у всех, кто указывает нам место, пальцы вечно в слюне и сале,
почему с нами говорят на любые темы,
кроме самых насущных тем.
почему никакая боль все равно не оправдывается тем,
как мы точно о ней когда-нибудь написали.

расскажи мне, как те, кому нечего сообщить, любят вечеринки, где много прессы,
все эти актрисы,
метрессы,
праздные мудотрясы.
жаловаться на стрессы,
решать вопросы,
наблюдать за тем, как твои кумиры обращаются в человеческую труху,
расскажи мне как на духу.
почему к красивым когда-то нам приросла презрительная гримаса,
почему мы куски бессонного злого мяса,
или лучше о тех, у мыса.

вот они сидят у самого моря в обнимку,
ладони у них в песке.
и они решают, кому идти руки мыть и спускаться вниз,
просить ножик у рыбаков, чтоб порезать дыню и ананас.
даже пахнут они – гвоздика или анис –
совершенно не нами,
значительно лучше нас.

Лилит хотела, чтобы чужое горе, которое не нужно было нести домой, рассеялось где-то над головой, на пути к закопченному лондонскому небу и это желание исполнилось.
Не было в голове мыслей о белых лилиях, очень подходящих Индии, ведь именно в этой стране их цвет был бы траурным. Процион сказал что-то о незначительности попросту танца, видимо, имея в виду, как ей следовало бы ни о чем не беспокоиться, не тревожиться, не страшиться.
О, Лилит не боялась. Всем своим восприимчивым существом она вплелась в такты и ритмы, становясь ритмом сама. Ли. Лит. Лили — т.  Ли - ли - т. 
В голову ударяли звук, свет, алкоголь и пламя.
Она действительно думала о сексе. О сексе с Себастьяном. Учтиво ли думать о своем супруге, когда по легкой ткани платья ползут ладони, увенчанные не обручальными, какими-то незнакомыми кольцами - обычного платья в горошек, не вечернего и не торжественного, по крою неожиданно подходящего для танца и даже для настолько динамичного, так вот, вежливо ли думать о своем муже и его невыразимо длинных пальцах, когда тебя резко наклонили вниз так, что сердце полубезумно колотится о реберные дуги, делая их вольфрамовыми.
Красиво ли превращать горячего, чего греха таить, симпатичного, но бесконечно чужого мужчину в инструмент.
В полупроводник мысленных эмоций, отданных другому.
Забавно было бы увидеть целиком этот мольберт, где притершиеся друг к другу партнеры по танцполу, пристально глядя в глаза и открыто обмениваясь напрочь сбитым дыханием, помнят о ком-то ином.
Это настоящая трагедия.
Как и то, что нельзя прямо сейчас оказаться дома. Или в Хогварде, да хоть где.
Лишь бы там были изящные, умелые; другие и вообще все части тела её законного мужа.
Лилит не из тех кому опостылело, Лилит не я отдала тебе лучшие годы моей жизни, Лилит не была намерена найти новых физических рогатых впечатлений, втоптав в дорожную пыль семейное святилище. Она ни за что не вышла бы за Снейка, не желай этого всеобъемлюще. Она бы не позволила себе при нем снять свадебные одежды, не позволила бы его рукам и губам...
Она бы не родила от него и не терпела бы огонь, воду, медные трубы, пуды соли и граммы прочих представителей таблицы Менделеева.
Она бы не ставила ступени вместо ощерившихся заборов, она бы не обтекала плотины, она бы не доказывала пестрой рисовальщице, что счастлива.
Очи Проциона чернели и она почти поняла, как вдруг диско-шар всё же мелькнул зеленым, вынуждая содрогнуться и сделать шаг назад. Руки были всё ещё где-то здесь, полукольцом, понемногу становясь капканом.
Когда донельзя вывернуты поры и нервы, когда сердце и дыхание танцуют чечетку, можно поднять занавес реального.
Лилит увидела за плечом Проциона глаза Джека.
Такие, каких больше уже не будет, потому что она их выжгла, выколола, вычерпала, нарисовала у себя на ладонях, вымыв истинный цвет ореха.
Стены бара превратились в Сикстинскую капеллу, откуда укоряюще взирали библейские святые.
Панорама чужого вдохновения неожиданно воссоздала миражный образ творца.
Флай Хонки теперь стояла напротив вместо Уайта.
А позади Лилит вырос волк. Этот зверь принадлежал девочке с цветными волосами. Он был антропоморфен, почти человек и его длинные обсидиановые когти прицелились аккурат в проекцию сердца.
В голове осенними жухлыми листьями взметнулись вопросы и слова первой встречи.

- Я представительница любовницы вашего мужа.
-  Я сейчас пишу фреску и мне нужна рыжая красавица в качестве модели. Я тут же подумала про Вас. 

Смерч переливался всеми цветами радуги, грозя сорвать крышу с родного дома полностью, или хоть вырвать внушительный кусок.
Лилит видела акварелью, как на стол Себастьяна ложатся разноцветные фотографии, яро изображающие танец и особенности расположения тел.
Флай Хонки будет немного иронична, совершенно точно зная, как и почему Себастьян Снейк станет несчастным человеком.
Да не может такого быть, чтобы эта девчонка несколько лет готовила нечто подобное! Тогда за что с сужающихся стен в душу беспощадно смотрят контуры вещей, которые Себастьян примется импульсивно вышвыривать из окна?
Её вещей.
Лилит не могла дышать, говорить, думать и последующий шаг назад был уже нетвердым. 
Она взирала на Проциона Уайта так, точно он хладнокровно убил двенадцать человек, даже триннадцать и предал лучшего друга.
Фарс превращался в клубок обстоятельств, неспособных совпасть нечаянно и становился прогорклой мистерией.
Где её жизнь замирает и рушится.
Как ты могла?
Скажет Драго.
Неужели папа танго не умеет станцевать так, что голова закружится? Какое-то несчастное танго, мам.
Чего тебе стоило пойти домой. Взять нашего кота, улечься на диван. Положить горецвет лилий на какую-нибудь скамью и пройти мимо бара, где со стен жадно пялятся некие мародеры, одноименные заведению.
Лилит опустила руки по швам, но головы не понурила. 
Если Уайт был псом, то она была костью. Ату.
Фас. 
Подумать только - ликвидировать близких друзей до единого, чтоб получить камень из-за пазухи первого встречного проходимца.
А может это синдикат из её врагов и недодрузей. Из тех, кто не стал и не станет друзьями.
Что сделал бы Себастьян, узнай об этом танце, для Снейка уж точно ни разу не просто танце — тут же назвал бы её гулящей недостойной женщиной, или немного погодя?
Неведенье.
И в лисьих глазах Проциона нет ответа на этот вопрос. Как нет и малейшего намека на то, что он понимает, отчего мадам застыла, как Венера, которой руки секунду назад отрубили.