В ночи Гиперборея не видна,
Стрихнином растворяется в стакане
Печаль твоя, последний могиканин,
Так вырви же решетку из окна.
Медведев.

Флай сидела и смотрела в окно. Окно весело смотрело на нее в ответ. Уровень веселья в конкретной комнате был определенно ниже уровня моря. Флай ненавидела лето. Раб уехал в свой шикарный особняк. Сизета… про Сизету даже думать не хотелось. Как не хотелось думать и вчера, и позавчера. Думать вообще не очень хотелось, но мысли от этого никуда не девались. В углу стояла злополучная картина с беседкой. Флай злобно подумала, что там не хватает гребанных павлинов.
А может быть, там не хватает ее собственной глупости. Интересно, как бы выглядела глупость?
Пустая комната, пустой стул. Девушка сидит на стуле и пристально смотрит на часы. Секундная стрелка бежит который круг. Минутная перевалила за двадцать пять. Прошли десять-театральных и пятнадцать минут для леди. Леди точно не придет.
Именно так должна выглядеть глупость.
Или еще.
Степь, яркие цветы – сиреневые, синие, желтые, красные, немного лиловые и розовые. Тридцать три оттенка зеленого и очень много коричневого. Одинокий силуэт держит в руках бутылку воды. Жидкости там – на самом донышке. На плечах тяжелый рюкзак, дороги не видно в пределах картины.
Еще одна глупость.
В углу зашуршал Малфуа.

Отличный вариант – можно просто нарисовать твоего хорька. Иллюстрация без слов.
Все иллюстрации без слов.
Нет, первые были очень говорящими.

Флай тоскливо перевела взгляд обратно. Малфуа ее не впечатлял. Этот предатель вчера переметнулся на сторону врага. С каких это пор Сизета стала врагом? Да ни с каких. Не была она врагом – в том-то и дело. Проблема была в том, что Флай задыхалась от одной мысли, что она ее больше не увидит. Она представить не могла, что такое вообще можно чувствовать. Что она натворила? Можно все отмотать назад, сделать вид, что ничего не было? Можно как-нибудь переписать историю? Как надо извиниться, чтобы на тебя не держали зла? Как следует сказать, что она не сможет без нее жить? Как вообще об этом говорить, если Сизета помешана на чертовых свободных отношениях по графику и без обязательств.
Какой график?
Флай не хотела никаких графиков – она хотела жизни.
Окно хмуро смотрело на нее солнечным днем.

Какого черта в июле солнце? Где они его взяли?
Ты же ничего не имела раньше против солнца.
Только не с похмелья.

Виски вчера она прикончила самостоятельно. Вернее, вторую бутылку она прикончила самостоятельно. Отмечала первые свободные деньки. Скорее было сказать, что она хоронила себя заживо. Смешно, не правда ли? Гребанная свобода. Давайте меняться мнениями. Пусть будет так. Пусть свобода – это когда ты в праве принимать те решения, которые навсегда запрут тебя в темнице, но ты можешь их принимать. Свобода – это же не отсутствие… чего там? Ответственности? Свобода – это когда ты понимаешь, что не можешь жить иначе, и добровольно это выбираешь.

Ты малость туповата, никогда не замечала?
Я бы сказала, что медленновата.
Я бы сказала, что уже поздно.

Окно тоскливо бликовало на свету. Окну тоже не очень нравилось солнце. Окну приходилось с этим мириться, а Флай решительно задернула шторы и спрыгнула с подоконника.

Что, надоело из себя ванильку строить?
Ты где слово такое откопала?
У меня богатый словарный запас.

Флай не то чтобы взяла себя в руки – она скорее предпочитала взять в руки кисть. Первая черная точка и уголь начал летать по бумаге. Распахнутое окно, клетка на подоконнике. Женский силуэт, ключ выпадает из руки. Дверца клетки настежь. Птичка повернулась спиной к окну, ее окружает ореол света. Она тянется к женщине.
Свобода? Флай перелистывает страницу альбома.
Остров. Своими руками сделанная хижина. Плот у причала. Человек собрался уезжать.
Темная комната. Кровать. Входящий вызов. Палец нажимает на зеленую трубку.
Берег реки. Группа людей у воды. Маленький мальчик в кустах. Один из толпы оборачивается и машет ему.

К черту одиночество. К черту чертово одиночество. Все.
Позвони ей.

Флай берет в руку телефон. Закусывает губу. Уже больше полудня. Звонить даже вежливо. На нее со всех стен смотрит Сизета.

Выйди в соседнюю комнату.
И без тебя знаю.

Остатки вчерашней роскоши в виде полупустых бутылок валяются на полу.
Флай идет в спальню садится на кровать. В комнате бардак. Она гипнотизирует взглядом телефон.

Не трусь, девочка – прорвемся.
Ненавижу телефонные звонки.
Но не в facebook же ей писать. У нее вообще есть там акк?
Понятия не имею.
Вы вместе два года.
Были вместе. И у нас свободные отношения.
Ты точно тупая.

Флай закатывает глаза и решительно нажимает кнопку вызова, когда в соседней комнате раздается шум. Хонки хмурится и сбрасывает звонок.

- Малфуа, - зовет она. Ответа не наблюдается. Впрочем, было бы странно, если бы он был. Проходя мимо прихожей Флай вооружается зонтом. Технически, краской убить гораздо более вероятно, чем этой старой сломанной дурой.
- Привет, господин Хорек, - слышится из комнаты приятный мужской голос. На прокуренный голос Раба это точно не похоже, а больше мужчин у нее не водилось. В смысле, кто еще мог прийти к ней домой? Электрик? Сантехник? Она даже не была уверена, что эта квартира есть на плане дома. И она бы ставила, что скорее нет.
Флай осторожно заглядывает в мастерскую. Там все тот же хаос, что был десять минут назад. Из изменений только то, что дверцы шкафа, который ей притащил Микаэль распахнуты, а в центре комнаты стоит молодой бывший муж Сизеты. Флай моргает. Картинка меняется. Теперь посреди ее комнаты стоит Сизета в своей мужской ипостаси. Флай еще раз моргает. Это так ее подсознание намекает, что гомосексуальные отношения с женщиной старше тебя – это не то, что доктор прописал?
Если бы Флай не знала, что у Медичи дочь, она бы подумала, что это отпрыск Сизеты и Людвига. Но никаких отпрысков там не водилось.
Если бы Флай была накурена, то вопросов бы не было. Но Флай накурена не была.
Она даже не была пьяна.
Она была трезва как стеклышко и только что пыталась звонить Сизете.
Может, это поэтому ее глючит? Или тут краску разлили? Какую-нибудь, на основе чего-нибудь очень едкого? Флай еще поморгала.

Ты его еще зонтом ткни для верности.
Чего?
Зонтом, говорю, ткни. Моргания не помогут.

Флай задумалась.
- Ты кто? – решила она начать с беседы. – И как сюда попал? Лучше отвечать честно, а не то я ткну тебя зонтом.
На этом драматическом моменте зашуршали газеты, и на свет показался нос хорька.
- Малфуа, фу! Если тебя возьмут в плен – то я за тебя выкуп платить не буду. Пусть мальчик сам разоряется на гусиную печень и трюфели, бессовестное животное. 

Флай протискивается в проход и загораживает его собой. Раздумывает, раскрывать ли зонт. Решает, что не стоит. Пристально смотрит на мальчика.

Твоя речь во имя справедливости пропала втуне.
Ну, может он и так ответит.

- Итак? Зачем тебе мой хорек? Очевидно, что ты не за предметами моего бессмертного творения заглянул. Эту мазню и бесплатно не пристроишь, не то что продашь.

Флай орудовала зонтом и все еще считала его за холодное оружие. К счастью, у нее был кое-кто, кто мог ее в этом разубедить. Или хотя бы попытаться.

Брось каку.
Что?
Ты этим зонтом сама скорее поранишься, чем устроишь геноцид блондинчику.
Не собираюсь я его убивать. Я только припугнуть.
Все сначала так говорят. Брось каку, говорю.

Флай не послушалась и открыла зонт. Теперь она потеряла стратегическую позицию, и не видела оппонента. Пришлось смириться с тяжелым решением и убрать зонт в угол. Малфуа презрительно зафыркал. Это создание вообще умело выказывать своим фырканьем просто широчайший спектр эмоций. Например, презрение. Или пренебрежение, или неудовольствие. А еще насмешку, иронию, скептицизм и удовлетворенность ужином. Флай на секунду задумалась, зачем она вообще это кормит. Вероятнее всего потому, что королем горы в этом доме была отнюдь не она. И даже не ее внутренний голос. За пальму первенства с переменным успехом боролись портреты Сизеты и хорек. Чудесная жизнь.

- Простите за вторжение. Меня зовут Драго. Я вошел через дверь.

Чудненько, не находите, мисс? К вам тут с утра гости – идеальный клон Медичи с претензией на вежливость и чертовски странным имечком.
Заметь, он вошел через дверь.
Было бы странно, если бы он влез в окно, не находишь.
Можно было через крышу.
А на крышу он как забрался?
А там открыто.
А ты не думаешь, что проще было через дверь.
Так у меня же звонок не работает.
Так починила бы.
Когда?
В перерывах между страданиями об ушедшей любви и малеванием.
Да ладно, кто ко мне приходит, может и постучать. А красть у меня все равно нечего.
Хорька, например.
Хорька я и бесплатно готова отдать. Да нет таких умников.
Ты же только что его защищала.
А это вежливость.

- Ваш хорек мне не нужен, у меня уже есть кот, и они вряд ли подружатся, - ну вот, я же говорила. Никому он не нужен.

Флай немного опечалилась тем, насколько одинок ее хорек, а потом ей взгруснулось, что она обречена на это соседство до конца своей жизни. По большому счету, если бы кто-то действительно вздумал на него претендовать, то зонтиком они бы не отделались. Но вслух такие вещи говорить не принято.

- Ладно, - Флай окончательно успокоилась. Ну, бывает, пришел парень. Не работал звонок. Они же не в деревне, чтобы кричать на всю округу. К тому же, вежливый, с хорьком поздоровался. Если Малфуа до сих пор его не укусил, значит еще и пахнет кем-то знакомым. Только вот кем? Она прошла в комнату и плюхнулась на диван. - Тогда рассказывай, чего хотел.

- Я пришел как раз за картиной. У моего друга сегодня день рожденья, и я ищу что-то необычное. Мне сказали, что это ваш профиль. У меня был только адрес, и я решил проверить на удачу, вдруг вы дома. Хорошие работы, зря вы так про них.

Флай просто опешила от такого поворота событий. Серьезно? За картиной? Микаэль совсем ополоумел? Они твердо договорились, что Даад был последним. Что больше никаких сделок. Это уже становится опасным.

- Слушай, мальчик, я и слышать ничего не хочу про этого афериста задрипанного. Пусть катится лесом вместе со своими необычными и уникальными заказами. Я завязала с этим, так ему и передай, ясно? Знаю я прекрасно это все его дни рожденья – ничем хорошим они не заканчиваются. Пусть он лучше и дальше со своими котиками развлекается – легкие деньги, никаких проблем. И пусть заканчивает с тем, чтобы раздавать мой адрес всем, кому попало. У меня, разумеется, кроме хорька и горелки брать нечего, но горелка мне дорога как память.

Кхм.
Что еще? – агрессивно отозвалась Флай на сомнительные покашливания.
Если бы он был копом – ты бы села.
Что?
То. Не стоит первому встречную всю подноготную вываливать, ясно тебе.
Так он же…
Мало ли что он сказал! Мозги включи.

Флай опечалилась еще больше. Мозги включить она как-то подзабыла. До нее с опозданием донесся конец фразы. Микаэль, как водится, испортил всю малину.

- А как зовут эту женщину? Мне кажется, я ее уже видел, только не помню где.

Как зовут женщину, женщину, женщину… Эхо засело где-то глубоко под кожей. Откуда-то изнутри мерзкое чувство ехидно заявило, что она никогда ее больше не будет звать. Что для нее ее больше не зовут никак. Что теперь это совершенно неважно. Что она проиграла этот раунд с совершенно разгромным счетом. Что она действительно, по-настоящему ее больше никогда не увидит. Позвонить. Срочно позвонить, извиниться и все исправить. Срочно перестать стоить из себя ревнивого и обиженного опоссума и честно сознаться в том, что она ошиблась. Может, ее еще примут назад. Может, она еще не зашла за ту грань, с которой уже никак не возвращаются. Может… может быть…

На вопрос ответь, потом будешь дальше нюни разводить.

- Это конфиденциальная информация. Я не раскрываю имен своих натурщиц, - вздернула нос Флай. Особенно, когда это не портрет с натуры, а чистой воды сталкерство. Особенно, когда это больше похоже на нездоровую зависимость. Особенно, когда эта нездоровая зависимость ушла вчера и ничего не сказала. Почему она ничего не сказала про эти чертовы бесконечные портреты? Они же везде. Она должна была хоть что-то про это сказать. Может быть, ей просто это безразлично. Может быть, ее действительно стоило выбросить из сердца. И для верности еще и уксусом полить. Говорят, уксус хороший консервант. А можно узнать у Снейка чем лучше растворить, чтобы и намека не осталось. Он подскажет. Он спец в таких делах. Хотя забывать ему ни разу в жизни не приходилось. У него проблем с любовью и свободой как раз не наблюдается.

Флай посмотрела еще раз на мальчика, который страсть как напоминал ей Сизету. Решила, что стоит быть с ним помягче. Он же не виноват, что у нее плохое утро. И в том, что она ром виски запивала. И в том, что он похож на… на всех на них похож.

- А за комплимент – спасибо. Если реально захочешь картину – могу написать. У меня сейчас как раз свободное время появилось.

Парень тоскливо пялился на портреты Сизеты, и Флай почуяла, что что-то здесь не так. Откуда у человека, который выглядит по образу и подобию ее любовницы, (бывшей любовницы, едко заявил внутренний голос), и ее бывшего мужа, (может быть, не такого уж и бывшего, не слезал со своего коня внутренний голос), такой интерес к ее персоне? Нет, разумеется Сизета Медичи стоит того, чтобы любоваться ею годами, не отводить взгляда и пытаться запечатлеть ее на всех удобных носителях во всех возможных формах. Это да. Но проблема была в том, что Флай была достаточно подозрительна, чтобы заметить такое пристальное внимание.

Кому ты лапшу вешаешь? Ты внимательна только потому, что дело касается Сизеты. Все прекрасно знают, что если перед твоим носом метеорит упадет, ты можешь его просто объехать, посетовав на то, что дорогу перекрыли. А потом, года через два порадоваться, что он не свалился тебе на голову, потому что один из твоих натурщиков поднимет тему о создании украшений из метеоритного камня.
Это самое длинное твое высказывание на моей памяти.
Я впечатлена твоей тупостью. И зла, я очень зла.
Да ладно тебе, если он пойдет к копам, я буду все отрицать. К тому же, я не называла имен.
Ага, а еще ты не называла имени его матери.
Какой еще матери, не было ни слово про мать.
Будь честна со своим внутренним безумием. Он – копия Людвига. Он даже спину также держит. Добро пожаловать в испанские сериалы.
А вдруг наука изобрела специальные супер-маски, которые скрывают личину, или создают новую.
Фильмов поменьше смотри. И, к слову, ты слишком долго молчишь.

На первый взгляд парень этого не заметил. Он вперился взглядом в пространство, то и дела бегая глазами по картинам и молчал.

Думает, что ли?
Представь себе, люди так делают.

- Кажется, тот, кто давал мне адрес, не так все понял. Мы плохо начали знакомиться, давайте попробуем еще раз.

Плохо. Начали. Знакомится. Флай немного удивилась такого рода формулировке. Ладно, она просто едва ли не упала со стула от такой формулировки. Хорошо, что она не сидела на стуле. Она буквально слышала, как проваливаются под ней ножки этого несуществующего объекта для сидения.
Дело о стуле все еще не было окочено, потому как, пока Флай размышляла над треволнениями по поводу того, когда они начали знакомится, и как она могла это пропустить, молодой человек благополучно воспользовался предложением и уселся за стул.
Любопытно, но факт. Даже без напоминания внутреннего голоса Флай вспомнила, что его зовут Драго. Она прикинула, что имя ничего не даст, да и терять ей особо больше нечего. Если бы он хотел ее сдать – он бы уже это сделал.

Потому что твой интеллект еще ниже, чем у рыбок.

Она проигнорировала вредные высказывания особы, которая по недоразумению являлась некой частью ее личности, и решила представиться.

- Меня зовут Флай. Не знаю, кто мог додуматься дать вам мой адрес, если это не тот, о ком я говорю. Но допустим, - она пронаблюдала, как наброски медленно переместились со стула на очередную кучу хлама, и подумала о том, что так аккуратно с ними еще никогда не обращались. Быть может, именно поэтому они и расстались? Сизета была слишком… слишком.

Нет, вы расстались, потому что ты решила показать характер. И потому что у тебя интеллект как у тумбочки – отсутствует.
Это не доказано. А вдруг тумбочки тоже думают. И им тоже плохо, когда о них спотыкаются ночью.
Это поэтому у тебя тумбочки завалены всякой дрянью? Чтобы если о них ударишься, им можно было пережить это без последствий.

Потом Драго начал объяснять, зачем он явился в ее квартиру, и Флай малость расслабилась. Он просто был странным малым, который решил, что ее мазня – самое то, в качестве подарка его другу.

Ага, и поэтому он разговаривает с тобой как с умственно отсталой.
Ничего подобного, подумаешь, все подробно объясняет – это еще ничего не значит.
Ага, бывают на свете такие совпадения.
Я верю в людей.
Я бы сильно сомневалась в твоей вере.

У Флай действительно были не только портреты. У нее были целые тематические линии. И горы, и город, и темные замки, и лесные верхушки. У нее был натюрморт с фруктами, где темненький мальчик, который эту грушу щекотал. У нее была целая полка с работами, посвящённая причудливым животным. И у нее определённо было небо. То, что парень – Драго – предположил, что среди этих завалов мог найтись шедевр, конечно льстило. Но если бы Флай была продающимся художником, она бы не сидела в этой квартире и не страдала бы от неразделенной любви. Она хотя бы чувствовала в себе уверенность. Нет, неправильное слово. Она бы чувствовала себя так, как будто она может быть достойна того, чтобы находиться рядом.

Что за детский лепет? Давай ты не будешь делать вид, что ты нерешительный цветочек?
Быть может, я и правда нерешительный цветочек, когда дело касается….
Иди лучше, картину поищи.

- Сейчас посмотрю, что у меня есть, - Флай размяла плечи и смело двинулась вглубь комнаты. На столе в углу огромной стопкой лежали ее старые работы. Изображениями вниз, холст к холсту. – Или лучше не так. Давай вместе глянем, что у меня есть. Может, и подберем чего. Только иди сюда, помоги мне. Ты в любом случае лучше знаешь, что тебе придется по душе.

Со времен Джека – капитана – Статуара в ее квартире прибавилось работ. Она начала рисовать волшебную страну много лет назад – тогда она украсила стены кафе-мороженого расписными картинками. Потом их стало все больше.

Очень странная телефонная будка на углу и человек в мантии крутит диск на старом аппарате.
Золотая крошка на мраморном полу огромного холла с сотней каминов. Неряшливо валяющиеся разбитые головы людей и нелюдей, круп коня и осколки ушей неизвестной породы. Все залито водой.
Зеленое поле. По три кольца на каждой стороне стадиона. Разноцветные трибуны: много желтого, много красного, одна трибуна в синих и одна в зеленых тонах.
Ночная Темза, огни по берегам и одинокая фигура на метле летит очень близко к воде.
Длинный поезд, рассекающий зеленые поля. Дым из трубы. Дети, высовывающиеся из окон.
Подвал. Сыро. По стенам расходятся разводы измороси. На столах котлы, по углам шкафы. Перед глазами доска. На доске изящным каллиграфическим почерком что-то написано.
Коридор с картинами. Между картинами – отрубленные головы странных существ.
Поляна. Солнце, берег озера. Вдалеке виднеется лес. То тут, то там разлеглись дети в черных мантиях. Некоторые стащили мантии и разлеглись на них сами. Из воды выглядывает голова существа, похожего на огромного кальмара.
Уютные домики вдоль дороги. Дети разного возраста обгоняют друг друга на велосипедах. Жуткий зеленый символ змеи выползающей из… Над домами.
Ночь. Лес. Полная луна. Сидящий зверь, похожий на волка, но крупнее, воющий на луну.
Кошка с кругами вокруг глаз, словно в очках, сидящая на деревянном столе.
Заснеженная деревня. Магазинчики с веселыми вывесками. Детвора, играющая в снежки.
Пустой зал, две фигуры напротив друг друга с палочками, словно со шпагами.

И люди, люди, люди. Все в маниях. Кто-то в кабинетах, кто-то в магазинах, кто-то в библиотеках. Кто-то парами, кто-то тройками, кто-то толпами. Что-то написано маслом, что-то акварелью, что-то углем. Стопка кажется бесконечной. Это все, что написала Флай с момента переезда в эту квартиру. Она стащила часть стопки на пол и уселась по-турецки, приглашающе махнув рукой. Это можно было разбирать чуть дольше вечности. Наверху оказалась картина с палочками.

- Комплимент заслужен. Мне честно нравятся рисунки. Особенно эта женщина. Вы рисуете с неё большую картину, поэтому так много набросков? Можно посмотреть или это тоже конфиденциально?
Флай отвлеклась от перетаскивания и подняла голову. Наверное, со стороны это действительно выглядело странно. Сизета смотрела на нее из каждого угла, куда бы ты не бросила взгляд. Это навевало жути. Это смотрелось как сталкерство. Никто бы не стал делать так много набросков для картины. Никто бы не стал писать самостоятельные картины для простых набросков. Никто бы не… Каждому стало бы интересно, кто эта женщина и почему ей уделено так много места. Каждый бы спросил. Но не каждый являлся ее отражением. И не каждый день Флай с ней расставалась. Драго просто не повезло. Флай посмотрела на него, закусила губу. Хотела бы она показать ему картину? Ее последнюю картину? Ту, на которой изображена семья, в которой ей никогда не будет места?
А почему бы и нет. Мальчику-то там тоже места нет.
Она вскочила на ноги.
- Вообще-то мне стоит сказать, что это не твое дело. Я совсем не умею разговаривать с клиентами. Но картину могу показать. Мне даже любопытно узнать, что ты о ней скажешь.
Флай повернула мольберт к нему лицом и убрала оттуда утренние наброски. Там все еще стояла злополучная вчерашняя картина.
Фон – многострадальный парк из особняка с павлинами. Зеленый сад, беседка оплетенная розами, белые птицы, гордо шагающие по траве. В беседке – женщина. Сизета. Вдалеке – Людвиг и их дочь. Дочь не прописана четко – Флай не была представлена Наоми. Она только знала о ее существовании. На переднем плане стрекоза – она назойливо наблюдает за женщиной. Флай казалось, что она теряется в разнообразии цветов. Тогда как Людвиг настолько хорошо вписывался в весь этот благовоспитанный пейзаж, что аж тошно становилось. Они подходят друг другу – и Флай это ненавидит.
- А наброски про другое. Но вот это точно не твое дело.

Флай застыла у картины, ожидая реакции. Парень – Драго – рассматривал предложенные работы, так что до картины они дойдут еще не скоро. По большому счету, Флай была не так уж и нетерпелива. А ощущение, что она срочно хочет повысить голос, и притащить за шкирку Драго к картине было очевидно надумано некими бессознательными инстинктами.

Я бы сказала, что ты вся с ног до головы состоишь из бессознательных инстинктов. Буквально купаешься в них.
Как можно купаться в том, чего не существует.
Сила воображения, моя дорогая.

- Откуда вы это знаете? Где вы видели это?
Флай, уже собиравшаяся мысленно влезть в длительную дискуссию с собственным внутренним голосом, но отвлеклась. Откуда она это знает? Какой странный вопрос. У него в руках была картина простого зеленого поля в окружении трибун.
Эти истории возникали в ее голове довольно часто. Тяжесть мяча в руках, развевающиеся волосы, запах скошенной травы и практически постоянная боль в разных конечностях. Сломанный нос, радость победы. Знаете, все эти спортивные моменты. Распространенное ощущение. Флай никогда не увлекалась никаким видом спорта, и уж тем более никогда не играла в команде, но она обладала крайне живым воображением для того, чтобы рисовать и передавать это ощущение красками, раз уж ничем другим не получалось. Ей нравилось рисовать эти истории. Казалось, что она создает каждым мазком какой-то новый мир. А может, просто воспроизводит существующий в старых детских сказках, которые она уже успела подзабыть. Чертово бессознательное.
- Нигде не видела. Я не предлагала тебе репродукции – тут только мои работы. Они довольно специфичны и определенно не для массовой продажи. Если тебе что-нибудь это напомнило, можно договориться.

Он спросил, откуда я это знаю.
Ой, да брось – это просто фигура речи. Может, это просто хорошая визуализация какого-нибудь баскетбола. Или регби. Ты же даже правил его не знаешь.
И трибуны там вполне могут быть. Много трибун. В любом спорте есть зрители.
Он не похож на человека, который сидит на скамье с дуделкой в зубах.
Он вообще на человека не похож. Скорее на смесь галлюцинации и воспоминания.
Вчера мы проверяли, существует ли Сизета довольно простым способом.
Не стоит лапать людей, которые пришли к тебе за картиной.
Он к тебе вломился, ты вполне можешь ткнуть его пальцем, раз уж зонтом не вышло.
Твоя правда.

Пока Флай выясняла материальность конкретного воспоминания, Драго уже подошел к картине в малость сомнамбулическом состоянии. Он потянулся к мольберту, словно тоже хотел проверить реалистичность изображения.
Изображение было вполне реалистично. Он бегал глазами по деталям, как будто не веря, что смотрит на это.
- … там росли Нарциссы.

- Это твоя тетя Нарцисса.
- Какая красивая. Она совсем на тебя не похожа, - детский пальчик тычет в движущуюся фотокаточку. Женщина со светлыми волосами чуть приподнимает бровь и на ее лице появляется брезгливое выражение. Детский пальчик щелкает ее по носу и переносит его дальше. – А вот эта похожа.
- Это твоя тетя Беллатрикс. Она… скажем так, ее ты никогда не увидишь.
На лицо падает голубая прядь. Детский голос спрашивает:
- Почему? – вопрос остается без ответа.

Знакомое до боли лицо прямо перед ней. Она знает, что лицо не то, но это не помогает. Вскинутая палочка. Взрывы позади. Зеленая вспышка.
Ей все же не повезло ее увидеть.

Флай помотала головой. Такого ей еще не виделось. Лицо женщины на фотокарточке было смутно знакомо. Одной, разумеется, была Сизета – редко когда ее мысли были не заполнены этой женщиной. А вот вторая… вторая ей смутно кого-то напоминала. Кого-то со вкусом безумия и алкоголя. Она пила с ней как-то в баре. Ригель. Так ее звали. Что за странный день? Слишком странный.

Из полузабытья ее вырвал вскрик. Флай дернулась. Картина пошатнулась. Малфуа, всполошено вылетел из-под стопки газет и подоспел как раз к опрокинутой банке. Алая краска расплескалась по всему полу, оставив на белой шкурке отвратительные разводы.
- Люци! – только и успела выкрикнуть Хонки, пытаясь остановить хорька от нежелательных ходов.
Драго рухнул следом прямо на пол. Флай рефлекторно отступила на шаг назад, стараясь не запачкаться в красном. Парень расфокусировано и немного панически пялился в стену. Флай растерялась – что такого случилось за те три секунды, пока ее не было в этом мире.

А была ли ты когда-то? – возникла где-то на периферии мысль, которая определенно не относилась ни к одному из ее внутренних голосов.
А была ли девочка?
А был ли мальчик?
А была ли краска?

- Морсмордре! – полушепотом-полукриком вырывается у Драго и Флай снова поворачивает голову к нему. Время словно растягивается. В реальном мире прошло не более трех секунд, а все вокруг словно замерло. Ощущение отвратительное. Как будто она запуталась в собственной памяти, как будто часть ее воспоминаний просто накрыло туманом, который никак не желал рассеиваться. И прямо из этого тумана на нее выползло это.
Туман окрасился во все возможные оттенки зеленого. Он начал клубиться, сплетаясь в причудливые очертания чего-то жуткого. Мрачно-зеленые волновые завихрения уплотняясь, вырисовывали контуры. Огромный череп, размером со шкаф, глазницы которого были похожи на две бездонные воронки. Искривленные линии глазниц давали ощущение слетанности, едва ты бросишь на них взгляд. Как будто тебя ставят на колени одним взглядом. Ноги непроизвольно подкашивались и сохранять устойчивое положение было непросто. Внутренний стержень превращался в желе. Флай сжала кулаки и собрала все силы, чтобы не отступить к шкафу.
Нельзя отходить. Защищать невинных. Защищать гражданских. Правая рука непроизвольно дернулась к ножнам, которые должны были быть припрятаны в левом рукаве. Ноги встали в дуэльную стойку сами собой и с губ уже практически сорвалось старое-доброе «Ступефай!».
Из распахнутой пасти человеческого черепа медленно выползала змея, готовясь к атаке. Тонкс застыла, не отрываясь наблюдая за тварью. Нужно бросить заклинание до того, как она атакует, но бросать сразу опасно – тебя могут заметить. Старые отточенные военные рефлексы не отринешь даже десятилетиями мирной жизни. Хорек с писком бросился на тварь, змея сделала резкий выпад в сторону Драко. Тонкс вскинула палочку.
- Ступефай.

Три секунды, опять мерлиновы три секунды, не более. Заклинание прошло сквозь туман. Малфуа скрылся в зеленой дымке – было слышно только как он с грохотом вписался в стеллаж с кистями. Флай очнулась словно ото сна и осмотрела комнату.

Что. Это. Было.
Молчание с той стороны было непривычным и немного напряженным.
Что. Это. Черт возьми. Было!
Я… я догадываюсь. Но я не уверена.
Такого не бывает. Я как будто… как будто это была не я, понимаешь?
Внутренний голос сглотнул. Если вы когда-нибудь слышали, как сглатывает внутренний голос, вы бы очень удивились.
Как будто это была… не хватало мне действительно свихнуться на почве расставания.
Да ты раньше особо нормальной не была.
Ты не считаешься. Я читала. Ты не заставляешь меня пинать щенят и поджигать чужие сараи. Ты нормальный выверт моей психики.
Какие ты слова умные знаешь.
Не уходи от темы. Я знаю, что ты знаешь.
Откуда мне знать?
Ты сама сказала, что догадываешься.
Я… я не уверена, слышишь? Это все очень знакомо. Это как будто… естественно.

Флай сжала зубы и развернулась к Драго. Тот все еще сидел в луже красной краски.
- Что это было?

Сердитая Флай – это крайне любопытный феномен, который в дикой природе встречается крайне редко. Но сейчас Флай была зла. Зла до той степени внутреннего мандража, который уже крепко переплетается с паническим уровнем страха. Флай вообще злилась только в состоянии крайней паники, потому что во всех прочих случаях это было… контрпродуктивно, как сказал бы роботизированный убийца из тридцатых годов. Но Флай не была роботизированным убийцей и вообще правила ведения боя знать была никак не должна. Ее познания в стрельбе ограничивались фильмами о Диком Западе. Точно также как знания о машинах времени у Человека-Муравья ограничивался кассовыми фильмами и бестселлером Уалда. Но сейчас Хонки откуда-то помнила, какую следует занять позицию, чтобы из нее максимально эффективно атаковать, куда следует встать, если ты прикрываешь товарищам спину, и какое заклинание кидать первым.
Последнее знание ее смущало больше всего.

Зачем тебе заклинаниями разбрасываться?
Это звучит очень крипово. Я же не Мерлин. Или Гендальф. Или какие там еще были великие волшебники современности?
Альбус Дамблдор.
А это еще что за фрукт?
Внутренний голос настороженно примолк.
Я… я не знаю. Я правда случайно. Само вырвалось.

Треп с внутренним голосом напрягал все больше. Создавалось очень неприятное ощущение, что она чего-то просто не помнит. А может быть даже не чего-то, а такого большого куска того самого. Как будто у нее из памяти выжгли гигантский кусок осознанного прошлого. Как будто этот кусок был частью чего-то большего. Как будто на него наложили какое-то заклинание… заклинание, которое заставляло ее десятки лет не смотреть. Эдакий отворот из страшных детских сказок братьев Грюм. В смыле, братьев Грим. Конечно же братьев Грим.

- Мистер Грюм, пожалуйста, я справлюсь. Я точно справлюсь, - огромный холл, все еще целый фонтан, сотни каминов по стенам.
- Не путайтесь у меня под ногами, - хриплый голос, протез, искусственный глаз.
- Вы не пожалеете, мистер Грюм, - просящие интонации, розовые волосы.
- Аластор, да дай ей шанс – эту проще взять, чем объяснить, почему нет, - темная фигура справа, снисходительная улыбка.
- Она подохнет в первой же битве, - нахмуренный лоб, постукивание по полу.
- Я не подохну. Я способная, я научусь, - кивки как у китайского болванчика.
- Ох, и навожусь я с тобой, - тяжелый вздох и движение ладонью, обозначавшее «следуй за мной».

В углу комнаты послышалось шевеление, и Флай вернулась в мир хорьков и разлитой краски. Парень сидел на полу, пялясь на свою грязную руку. На свою грязную руку в красной краске.

Этот же парень с высоко вздернутым носом выходит из поезда. У него на руках не видно крови, но она селезенкой чует, что в отсутствии Гарри виноват именно он. Кровь не обязательно должна быть видимой.

Крик. Вспышка. Смерть. Крик. Вспышка. Смерть. Никакой крови. Слишком много света. Слишком много смерти.

Что это за вьетнамские флешбеки у нас в голове? Твое добро?
Я не…
Понятно все, опять ты не. Все ты не. Давай разбираться. Кто такой Грюм?
Понятия не имею. Он похож на…
Нет, я думаю ты просто переносишь. Это точно.
Ладно. Но откуда тогда это в моей памяти? Мы же не можем реально быть -военнопленной, военнопленными, как это правильно произнести? – короны. Или как это вообще правильно? Жертва войны? Нас же не могли как Баки засунуть в пыточную камеру в Аззано?
Меня немного беспокоит, что ты знаешь как называлось то крохотное поселение. Может, мы реально были в плену в сороковые?
Ага, и нам сколько тогда? Сто сорок?
А какой сейчас год?
И правда, какой? – Флай нахмурилась. Она точно могла сказать, что сегодня 31 июля, но год… какой год?

Ярость во взгляде уже давно сменилась на непонимание, но это «давно» опять уложилось в три секунды. Флай вспомнила, что вообще-то задала вопрос, только когда парень – Драго – уже начал на него отвечать.

Кого ты вообще спрашиваешь? Этот мальчик еще младше тебя. Или ты считаешь, что весь Лондон массово захватили в плен в Аззано в тридцатые?
Вообще-то в сороковые.

- Я.. знаю что.

Оппа, вероятность Аззано все еще повышается.
Это заключение ты сделала по тем нескольким секундам, что наблюдала его реакцию на твои картины?
Да брось. Ты же видела, что ему было это знакомо.
Угу. Еще скажи, что вы дрались плечом к плечу.
Вижу, ты вернула свой сарказм. Но я бы сказала, что мы были на… противоположных сторонах.
Так ты была за нацистов?
А что сразу я?
А почему бы и нет?
Потому что я крайне моральная дэвушка, пусть на первый взгляд и не видно.
Вот именно, что не видно. А мальчик – очень приличный.
И очень арийский.
То есть тезис про Вторую Мировую в силе?
Давай сначала его послушаем, вдруг он врет?

- Я расскажу, но сначала вы. Кто эти люди на портрете, как их зовут и где их найти? Идет? Мне очень нужно с ними встретиться.

Вот видишь, мальчишка блефует. Он нанюхался твоей краски и все еще хочет узнать, где живут его родители.
Какие к чертям собачьим родители?
Так Люци и…
И кто?
Внутренний голос замер. Какой еще Люци? Речь очевидно шла о Малфое, а не о ее хорьке. В смысле, о Медичи. В смысле, о…

- Нарцисса и Люциус Малфой. Он – правая рука Того-Кого-Нельзя-Называть. Опасен, хитер. Очень редко ввязывается в прямое противостояние. Предпочитает отсиживаться дома, в тепле, как трус. В Первой Войне его иногда замечали на рейдах, но частоту отследить сложно. Обычно использует заклятия подавления воли, ходят слухи, что даже невербально. Но это слухи, разумеется, кто в здравом уме поверит, что непростительное можно использовать так?
Она разглядывала трещины в стенах дома на Гримо. Люциус был супругом ее родной тетки.
- Его супруга. Нарцисса. Доподлинно не известно, есть ли у нее метка. Обычно не появляется на поле боя. Но не стоит сбрасывать ее со счетов. Ее сестра превосходный дуэлянт, и Блэков очень опасно недооценивать. Особенно женщин. Далее…
С фотокарточки на нее презрительно смотрят Сизета и Людвиг Медичи. Оба в мантиях. У Людвига трость и длинные белые волосы.

- Экскуро, - опять врезалось из реального мира напоминание о том, что в комнате она не одна. Флай понимает глаза, как в замедленной съемке. Она знает, что сейчас произойдет.

- Экскуро, - раздраженно. С пола исчезает разлитая лужа.
- Экскуро, - плач прекращается. Невкусная тыквенная каша больше не играет всеми оттенками оранжевого на маечке.
- Экскуро, - устало. Очередная разбитая тарелка с обедом.
- Экскуро, - недовольно. Шторы все никак не избавятся от пыли.
- Экскуро, - откуда это жирное пятно на новой аврорской форме?
- Экскуро, - убрать побыстрее, пока мама не увидела.
- Экскуро, экскуро, экскуро, экскуро.

Легкий взмах волшебной палочки, и чистота обеспечена. Никаких улик, никакого крика. Никакой крови. Никакой краски.
Краска исчезает с рук Драго и Флай тупо пялится на его ладони. Ее все больше пугают наплывающие воспоминания. Версия с Аззано не выдерживает никакой критики.

- Ты ведь знаешь, кто эти люди, - срывается с языка бездумная фраза, о которой Флай тут же жалеет. О да, это гениально. Хорошо, что хоть про родителей не ляпнула. – Вернее, я хотела сказать, что я конечно же знаю, кто эти люди. Но не держи меня за дуру, - сощурилась Флай. – Как только я скажу, как зовут хоть кого-то из них – ты тут же испаришься из моего дома. Как только что с твоих рук испарилась краска. Так что я могу проводить тебя к этой женщине – я даже подкину, если ты мне объяснишь, зачем она тебе, и что тут происходит.

Как ты его! Почти допрос. В твоем голосе откуда-то взялся лед, которого там никогда не существовало. Еще немного, ты и стержень отрастишь.

- Я уверена, что ты что-то знаешь, - Флай пожевала губу. – Так что мы можем быть полезными друг другу, даже если ты не купишь у меня картину.

Отредактировано Nymphadora Tonks (2019-07-05 14:28:22)

Старая память, ты должна лежать в своем гробу.

Ты совсем лишилась ума?

Почему-то тембр ее внутреннего голоса подозрительно напоминал хрипловатое карканье ее старого-доброго наставника.
Флай снова замотала головой. Она не хотела это слушать. В ее жизни всегда все было просто. У нее не было сторон, у нее не было принципов, у нее не было того, кого выбирать. Не было, в честь кого выбирать. Не было того, чем можно было жертвовать. Не было того, за кого умирать. Не было того, за что умирать. Не было картины будущего, прошлого. Не было ничего кроме ее сиюминутных стремлений и чертовой всепоглощающей свободы. Она могла идти куда угодно и делать что угодно, потому что кроме себя ничего не теряла, а ее хорек никому интересен не был.
Она смотрела на мальчика – совсем еще мальчика, и думала, что не хочет слушать ответы на свои вопросы.

Совсем ли я лишилась ума? Что он может мне сделать?
Ты же помнишь, что вполне может. Что он много может.

Флай не хотела знать, откуда она это помнит. Откуда она могла знать, что его движения, его невольная грация, осанка и скорый скользящий взгляд выдает в нем бойца. Откуда она знает, что в его багаже столько всего запрятано, что она погрязнет в разнообразии убивающих проклятий. И откуда она знает, что он ни одно из этих проклятий не применит. Откуда она знает, что он опасен, но опасен по своей сути. Откуда она знает, что он не будет нападать, если его не загнать в угол.
Откуда она знает, куда именно стоит бить, чтобы он рухнул на колени. Откуда знает, что именно говорить, чтобы он потупил взгляд в пол. Откуда она знает, что лучше вообще не говорить. Откуда ее руки помнят, как выхватывать палочку, и какая от нее польза.
Она не хотела это помнить. Она не хотела это знать. Она не хотела догадываться откуда она это знала.
Она хотела, чтобы она не спрашивала. Она хотела забыть. Прямо сейчас. Прямо здесь – пока она еще может любить Ее.
Пока она еще помнила себя.
Пока она еще думала, что ее внутренний голос – это только необычная особенность.
Пока она еще думала, что ее картины – это только плод ее разыгравшегося воображения.
Пока она считала, что Люциус – это только ее хорек.
Пока она была уверена, что нарциссы – это милые желтые цветочки.
Пока она была достаточно слаба, чтобы в ней не было никакого интереса для окружающих.
Пока.

- Хорошо. Я понял.

Если ты когда-нибудь жила во времена Великой Французской Революции – то ты знаешь этот звук. Это звук стука отрубленной головы Марии Медичи.
Отличный образ в молоко.
Да, у меня всегда была тройка по истории.
И удовлетворительно по истории магии.
Она аврорам без надобности, - автоматически отбрила ушедшая в себя Флай.

Надежно запертый скелет только что с шумом выпал из шкафа. Флай сглотнула и потерла холодными руками горящее лицо.
Парень опустился на стул и вздохнул. Брошенный на него мимолетный взгляд, и Флай с ужасом понимает, как сильно он похож на Людвига. Она не хочет этого видеть, но взгляд художницы не обманешь.
Ее прошлое смотрит на нее с аляпистых картин, а парень на стуле равнодушно начинает говорить.
Она хочет его заткнуть. Прямо сейчас. Пока еще есть время.

Не ври себе хоть сейчас. Времени больше нет.

Флай заскрипела зубами. Она могла все, что угодно. Все, что она только могла пожелать. Все, что только можно было придумать. Она могла все, пока она была жива.

А ты уверена, что жива? А ты уверена, что мы не в Авалоне? А ты уверена, что твоя история не закончилась вместе с королем Артуром? А ты уверена, что все это – не плод твоего больного воображения? Уверена, что не откинула коньки еще в глубоком средневековье, когда еще были актуальны все эти красивые платья, факелы и кубки?

Пока Драго не начал говорить можно было думать о чем угодно. Можно было прямо сейчас просто выставить его из дома.
Можно было просто… просто закрыть уши и забыть о том, что он когда-то приходил. Можно было представить, что он просто видение. Видение, которое пришло в кошмаре, в алкогольном угаре после очень плохой ночи, когда ее бросили. Когда она бросила. Одним словом, в эту самую ночь.

Просто выстави его вон.
Это не спасение.

Флай отняла руки от лица. Это действительно не спасет – она никогда не закрывала глаз, потому что не существует художников с закрытыми глазами. Она никогда не закрывала глаз, потому что даже если она в темноте, мир не перестает существовать. А в этом мире все еще есть Сизета.

- Это была магия, - как бы то ни было, мальчик решил за нее, но это не помешало. Магия?

Магия?
Чего страшного в магии? Почему ты так боялась магии?
Почему я так боялась магии? Что за чушь?
Магия совершенно безопасна. Магия – это просто отдельный вид… человеческого мастерства? Никто же не боится ядерной физики, так зачем же боятся магии. Тут что-то не так.

- Эти заклинания из ваших рисунков. Точнее ваши рисунки из другого мира, - сказал человек и Флай похолодела. Вот откуда этот страх, который заставляет промерзать от одной мысли.
Вот откуда эти жуткие мысли. Вот откуда все эти знания. Другой мир. Старые шутки про попаданцев. Застарелые идеи о потерянной памяти. Немного комиксов, немного латиноамериканских фильмов. Немного потерянных братьев, немного потерянных детей.
- Разница в том, что в параллельном мире магия есть, а здесь нет. Точнее не было.

А вот теперь ты попала.

Флай услышала главное. Вернее, она услышала две самых главных вещи. Она услышала, что магии не было. А значит – она вернулась. И она не очень хотела знать почему. Почему именно сейчас. Она не хотела знать зачем. Потому что ничем хорошим это все закончится не могло. У нее могла быть мастерская степень по просмотру дурацких фантастических фильмов. И конец света всегда начинался вот с таких случайностей. И сотни, тысячи этих случайностей приводили к тому, что мира больше не было. И что рушиться больше было нечему.
Второе она не хотела слышать еще больше. Она слышала, она предчувствовала, как затихает ее внутренний голос.
Она бурчала, ругалась и прогоняла его годами. А теперь она готова была вцепиться в нее когтями и не отдавать. Она ни за что не простится с этой частью себя. Она была цельная. Не смотря на все проколы, неудачи, хандру и грусть. Она была цельной. Она была настоящей. Она не собиралась отдавать себя. Никакую часть себя. Не смотря на всякую там магию. Не смотря на то, что у нее ниоткуда появились навыки бывалого бойца.
Не смотря на то, что она знала этого человека в совершенно другом антураже.
Не смотря на то, что она сейчас думает последовательными предложениями, а не спорит сама с собой.

Вернись. Вернись, пожалуйста. Не уходи.

Никакого ответа. Флай надеялась, что просто ослышалась.

- И маги прячутся от маглов, то есть обычных людей. Как оборотни или вампиры в кино.

- Я оборотень.
- Мне плевать.
- Мне не плевать.

- Она все пытается? – шепот из-за угла.
- Она упорная.
- Она осунулась. Ее волосы мышиного цвета.
- Вы видели ее нового патронуса?
Бессилие. Одна палочка простив толпы пожирателей. Один патронус простив стаи дементоров. Один пес простив одного оборотня. Одна розовая прядь против сплошной серой шевелюры.

Вернись, пожалуйста, - уже практически шепотом.
Никакого ответа.

Пожалуйста, ты мне нужна.

— Что- то не так? — высокий рыжий мальчик, поворачивается к двери. — Что случилось? Кто?
— Грозный Глаз, — отвечает рослый чуть полноватый мужчина. — Убит, - она чувствует, как что-то внутри рвется. Она смотрит прямо перед собой и понимает, что плакать она очень даже хорошо умеет.

Пожалуйста, пожалуйста, я не хочу. Пожалуйста, вернись. Пожалуйста.

Флай чувствует, как горят глаза. Она сжимает зубы.

Я не могу тебя потерять. Пожалуйста. Только не тебя. Только не себя.

- Она на себя не похожа.

Нимфадора Тонкс всегда отличалась. Когда она не была похожа на себя, она была похожа на других. Она ненавидела быть похожей на других. Флай не хотела слушать дальше. Она не хотела вспоминать.
Не хотела. Она хотела, чтобы она снова стала собой.
Нет, она хотела, чтобы она снова была собой.
И она хотела снова быть маленькой глупой девочкой.
Нимфадора Тонкс очень давно выросла.
Флай Хонки предпочитала жить, а не расти.
Какая разница, когда она помоет посуду? Какая разница, что именно она будет есть на завтрак? Какая разница, что у нее нет сбережений, и она живет в старой конспиративной квартире антиправительственного радио?
Какая разница, если она была счастлива? За что?

Мальчик рассказывал ей о своей жизни, а она смотрела на него и думала, что уже поздно. Что уже поздно – нельзя не слушать. Нельзя игнорировать то, что она была на войне. Нельзя лгать себе о том, что было. Нельзя лгать себе только потому, что ты не понимаешь, что происходит. Нельзя лгать себе просто потому что ты не хочешь отпускать своих… себя. Свои иллюзии о счастливой жизни.
Нельзя лгать себе просто потому что ты можешь.
Можно просто драться о конца. Можно просто сражаться за свой мир – пусть даже с целым миром. Флай не собиралась отступать. Флай Хонки была очень сильной личностью. Флай Хонки была бесшабашна, бесстрашна и очень упорна. Флай сделает все, чтобы все это – что бы это ни было, не разрушило ее мир.
Их мир.
Каким бы этот мир не был.
Нимфадора Тонкс умерла на той войне, когда бы она не закончилась. Не стоит предавать ее память, но не стоит делать вид, что она – это я.

Вернись, - тихим шепотом еще раз сказала Флай. – Вернись, без тебя я не справлюсь.

- Отвезите меня к родителям и живите как жили. Если сможете. Я уже не смогу.

Флай сощурилась. Она не собиралась игнорировать реальность. Она собиралась за нее бороться. Если их двое, а их как минимум пятеро, то их будет еще больше. И что бы сейчас не происходило, Флай не продет мимо.

- Я отвезу тебя к ней, - она стянула кожанку с ближайшего шкафа и натянула прямо на футболку. Футболка была в краске, но это была ее любимая футболка. К тому же, это была футболка, которая очень хорошо напоминала ей о том, кто она такая. А еще она немного надеялась, что ее остановят от этого самоубийственного шага. – Держи, Малфой. Я не собираюсь прятаться.

Она кинула ему шлем с полки не глядя. Откуда-то она знала, что он поймает. Это тоже относилось к той же категории вещей, о которых она знать не желала.

Отредактировано Nymphadora Tonks (2019-07-07 21:08:44)

Флай сбежала из комнаты. Будем откровенны, она бы с большим удовольствием сбежала от того, что умудрилась вспомнить, но Нимфадора Тонкс не бегала от проблем. Это Флай прекрасно умела закрывать глаза на происходящее и делала это довольно профессионально. С огоньком она это делала. Для Флай проблемы были отличным индикатором того, что происходящее за уши вытаскивает ее из привычного существования. Ей не нравились проблемы, поэтому она громко смеялась – вслух, или иронично переругиваясь со своим внутренним голосом, и просто плыла по течению. У нее не было печали от того, что что-то не получалось. Она пожимала плечами и шла дальше. Проблемы огибали ее, как волны айсберг. Тонкс же предпочитала проблемы решать. Она не отворачивалась от сложностей, он шла напролом, не слушая увещеваний умудренных опытом о том, что это плохая идея, что у нее ничего не выйдет, что она все только испортит. Она устраивала бурю там, где можно было отвернуться – она не терпела несправедливости, и ненавидела словосочетание «стечение обстоятельств». Она всегда выбирала сама.
Это только увеличивало головную боль отдельно взятой Флай Хонки. Она не собиралась соглашаться делить свое тело с кем-то настолько сильно на нее не похожим. И настолько сильно похожим.

Флай отлично помнила эти лестницы. Подъезд оставлял желать лучшего, сколько она себя помнила. Темно бордовые полосы на стенах еще послевоенной постройки. Флай всегда изумляло, зачем они красили гранит и цемент – не то, чтобы от влажности на них появлялась плесень. Хотя, Флай была не самым лучшим биологом. Все те годы, пока она здесь жила, она хотела расписать эти стены – но всегда находилось более важное дело. Может быть, теперь она никогда их не распишет. Нимфадора не умела рисовать.
Тонкс помнила совсем другие лестницы. Они снились Флай. Часто снились. Бесконечные перемещающиеся Хогвартские лестницы, что так часто заставляли ее опаздывать на уроки, потому что сбегали прямо из-под ее носа. Темные, мрачные лестницы поместья Блэков, с отрубленными головами домовиков, прибитыми над перилами. Светлые, пахнущие деревом лестницы дома у мамы – даже спустя многие годы, запах так и не пропал.

Флай зло хлопнула дверью и покинула парадную. Драко Малфой шел следом. Но Флай была уверена, что с дверью он справится самостоятельно. Нет ничего сложного в открывании и закрывании дверей. Даже лорды делают это по десять раз на дню. Флай невыносимо раздражал тот факт, что ей не нравился мальчик только потому, что против него были предубеждения у Тонкс. Это раздражало. Сильно раздражало.
Флай бухнулась на сиденье Би и пристально посмотрела на дверь. Она понятия не имела, что делать, а ее внутренний голос молчал. Нимфадора Тонкс, проснувшись, лишила ее самого важного. Самого личного. Самого ценного. Если бы Она была сейчас здесь, то заметила бы ехидно, что самого ценного она лишилась вчера – когда позволила Сизете уйти. Но Ее не было.
И не будет больше никогда. Потому что Тонкс не умеет проигрывать. Потому что Тонкс всегда все портит. Потому что она не отпустит ее обратно.
Или… Или Флай может сделать все, чтобы у Тонкс не было права на решение. Она не хотела возвращаться к строй жизни. Да, магия. Но магия была единственным плюсом прошлого. Это была уже давно не ее жизнь. Это были уже давно не ее ценности. Это была уже давно не ее любовь. Что бы там ни было – там, далеко. Она не хотела туда. Это был придуманный мир, который снился ей долгие годы – на этом все. А то, что этот же сон снился кому-то еще… подумаешь. Нет ничего необычного в том, чтобы массово галлюцинировать на одну тему – все художники Возрождения писали фанарт на Библию. Все кубисты любили сложную геометрию и перспективу. Все прерафаэлиты писали обнаженных людей и обнаженные души. Эти идеи летали в воздухе.
Флай знала, что Тонкс существовала – она чувствовала, что это правда. Но ей было на это плевать. Она не собиралась пускать ее в свой мир. Если этот Титаник решит выплывать в тумане против ветра – она просто поможет разбиться ему о айсберг. А что до магии… магия никогда не может быть лишней.
Ей было жаль Тонкс. Очень жаль. Но если выиграет она – то Сизета спрячется глубоко в предсердие, а Флай слишком сильно любила ее. И слишком сильно не хотела возвращать серые волосы.
Из парадной вышел Драко, и Флай просияла. Решение было найдено. Они сейчас поедут к Сизете и все будет хорошо. Сизета никогда не сможет отвернуться от своего сына. Никогда. И – может быть – она даже поговорит с Тонкс. В смысле, с Хонки. Она поговорит с Флай. С Флай. Что за безумные оговорки? Она поговорит со мной. С Флай.

- Не дрейфь, парень, - Флай перекинула ногу через сиденье. – В этом городе всегда лучше иметь собственные колеса, если хочешь успеть пожить. – Она похлопала по месту сзади. – Поверь, я могу вырулить из т-образного перекрестка по гололеду в нетрезвом виде и не чихнуть – так что все будет нормально. – Она натянула шлем, немного подумала и сняла его. – Слушай, - она покашляла, прочистив горло. Говорить с Драко Малфоем все еще было странно. Развернулась к нему обратно всем корпусом. – Я немного вспылила, там, наверху. Не каждый день такие штуки происходят. Так вот… Драго… Или Драко – не знаю, что лучше… И вообще, давай перейдем на ты – так намного проще. Не такая у нас и огромная разница в возрасте. Если ты не брезгуешь, конечно, - Тьфу, а это еще откуда вылезло? – Прости, сорвалось. Ладно, давай по-человечески – я отвезу тебя к Сизете. В смысле, к матери. Я не знаю, что она скажет – я никогда не знаю, что она может сказать. Я не знаю, чего ты хочешь – но я отвезу. Если ты хочешь. Я почти совсем не… в смысле, она почти совсем не… одним словом, я про тебя почти ничего не помню – помню только имя. Но я тут совсем другая. Так что я просто дам людям шанс на то, что они тоже могут быть совсем другими. Так что… прости, что так вышло. Ну, со шлемом и всем этим «Пошли, Малфой». Я просто растерялась. Ну что, - Флай стянула с руки мотоциклетную перчатку и протянула ладонь вперед. – По рукам? 

Отредактировано Nymphadora Tonks (2019-11-21 17:42:19)

Слова падали как камни на мостовую. С гулом опускались, и отзвук раздавался по всей ширине узких улиц старого города. В Лондоне редко услышишь подобное - редко встретишь достаточно безлюдный переулок, чтобы услышать эхо несказанных слов. Редко прислушаешься к себе достаточно для того, чтобы услышать внутреннее безумие.
Утром, возможно. Когда-нибудь, осенью. Когда в лицо бесконечно сыплется туманная морось, пока ты летишь на своем байке. В четыре утра тишину можно найти в любом городе.
А теплым летнем днем ее можно найти только если тебя предварительно оглушили.
Драко Малфой был мастером Оглушения, даже если он об этом и не подозревал.

- Даже хорошо, что вы… ты не помнишь.

Она бы хотела не помнить. Она бы хотела не помнить, как быстро изменялся в зеркале цвет волос, как резко она вскидывала руку, намереваясь обезоружить противника. Как кружилась, пьяная, у озера. Бесконечная череда дежавю сводила ее с ума.
Она могла бы делать то же самое - и это раздражало более всего.
Она могла бы с разбегу войти в жизнь Нимфадоры Тонкс, но...

- Я многое хотел бы изменить.

... Флай ничего не хотела менять. Ее полностью устраивало то, что у нее было сейчас. Она создала для себя свою собственную жизнь и не собиралась от нее отказываться. Флай ненавидела изменения. Она много лет прожила в квартире на чердаке не самого лучшего в мире дома, потому что ненавидела изменения. Ее тошнило одной мысли о том, что ее жизнь сейчас полетит под откос. Как просто было вестись на элементарные мелочи, но как невозможно даже помыслить о том, что теперь твою жизнь будет жить другой человек. Флай собиралась бороться до конца. Внутренний голос молчал.
Драго протянул руку и в очередной раз изо всех сил резанул по больному.

- А как лучше звать тебя?

- Флай. Меня зовут Флай Хонки. Я уже представилась сегодня. Я пишу картины и руковожу бандой стилистов. Если ты захочешь сменить прическу - обращайся.

Я не считаю несколько смутных воспоминаний достаточной причиной для того, чтобы забывать о том, кто ты есть.

Драго с легким недоумением на лице вертел в руках шлем. Крупными буквами на лбу было написано недоверие к транспортному средству в частности и ко всему миру вцелом. Флай ему подмигнула.

- Ох, да брось. Мы с Би преодолевали и не такое. Поверь, он не сломается и не врежится в ближайший столб. Если только кто-то в ночи не перерезал у него тормозной шланг. Но этот мир был бы слишком бессмысленен, если бы мы умудрились погибнуть прямо на пороге великого открытия. Так что - вперед и с песней, дорогой новый знакомый. Предвкушай встречу с Сизетой. В это время она почти всегда находится дома.

Драго умостился сзади и поерзал. Флай обернулась.

- Держись лучше за меня, парень. с неприпривычки на поворотах может заносить.Так что, брось каку и можешь обхватить меня за талию, ее найти не проблема.

Флай хмыкнула и включила газ.

Лондон жил в своем ритме. Лондон не знал о том, что сегодня как минимум два человека сошли с ума. Лондону было все равно. Лондон выстоял, когда горели пожары 1666 года, Лондон пережил десятки войн - уж двух сумасшедших он как-нибудь переживет.
Флай резко свернула и они выехали на набережную Темзы. Уровень дохода между ней и
Сизетой, различался ровно также, как и все прочие составляющие их непростого союза. Пересекать город этим днем было все также непросто. Едва они выехали на открытое пространство, как Флай едва не врезалась в парапет. Перед глазами тут же встала старая знакомая картинка. Ночь. Огни Вестминстера освещают водную гладь много лучше фонарей. Тихие переливы волн оглушают. Они летят низко-низко, почти касаясь ботинками Темзы. Капли воды от скорости оседают на одежде, попадают на пальцы рук, не скрытые перчатками. Сзади нее сидит человек. Это мальчик. Мальчик очень крепко прижимается к ее телу, потому что так ветер, рвущийся навстречу, не вышибает дух.
Видение заняло всего мгновение, и Флай успела вывернуть руль. Сейчас она под ней гудели лошадиные силы, а не деревянная палка, и руки,прижимающегося к ней мальчика были гораздо более лощенные. А еще она была намного старше.
Но это все опять не имело никакого значения.
Кому она лжет? Кому, а главное - зачем? Ей придется смириться с тем, что теперь она прожила две полные жизни. Две, наполненные разными смыслами жизни. Разными смыслами и разными людьми. Кем для нее тогда была Сизетта? Почему она помнить только отзвуки злости и стыда, когда представляет эту женщину? Как можно стыдиться... как можно злиться...
Через кого приходился ей кузеном Драко Малфой?
На этот вопрос Флай решительно не хотела и не собиралась отвечать. Этот вопрос оттолкнет от нее Сизету гораздо быстрее, чем все ее нелепое молчание вместе взятое. Этот вопрос не должен был быть задан.
Потому что важные вещи вспоминаются первыми, не так ли, тетя?
Захотелось курить.
Курить захотелось нестерпимо. Но Флай не курила, а уточнять, есть ли у Драго просить сигареты было доваольно бесполезно.
Хотя, кто их знает, современных подростков. Может быть сейчас он живет в крайне благополучной семье, хзодит по воскресеньям в воскресную школу и играет Бетховена на фортепьяно. Нет никого скучнее Бетховена в мире символической музыки.

Грустно осознавать, что больше врать себе не выйдет, потому что идти с на сделки с совестью можно только с широко открытыми глазами. И Флай было глубоко наплевать на то, кто именно чья тетя.
Близкородственные браки были распространены во всех известных благородных семьях. А тут и брака не наблюдается. Флай была настроена очень решительно - намного более решительно, чем можно было представить. Центр Лондона постепенно сменялся привычными хорошими дорогами района, куда она бы не попала никогда в жизни. В этой жизни. Но даже в этой бесконечно необычной жизни, она сумела отыскать свой маленький альтернативный мир. Это тот маленький альтернативный мир, та сказка, которую она не могла покинуть долгие два года, из которой выпрыгнула с упертостью человека, который спросонья не разобрал, что он стоит на краю крыши. Как говорится, лунатизм вполне может стать причиной смерти. На самом деле, нет - лунатики могут стать причиной чужой смерти. Эту истину она запомнила достаточно четко - это была причина, по которой ей много месяцев отказывали в любви. Теперь она подбросила Сизете еще лучшую причину.
Нимфадора выиграла в схватке в с луной. Неужели Флай не сможет выстоять в схватке с семьей. Иногда семьи могут быть гораздо разрушительнее, чем природные явления. И гораздо более непоколебимые, чем планетарные объекты.
Сизета так точно.
Подъезд к дому Сизеты стал для Флай уже давно привычным. Она остановилась у ворот, приглушив мотор и спустив ногу на асфальт. Нажать пару клавиш на домофоне она могла и с байка.
- Ну что, Драго, скрещивай пальцы на то, что она выйдет.
Голос не дрожал, что было само по себе довольно удивительно. Внутри все вопило от ужаса, а истерические возгласы о том, что она ее выставит, даже не выслушав, старательно давились на корню. После нескольких гудков из динамика донесся знакомый голос Луизы.
- Добрый день, мисс Флай.
- Привет, Луиза, - дернув носом ответила Флай. Ее до сих пор смущало, что служанка обращалась к ней "мисс". - Я к Сизете. Мы не договаривались на сегодня, но можешь передать, что у меня к ней очень важное дело. Буквально важное, а не как обычно, я знаю, что она...
- Миссис Медичи нет дома, мисс Флай, - сочувствующе донеслось из динамика.
- Я знаю, что она не хочет меня видеть, но мне правда нужно с ней поговорить. Луиза, пожалуйста. Я знаю, что она слушает.
- Мисс Флай, мне очень жаль, но миссис Медичи уехала за покупками - и не вернется до вечера. Ей что-нибудь передать?
Флай тупо уставилась на циферблат. Как это... уехала? Ей даже в голову не пришло, что ее может не быть дома. Может, следовало позвонить... Может, следовало... Что за черт.
- Луиза, я...
- Мне очень жаль, мисс, я ничем не могу помочь, - динамик пошуршал и отключился.

Флай слезла с байка и стяула с головы шлем. Она повернулась к Драго и закусила губу.
- Такого результата я не ожидала. Я была уверена, что она дома... можно попробовать ей позвонить... да, можно ей позвонить.
Флай лихорадочно потянулась за телефоном, и отыскала в скписках контактов Белую Маркизу. Телефон ыл сохранен с давних пор. Длинные гудки тонко намекали на то, что маркиза занята своими важными делами.
- Черт, кажется, нам нужен новый план. Потому что следующим пунктом я перелезаю через забор и выясняю, действительно ли ее нет дома.