С мира — по нитке, с бора — по ели,
С меры верните, что не доели,
С дома — по дыму, с жизни — по году,
Впрок, молодыми, с пира — по голоду,
С мора — по хохме, с детства — по Родине,
С крестного хода — окрик юродивого.
Смертник, скотина, грешное крошево,
Дай десятину! Дай по-хорошему!..
Говорят, хорошим людям кошмары снятся чаще, чем плохим. Говорят, хорошие люди видят во сне благостные поступки, которые совершали или могли бы совершить, а плохие — просыпаются от собственных же чудовищных злодеяний.
Это неправда.
Кошмары зависят от пола и возраста, от загруженности на работе и домашних проблем, от скорости мышления, здоровья, условий жизни и умения находить радость в каждом дне. Но кошмары никак, совершенно никак не зависят от того, к кому именно они приходят.
Никакого тебе Оле Лукойе с цветным зонтиком.
А жаль.
До сегодняшнего дня Фрэдди не снились кошмары. Не снились настоящие кошмары. Ему снились длинные дороги, которые все не кончались, опаздания на важные совещания, снился Кэри Фуканага, раз за разом объявляющий: «вы безнадежный сотрудник, Альфред» и пихающий под нос документы об увольнении. Но все это на самом деле не было кошмарами. От всего этого Альфред не просыпался посреди ночи, затравленно хватая ртом воздух.
Так, смешные глупые сны, не имеющие ничего общего с реальностью.
Кошмары не снились Лоухиллу даже после первого трупа: взрыв бытового газа, искалеченное тело женщины с неправдоподобно тонкими черными руками — обгоревшими почти до кости. Просто потому что взрывы бытового газа случаются иногда сами по себе.
Иногда страшные вещи случаются с людьми сами по себе.
А иногда нет.
На этот раз кошмар был другим, слишком реалистичным и потому по-настоящему пугающим. Круг людей расступался, пропуская Фрэда и изуродованный мертвый мальчик, из груди которого торчали ветки, открывал глаза. Старик с прозрачными глазами выдыхал сигаретный дым Лоухиллу в лицо издевательски смеялся наглый араб с поддельными документами.
Альфред рывком сел на постели.
— Плохой сон? — сонно пробормотала Адель, приоткрывая глаза. В полумраке можно было видеть, как у нее дрожат ресницы.
— Просто все не то, чем кажется, — признался Фрэдди и осторожно лег обратно, чтобы не тревожить жену. — Все не то, чем кажется.
Эта мысль не давала ему покоя.
Вызов пришел через несколько дней.
— Наши эксперты работают на месте, — сообщил Фуканага на брифинге и, если судить по выражению его лица, происходящее ему не нравилось. — Пытаются опознать тело.
Очень не нравилось.
— Так как наши люди все еще работают там, если у кого-то есть желание — можете посмотреть своими глазами. Но я бы не советовал.
Очень-очень не нравилось.
— Нет, — сказал Лоухилл, когда Мартин ткнул его локтем под ребра.
Я уже видел одного мертвого ребенка и теперь не могу спать. Интересно, спит ли Мартин?
Как вообще можно уснуть после подобного?
Фрэдди отодвинулся подальше, но Харта было не остановить.
— Тебе придется говорить с ее родственниками, — проникновенно сказал Мартин. Он умел быть впечатляющим, когда хотел. — Что ты им скажешь? Что видел ее на фотографиях?
Вообще-то, именно так и следовало говорить полицейскому. И показывать фотографии родственникам. И приглашать родственников на опознание. Делать все эти сложные, социально-приемлемые, обычные вещи.
И еще говорить: «мы работаем над этим». «Мы обязательно найдем тех, кто это сделал».
Тех, кто это сделал.
— Кстати, помнишь, там мужики что-то про секту говорили? — добавил Мартин, как будто это было вчера. — Так вот это полюбому она.
Потом они, конечно же, поехали.
Церковь располагалась даже не на территории города, а где-то на отшибе. Поговаривали, здесь были поселки, сгрудились вокруг церкви, занимались сельским хозяйством. А потом, как это всегда бывает, город поглотил их: молодежь уехала на поиски лучшей жизни, старики умерли, дома пришли в негодность. В некоторых из этих поселков еще теплилась жизнь, но с каждым годом их становилось все меньше и меньше.
Проезжая по широким пыльные улицам мимо полуразрушенных домиков с черными пустыми глазницами окон, Фрэдди думал, что лучше места для того, чтобы организовать секту, сложно придумать. Город неподалеку, если у тебя есть хотя бы велосипед — можно добраться меньше, чем за час. Что уж говорить о машине. И церковь. Конечно же церковь — что может быть символичнее заброшенного, изломанного временем и людьми дома бога?
Где проще всего оскорбить бога, как не в его собственном доме?
Судмедэксперт, темнокожая женщина со вздернутым носом, встретила их на пороге церкви. Альфред уже работал с ней, но не мог вспомнить имени, а бейджика на форменной куртке у женщины не было.
— Не на что там смотреть рядовым полицейским, — сказала женщина, переводя взгляд с Лоухилла на Харта и обратно. — Такая дрянь, врагу не пожелаешь.
— Мы все-таки взглянем, — отозвался Мартин, обходя женщину. — Тем более, что наши враги эту дрянь и сотворили.
— Ну как хотите.
Альфред не хотел смотреть, но все равно пошел за напарником.
Полусгнивший, раздутый труп покоился на старом алтаре прямо под частично разбитыми библейскими сюжетами на витражах. Ноги девочки были закреплены на шее водорослями — правая слева, левая справа. Сама девочка была уже мало похожа на человека. Раздутое тело напоминало резиновую куклу из фильма ужасов. Вокруг трупа были выложены странной формы пентаграммы. Рыбой. Еще одна рыба торчала изо рта девочки.
— Я на минутку, — глухо сообщил Мартин после одного единственного взгляда на труп, после чего стремительно вышел из церкви вон.
Пахло горячими гнилыми досками, гнилой рыбой и водорослями. Смертью, разложением и гнилью. Не землей — тухлой, отравленной водой.
Сквозь оставшиеся целыми цветные витражи на алтарь падали разноцветные пятна света, добавляя ему мистического, жутковатого смысла. Рыба лупоглазо пялилась в пространство и так же слепо смотрели в потолок белые, подернутые пленкой глаза мертвой девочки.
Ты никого не спасешь, Альфред-Альфред-Альфред.
Никого и никогда.
Ты будешь бороться, а тьма будет подступать все ближе и ближе.
Чтобы однажды сомкнуться над твоей головой.
Как сейчас.
Темнокожая женщина-судмедэксперт без бейджика крепко взяла его за локоть и вывела на воздух.
Девочку опознали, конечно же. Нашли, кем она была, когда была жива, нашли ее родственников, имя, дом, идентификационные данные и прочие мелочи, которые так много могут сказать о человеке, пока он жив, и так бесполезны, когда он мертв.
Ее звали Генриетта Тетчер, ей было десять лет и она жила в поселке по соседству с тем, где погибла. Одном из тех поселков, где еще теплилась и даже пыталась как-то развиваться обычная скучная жизнь.
Типичный ребенок из неблагополучной семьи: мать проститутка, отца нет. Кто еще чаще всего пропадает без вести?
Или попадает в дурные компании.
— Поедете вы двое, — сказал Фуканага с таким выражением, как будто хотел полюбоваться содержимым желудка Харта.
Фрэдди тоже поймал себя на том, что ему слегка… нехорошо. Он не готов был говорить с родственниками. Он вообще ни с кем не готов был говорить.
— Фотографии матери не показывайте, — добавил Фуканага, явно довольный произведенным эффектом.
— Там есть церковь, — вслух сказал Альфред, пока они добирались до места, просматривая информацию о нужном поселке в интернете.
— Исповедаться хочешь? — безрадостно усмехнулся Мартин. Он был за рулем и старательно делал вид, что следит за дорогой.
— Нет, просто подумал...
Полуразрушенная церковь. Цветные квадратики света на полу. Запах рыбы.
И мертвая девочка с рыбиной во рту.
Ты никого не спасешь.
Никого и никогда.
Никого и никогда, Альфред Лоухилл.
— Подумал, что однажды этот поселок тоже опустеет. Люди переберутся в город. А в разрушенной церкви кого-нибудь убьют.
— Да ты фаталист, — хмыкнул Харт.
— Раньше ты говорил, что я романтик, — напомнил приятелю Лоухилл.
Больше не было времени для романтики.
Мать Генриетты, миссис Тетчер, оказалась очень худой болезненного вида женщиной с густо подведенными глазами. У нее были светлые волосы с отчетливо-темными корнями и такие высокие каблуки, что на них было неуютно даже смотреть. Она была из тех старых проституток, что не стесняются своей профессии на школьных собраниях, курят травку на рабочем месте и сплевывают сквозь дырку от выбитого зуба.
А еще она была матерью мертвого ребенка.
Миссис Тетчер выслушала историю о смерти своей дочери спокойно, а потом накинулась на Лоухилла с кулаками.
— Вы нашли ее слишком поздно! — кричала она. — Если бы не вы, моя дочь была бы жива!
Конечно они нашли ее слишком поздно.
Удача, что они вообще ее нашли.
Потом миссис Тетчер разрыдалась, обвисла в руках Альфреда, пачкая дешевой тушью форменную рубашку, и ему ничего не оставалось, кроме как обнять ее.
Потом она рассказала про секту.
Секта циркулировала между поселками, оседая то тут, то там. Устраивала какие-то вечеринки, торговала наркотиками, зазывала к себе молодежь и в целом напоминала скорее цирк на выезде, чем секту. Еще сектанты славились тем, что оскверняли все, до чего дотягивались, и резали чужих домашних животных (преимущественно козлов) с неопределенными целями.
Рыба в историях о секте не фигурировала. Как и убийства детей.
Зато фигурировала местная церковь, которую, по словам миссис Тетчер, «испохабили в край».
— Стекла повыбивали, — миссис Тетчер закурила, держа сигарету в кулаке. — Убили козла местного и внутри все его кровью измазали. Ну так, без воображения. И снаружи тоже изрисовали, но снаружи уже краской, не кровью. Видимо, не хватило крови.
— Давно? — поинтересовался Лоухилл.
— Да нет. С пару месяцев может.
Мысль о том, что все не то, чем кажется, стала на мгновение ослепительно-яркой. Сектанты существовали, сектанты убивали козлов и занимались мелким вандализмом, но явно не они убивали детей и пропускали ветки через их грудные клетки. Явно не они распинали детей на алтарях и засовывали рыбу им в рот.
Если не они, то кто?
Кто, Альфред?
Кто бы это ни был, его следовало найти. Но для начала: найти эту секту и выбить из них все, что только возможно.
— Церковь как раз сейчас ремонтируют, — сообщила миссис Тетчер. — Там не все еще закрасили. Можете сходить, посмотреть.
И они пошли посмотреть.