HP: AFTERLIFE

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » HP: AFTERLIFE » Афтерлайф: прошлое » Они на букву «М» сплошные чудаки.


Они на букву «М» сплошные чудаки.

Сообщений 1 страница 18 из 18

1

1. Название
Они на букву «М» сплошные чудаки.
2. Участники
Френк Лонгботтом, Амикус Кэрроу
3. Место и время действия
Лондон, 11лет назад
4. Краткое описание отыгрыша

Я по призванью воин, я смертник по призванию,
В засаде маскируюсь, да так, что хрен найдешь,
Я ухожу в разведку с судаками,
А с ними даже, блин, нормально не умрешь.
Тонущий матрос спасается на шлюпке,
На катапульту жмет в последний миг пилот,
Но что тебя спасет, когда ты с судаками,
Нормальные герои всегда идут в обход.

Фред расследует дело об убийстве, а Микаэль делает так, чтобы дело было.

0

2

Надежным бытовым средством отличения добра от зла на практике является полиция.

Что может быть лучше времени, когда ты молод, влюблен и еще не успел возненавидеть свою работу? Что может быть лучше времени, когда у тебя потрясающе красивая жена, отличный напарник, терпимый босс и чертовски интересное дело?
Воистину – лучше этого может быть только утро перед еще не ставшей ненавистной работой, накануне которого у тебя был потрясающий секс с твоей потрясающе красивой женой.
Как мало, право, нужно для счастья, когда ты относительно молод.

Альфред стоял у плиты, на которой задорно шкворчала яичница, и усилием воли старался перестать зевать. Он спал от силы три часа и теперь наслаждался последствиями в виде слипающихся глаз. И в виде сладко саднящих засосов на шее и плечах, старательно прикрытых воротником рубашки.
- Душу продам за кружку кофе, – пробубнил Фрэдди, выключая плиту и перекладывая яичницу на тарелку.
- Да кому она нужна, твоя душа, – рассмеялась Адель.
Зашуршала вода, переливаясь из чайника в кружку, ложечка мелодично зазвенела о стенки.
Альфред зевнул еще и поймал кусочки поджаренного хлеба, взлетевшие к потолку из звякнувшего тостера.
- Да сколько можно! – кусочки были горячие. Фрэдди переложил их на тарелку и погрозил тостеру. – Еще раз – выборошу нахрен.
- Не волнуйся, он уже третий раз за неделю так говорит, ничего он тебе не сделает, – Адель шутливо погладила тостер по блестящему боку.
Фрэдди закатил глаза. Тостер был любимцем Адель, потому что на боку у него была нарисована лошадь. Не то, чтобы они купили тостер из-за лошади (основополагающим фактором, конечно же, была тридцати процентная скидка) но лошадь, Альфред был уверен, тоже сыграла свою роль.
Вооружившись вилкой и бутылкой кетчупа, Лоухилл бухнулся за стол. Адель села напротив, подтолкнула к нему кружку с кофе, подперла голову кулаком.
- Ты, главное, есть не забывай, – посоветовала она весело, когда обнаружила, что супруг завис, разглядывая ее.
А посмотреть было на что: халатик на Адель и халатиком-то язык не поворачивался назвать. Скорее это был обхватывающий тело отрез струящейся ткани с нарисованными поверх крупными темно-синими цветами. Ткань была прозрачной, а цветы были нарисованы так редко, что эта, с позволения сказать, одежда практически ничего не скрывала, даже наоборот…
Альфред поерзал – сидеть становилось не очень комфортно. Особенно в штанах.
- Как думаешь, если я опоздаю, это будет очень фатально? – поинтересовался он хрипло.
Адель опустила ресницы. Взяла кружку. Сделала глоток. Подняла ресницы.
Сидеть стало очень некомфортно.
Стул проскрипел ножками по полу – Лоухилл поднялся на ноги, наклонился над столом, подавшись к жене…
…за окном раздался требовательный звук клаксона.
- Передай Мартину привет, – лукаво улыбнулась Адель.
Поцелуй был издевательски коротким.

На планерке информация не менялась, казалось, с прошлого года: большая часть полицейских была направлена на попытки раскрыть таинственное дело с пропавшими детьми. До недавнего времени Лоухилл был уверен, что руководству просто не хочется заморачиваться, поэтому они предпочли сосредоточиться на одной теме, как будто больше ничего в городе не происходило. А потом он случайно узнал, сколько пропало детей.
Стало не смешно.
Цифры пугали. Цифры превосходили его самые смелые размышления. В разы.
И цифры говорили однозначно: это не разовая пропажа, не несколько побегов из дома, это организованные похищения и, кто бы за ними не стоял и сколько бы их ни было, их надо остановить.
- Харт, Лоухилл, задержитесь, – объявил после планерки Кэри Фуканага, их непосредственный начальник.
Захотелось курить – Фуканага всегда вызывал именно это ощущение одним своим присутствием. И еще – едва ощутимой дрожи в пальцах и желания избавиться от его пристального взгляда.
В этот раз Фуканага смотрел Альфреду куда-то в район шеи, и Фрэдди с трудом сдерживался, чтобы не поправить воротник. И надеялся, что из под форменной рубашки не видны синяки. Не то, чтобы кто-то был не в курсе его личной жизни, но хвастаться все же нехорошо.
- Информация поступила сегодня, – скучающим тоном вещал Фуканага.
Еще один пропавший ребенок. Ну конечно. Черт, может, уже пора вызывать ФБР?
- Мы нашли труп.
Фрэдди вздрогнул, отвлекшись от своих мыслей
Фуканага невозмутимо продолжал.
- Информация появилась сегодня утром. Судмедэксперты уже там. Работаете по стандартной схеме: едете туда, осматриваете место, опрашиваете свидетелей. Может быть, его кто-то опознает – иногда такое случается. Если нет, будет проведена экспертиза. Работайте.
- Окей, – односложно ответствовал Лоухилл, принимая у Фуканаги папку с фотографиями.
Спать больше не хотелось.

Окраина города. Всегда - чертова окраина. Альфред даже не удивился, что труп нашли именно там. И не удивился, когда открыл папку и обнаружил на художественно сделанных фотографиях мертвого ребенка.
Вот и закономерный ответ на вопрос, где оказываются все те дети, которые пропали в этом чертовом городе.
На том свете.
Они на том свете, Альфред Лоухилл, и ты ничего не можешь с этим сделать.
И никто не может.

Сам Фрэдди, выросший среди заплеванных, изрисованных граффити переулков, среди детских площадок, куда допускали только своих, чувствовал себя на окраине как дома. Правда, когда он был ребенком, полиция не приезжала сюда так часто.
И, когда он был ребенком, одни дети не обнаруживали в подворотнях других мертвых детей.
- Свидетелей опрашиваешь ты, – предупредил Мартин, тормозя у нужного дома.
- Почему это я? – возмутился Фрэдди, нервно захлопывая папку.
- Во-первых – ты харизматичный, а во-вторых – за все надо платить, – Харт красноречиво указал глазами куда-то Альфреду под подбородок.
- Зависть – плохое чувство, – пробурчал Лоухилл, поправляя воротник.
Выбрался из машины, вытряхнул сигарету из пачки и сунул в рот.
День обещал быть бесконечным.

*

Реплики Адель согласованы

+2

3

Все как всегда началось с выхода в интернет. В этой жизни все начинается с выхода в интернет и скуки. У Микаэля началась условно серая полоса. Он освоил пару новых игр, ознакомился с новинками проката и позалипал на пару годных сериальчиков. Минули две недели и Микаэлю стало скучно. Нет, Мир Тьмы и Dragon Age еще не растратили свой потенциал, а кровавая Алиса в стране чудес вообще покорила тонкий внутренним мир любившего искусство КаррХоха, но, к сожалению, для его деятельного мозга этого было маловато. И поэтому он старательно выискивал на Торе, чем бы заняться таким, чтобы не сильно высовываться. Как раз те самые две недели назад повязали его подельника, и поэтому изящный мир украшений, который кормил его уже десять лет временно закрыл свои двери. Микаэль уже с тоски думал завести кота, но, вспоминая свою тетушку, раз за разом отказывался от этой идеи.
Дело было ночью. Алиса - эта радость современного педофила, подошла к концу, и Микаэль скучал.
Радостное пиликанье почты стало высшим благом. Пиликанье почты - это всегда хорошее дело. Дело оказалось не особо хорошим. Старый денежный мешок,  который пожелал остаться инкогнито, а КаррХох пока решил его не раскрывать, выдал ему карту местности и пару месяцев времени. Целью была книга - по отправленным скринам - библия каких-то сатанистов. Не то, чтобы Микаэль сильно шарил в религии. Только, если это не роспись потолков собора Петра и Павла. Но. Бетонные блоки из Ватикана без риска для жизни не вытащить. Даже витражи без шума не забрать. Поэтому Микеланжело пока мог не беспокоиться за сохранность своих отреставрированных поделок.
Но вернемся к нашим баранам. Карта была. На карте очень любезно были отмечены мины, и тонко намекалось на то, что райончик был так себе населенный. По такому лесу на тачке, даже на вездеходе, не протиснешься. А уж на его любимой камри и подавно
Пришлось угонять велик у подростков из знакомого неблагополучного райончика. Микаэль не сильно рассчитывал его вернуть, к тому же угоняли тут частенько - и не только велики, могли и почку угнать под шумок.
Хижинка располагалась в далекой глуши. Отчаянно матерясь про себя, Микаэль бросил велосипед у ручья. Пришлось пересекать грязную речушку в своем супернавороченном костюме. Делать было нечего. Зато скучать точно не пришлось.
Скрипя зубами и поднимая повыше телефон с картой и jps, Микаэль продолжал свою вылазку. Вылазке мешал валежник и колючие кусты, названия которых КаррХох не знал, потому что в школе не учил биологию, а ограничивался романами с биологичкой. Если то, что происходило между ним с биологичкой можно было называть этим красивым французским словом. Хотя скорее это называлось по-другому.
Из ближайших кустов выпорхнула недовольная птичка, а Микаэль сдуру отшатнулся и напоролся на крапиву. Он терпеть не мог лесистую местность, но работа ингода обязывала.
Лесистая местность отвечала ему взаимностью - она плохо пахла, подкидывала ловушки и хлестала ветками по лицу.
Микаэль выносил это стоически, обещая хороший вечерок с бокалом виски в приятной компании. Желательно не законной супруги.
Приближаясь к месту назначения, Микаэль приглушил негодование и включил свой дар домушника на полную мощность. Лес он не любил, но с картами работать умел - профессия обязывала. На обозначенной полянке сиротливо стояла хибарка и амбар. В каждом приличном сельском доме должен быть амбар. Правда, приличный дом не должен быть обнесен колючей проволокой, и мин по округе тоже быть не должно, но эти два факта только добавляли дому изюминку. Такую, размером с башни близнецы. Да, те самые, которые разбомбили самолетами в 2001. Резать Микаэль ничего не стал - пришлось искупаться в земле. Ползать как прекрасный представитель земноводных он научился в постели. У кого каких пристрастий только не наблюдается...
КаррХох резко одернул себя - вот уж точно не время. Путь до амбара был открыт, но, к сожалению, здесь все было слишком открыто. Старательно оглядываясь, и костеря себя за невнимательность и непродуманность плана, Микаэль подобрался к амбару. Скука сыграла с ним очень страшную штуку - он взялся за дело, не прояснив ничего. Ладно, может, тело предприимчивого афериста все же не будет покоиться на дне оврага. Ставни на амбаре были наглухо закрыты, даже заколочены. Причем снаружи. Ох, не стоило брать задаток...
Двери, что еще более подозрительно, были открыты.
Ох, точно не стоило.
Микаэль скользнул внутрь, и на него тут же дохнуло гнилью и мертвечиной. А еще немытым телом и естественными отходами. Все еще хуже, чем могло быть. В глубине сарая раздался стон и звякнули цепи.
Вот, влип.
У таких ребят, не то, что ценную книгу, буханку хлеба стащить опасно. Придется их сначала сдать.
Неделю спустя Микаэлю выпал шанс на миллион. Из хижины вышел детина, метра под два ростом. Детина был широк в плечах - истинный богатырь из русских сказок. Такой же сильный и тупой на вид.
У богатыря был мешок, который он, крякнув, перекинул через плечо. Микаэль, вооруженный биноклем, проследил его путь до реки. У реки богатырь нагрузил мешок булыжниками и с чистой совестью спустил его в реку. Микаэль довольно улыбнулся. Птичка в клетке.
Дальше все было намного проще. Он уже сказал супруге, что уехал отдыхать в санаторий - покататься в горах на лыжах и поправить здоровье. У него уже были подготовлены антуражные сатанинские вещички, которые станут частью мифического обряда - единственной вещью, связывавшей мешки  детину все еще была книга, которую ему заказали. В старом фургончике пылился крест, ноутбук и одноразовая симка с модемом. С прокси в придачу, это обеспечит ему прикрытие. Теперь дело было за малым - достать в этой глуши акваланг. Это было уже не так просто. Но через два дня КаррХох через старых незнакомых людей заимел кислородный баллон и маску. К заплыву было все готово. На другом берегу реки его поджидала старая добрая тележка, на которой бабульки возят картошку на продажу, и куча грибов для маскировки. Микаэль не был уверен, что грибы перевозят в мешках, но даже его знаний биологии хватило на то, что клубни картофеля в лесных дебрях не растут. А дрова в мешках, кажется, не перевозят. Вопросы про тяжесть мешка с грибами можно было обсудить отдельно. А, может, лучше землей засыпать? Вроде как чернозем для дачки собирает. В лесу, ночью, на кладбище.
Ляпота...
Микаэль прикинул, что лучше надеяться на бесшумную прогулку, нацепил маску и нырнул. Похвалив себя за то, что догадался взять водонепроницаемый налобный фонарик, он посветил на дно, в десятке метров от него вода хранила добрую сотню разного размера мешков. КаррХох вздохнул и потянулся за ближайшим. Кажется, сдать их будет не проблема. С таким количеством улик даже наша доблестная милиция дело расскроет.
Как Микаэль вытаскивал мешок из воды - это совершенно отдельная история. Но минут через десять он наконец догадался вынуть булыжники из мешковины. Дело пошло споро. Камушки скользили, руки то и дело натыкались на склизкий разлагающийся труп, а вода так и норовила его унести. И труп, и Микаэля. Но битва была выиграна, хоть и с потерями. Один карабин канул в Лету, или как там называлась местная речушка, но зато второй крепко держал его на месте, пока КаррХох совершал свое страшное дельце. Освободив мешок от лишнего груза, Микаэль потянул его за собой на воздух. Полдела сделано -  теперь нужно только загрузить мешок в мешок и засунуть его на тележку. И надеяться, что под валежником нет ям. А то будет очень неловко.
Удивительно, но до машины Микаэль добрался почти без приключений - только какая-то безумная белка по дороге чуть не устроила ему сердечный приступ, слишком шумно перепрыгнув с одного дерева на другое. Белка испугалась почти так же сильно, как и      КаррХох, что ее немного извиняет.
Далее все произошло очень обыденно. Тор любезно предоставил ему данные по пропавшим детям. Правда, перед этим Микаэлю все же пришлось вытащить из мешка все грибы и минут пять полюбоваться на раздутое лицо мертвой девушки. Не то, чтобы Микаэль был брезглив - нет, он по молодости грабил гробы, но удовольствие было так себе. Фоторобот получился очень приблизительный, и Микаэль убил еще час на то, чтобы выяснить, откуда пропала эта... это.. короче, труп. Добраться до места ее жительства получилось только к четырем утра. До рассвета оставалось всего-ничего. КаррХох был категарически против того, чтобы его мрачное, и абсолютно аморально, а к тому же, незаконное действо застал какой-нибудь жаворонок, решивший выйти на утреннюю пробежку. Поэтому алтарь пришлось сооружать в нескольких милях от города.
Теперь шла самая сложная часть. Заставить мертвую утопленницу выгнуть ноги так, как показано на картинке. Картинки Микаэль нагуглил заранее, и, заранее же убедился, что какая-то ячейка сатанистов в этой юдоли унылости была. И факт ее разрушения давно учтен. Полиции нужно организовать долгую дорогу - иначе не купятся. Пусть пока потыкаются, потом поможем. Если понадобится.
К рассвету Микаэль уже удалил все следы своего присутствия и осмотрел икебану из человеческих останков - выглядело внушающе. Теперь можно приступать к маскировке. На всякий случай, он пристроился дворником в местное домоуправление. Его смена начиналась в полдень пока можно было и поспать.
Ровно в полдень, не застав во сне кошмаров, КаррХох, нацепив бороду и организовав себе грим, вышел грызть гранит асфальта. В прямом смысле. На дворников никто не обращает внимания. И опрос свидетелей может обойти его стороной. Особенно, если он не говорит по-английски. Араб, он и в Африке араб.

+3

4

Хотя в конечном счете мир это не то,
что он есть на самом деле.
Это то, как ты видишь его.

Лондонская полицейская служба подразделяется на управление территориальной полиции, управление по борьбе с преступностью, управление специальных операций, центральное оперативное управление и административные службы.
Управление по борьбе с преступностью осуществляет расследование преступлений.
Управление специальных операций состоит из контртеррористического управления и управления охраны.
Центральное оперативное управление состоит из группы воздушной поддержки, группы по работе в клубах и борьбе с безнравственностью, группы кинологической поддержки, группы обеспечения готовности к чрезвычайным ситуациям, группы по надзору за киносъёмками, группы морской полиции, конного подразделений, группы огневой поддержки, группы территориальной поддержки и управления дорожной безопасностью.
Короче говоря, если ты всю свою жизнь занимался банальным патрулированием, а потом вас с напарником внезапно отправляют расследовать убийство, это может означать только две вещи. Первая: поздравляю, вы оба повышены до детективов. Вторая: в полицейском управлении все очень, очень плохо, а уровень преступности существенно выше, чем в состоянии взять на себя полицейская служба.

Стоя над трупом ребенка, уродливо распухшим и впихнутым в какую-то замысловатую конструкцию, Альфред Лоухилл очень хорошо понимал, что у них с Хартом второй вариант. А значит, много тяжелой, неблагодарной работы — и никакой тебе благодарности.
Ну и еще старался удержать завтрак внутри.
Табак помогал. Горьковатый дым дрожал в легких, обволакивал горло, сведенное спазмом, успокаивая. Руки, правда, дрожали все равно, и дрожал огонек сигареты, оставляя росчерки в воздухе.
Фрэдди пытался заставить себя не смотреть, отвернуться, сделать что угодно еще, чтобы только не видеть изуродованный труп, который когда-то был маленьким живым человеком, и не мог.
Это что, ветки? Они торчат что, из его грудной клетки? Прямо между ребер?
Зачем они натолкали в ребенка ветки?
А это…
Ох, отвернись.

Судмедэксперты, слетевшиеся на труп как мухи, отстранили Лоухилла в сторону, ненавязчиво намекая тем самым, что всем следует заниматься своей собственной работой. Они были правы, но Фрэд все равно не мог понять, как они могут продолжать работать, день ото дня видя трупы, день ото дня глядя на то, как ветки пробивают чью-то грудную клетку, как из чьих-то костей кто-то составляет икебану.
Хотелось заснуть, а проснувшись — не помнить ничего. Ничего плохого, ничего пугающего, ничего из того, о чем не расскажешь дома за ужином.
Так в детстве новый день обещал избавление от кошмаров ночи.
Отличие взрослости от детства в том, что взрослым новый день обещает только новые кошмары.
Снова и снова.

— Ты вообще собираешься делать хоть что-нибудь? — поинтересовался из машины Харт.
Не весело. Напряженно.
Это напряжение током разливалось вокруг, заставляло подниматься волоски на руках. Это напряжение было предощущением грозы, чего-то чудовищного, жуткого, непоправимого, что вот-вот должно было свершиться.
Сигаретный фильтр обжег пальцы. Фрэдди выронил окурок, потряс рукой в воздухе.
Боль встряхнула его, хотя была едва ощутимой по сравнению с той болью, которой он встряхивал себя сам.
Зато возможно стало, наконец, оглядеться и увидеть не только труп в коконе веток и окруживших его людей в форме, но и многочисленных зевак. Многие из которых не гнушались хихикать и вполголоса обсуждать происходящее.
С них и следовало начать.

Информацией зеваки делились неохотно. Вероятно, потому, что никакой толковой информации у них не было, а домыслы они уже успели обсудить друг с другом.
Поэтому из всего многочасового опроса Фрэд выявил только два хоть сколько-то полезных факта.
Первый: местные долгожители вспомнили про ячейку сатанистов, которые, вроде как, приносили в жертву собак. О том, приносили ли они в жертву детей и существуют ли до сих пор, информация разнилась кардинальным образом. Кто-то заверял, что видел сатанистов своими глазами, но, судя по возрасту заверяющих, с тем же успехом они могли видеть готов или кто там сейчас из молодежных субкультур носит черное.
Информацию о сатанистах, на худой конец, можно было проверить документально: Фрэдди не верил, что, даже живя на окраине и тщательно скрываясь, вышеупомянутые сатанисты ни разу не попадались стражам порядка.
Те, кто убил этого ребенка, кем бы они ни были, не попадались. Как думаешь, почему?
Я предпочел бы не думать об этом вовсе.

Второй факт был интереснее первого. И страшнее. Потому что покойника опознали. Его звали Билли Моури, он исчез пять лет назад, был объявлен пропавшим без вести и розыскные мероприятия давно прекратились за отсутствием улик.
— Мамка его повесилась, говорят. А отец в тюрьме сгнил. Кому-то из ваших морду набил, — беззубый старик выдохнул сигаретный дым, даже не думая отвернуться. Дым сладковато пах марихуаной и еще, почему-то, кровью. - А по мне так все правильно сделал. Сопляки вы там все, надо вас кровью учить. И кулаками. Вот раньше-то была полиция так полиция. Выйдешь ночью с ружьем — и прямо реально боишься, что запалят.
— И что, раньше дети не пропадали? — мрачно уточнил Лоухилл.
Старик посмотрел на него выцветшими глазами. Неприятно и пристально. Выдохнул вместе с дымом:
— Раньше их не находили.
Он не договорил, но было ясно и так.
Раньше их не находили такими.

Когда опрос «свидетелей» закончился, Альфред хотел только лечь и обезболивающее. И еще, чтобы бородатый дворник перестал скрести асфальт веником. От недосыпа и запаха разложения вперемешку с запахами табака, городской пыли и немытых тел в виски как будто вкручивали шурупы.
— Давай еще горе-подметальщика, и поехали отсюда, — предложил Харт. — Вдруг он что видел. Дворники рано встают.
Фрэдди хотел бы поехать отсюда прямо сейчас, но в словах Мартина было рациональное зерно.
— Эй, ты! — окликнул Лоухилл дворника. - У меня есть к тебе пара вопросов.

+3

5

Нет недостижимых целей, есть высокий коэффициент лени, недостаток смекалки и запас отговорок. И отсутствие огнестрельного оружия, конечно, не будем забывать про отсутствие огнестрельного оружия. (с)

День был просто донельзя отвратным. Для начала, КарХох не выспался.  Копы бегали из угла в угол, а Микаэль только и делал, что возил метелкой по щербатому асфальту. Он уже узнавал до этого — дворники в этом захолустье не задерживаются, так что очередная замена одного араба на другого пройдет без внимания. Еще Микаэль раздумывал над тем, что ему стоило идти в актеры. А что? Грим он накладывать умеет так, что не подступишься. Он такой слой штукатурки мог наложить, что от ужаса глаза уменьшаются. Ездил бы сейчас на бентли с открытым верхом, раздавал бы автографы направо и налево, и не стыдился бы во всякие социальные сети фоточки выкладывать. А то Фейсбук как раз год назад появился, а ему даже похвастаться нечем. Что не ситуация — то вне закона. Нельзя же на авачку ставить фоточки в латексе или водолазном костюме… Да и видео акробатики в галереях как-то не выложишь. Вот так и пройдет мимо жизнь, а никто и не узнает, кто наделал столько шума в утренних газетах. Эх, жизнь моя жестянка…
То, что жизнь и правда была мадам жесткой, он понял сегодня — оказывается, труд праведно трудящегося дворника-араба был просто неподъемен. Во-первых, нельзя было ни с кем и словечком перемолвится. Ведь по легенде он только «сами мы не местные» на корявом английском может промямлить. А в таких деревнях — даже за шотландский акцент гнобят не по детски. Или в этой стороне ирландцев не любят? А, черт их знает. Иногда Микаэлю даже казалось, что к мигрантам они относятся с большим почтением. Ну, как почтением — они их или игнорируют, или корчат мины отвратные. А вот за неправильно произнесенную «Th» можно и по шее получить.
И это только во-первых! Во-вторых нереально натирали ботинки. Ну, ботинки вообще были не первой свежести. От них несло, как от того болота, через которое он утром продирался.  Ботинки просили каши, и поэтому передвигаться в них можно было только шваркая по асфальту, как старый дед. Впрочем, по легенде он и был старым дедом. Но Микаэлю через каждый шаг казалось, что он оставил на дороге подошву, или уже даже носок. Или кусок носка. Впрочем, про носки лучше даже не упоминать. Кажется, теперь он догадывался, где русские взяли идеи на газовую атаку — просто кто-то из них как-то в летний день понюхал носки какого-нибудь дворника. Зачем он нюхал эти носки, лучше и не думать. Ходить в этих комках грязи и многолетнего пота, точно было нельзя. Вообще то, носки были частью ансамбля, прекрасно, на взгляд КаррХоха, отражающего профессию. Еще в ансамбль входил, черт знает, как назвать этот выверт извращенного сознания дизайнера… тулуп, наверное. Микаэль справедливо решил, что раз араб — значит, в дождливой  Англии, даже по теплой погоде, бедному мужичку будет холодновато. Ага, холодновато. Он в этом тулупе спарился, как будто его в турецкую бочку посадили. Или как называются эти сомнительные сооружения из сосны, откуда только голова торчит? Нет, когда ты сидишь там голый — еще ничего, но, если на тебе тулуп… и от него еще и бараньим жиром с какого-то перепугу за милю несет… одним словом, ничего хорошего. Это только к середине дня до Микаэля дошло, что, похоже его подкладка была смастерила из овечьей шерсти. Как-то в школе они читали что-то про стрижку овец. КаррХох оттуда помнил только что там три поколения баб с одним и тем же священником сношались, хотя, может и не сношались. Но овец они точно стригли. Так, вернемся к нашим баранам.
Микаэль от жары совсем ничего не мог воспринимать, а амбре, которое витало вокруг, оставляло только желать лучшего. Дороги, казалось, не закончатся никогда, а копы все спрашивают и спрашивают… впрочем, спрашивали они достаточно громко и многословно, чтобы Микаэль перевел дух — маскарад был не зазря. Теперь он знал, что этих двоих героев навели на старое заброшенное место сбора чудесных сатанистов, и можно будет смело приступать к следующей части плана, пока эти гении сыска будут рыться в бумажках в поисках места встречи — он как раз успеет там все красиво украсить.
Мыслями, уже почти в теплой горячей ванной, или, хотя бы душе, смывающий с себя всю эту грязь, Микаэль пропустил, как к нему подполз один из копов. Старая добрая реакция - «вали, пока не повязали», на этот раз не работала. Потому что в таких башмаках далеко не убежишь, да и подозревать бедного Адиля было не в чем. И чего, спрашивается, приперся? Асфальт мету? Мету. Чисто? Чисто. Перегаром не воняю? Не воняю. А что до овец… ну, так духами побрызгай, коли брезгуешь… Но, как говорится, по местному Адиль почти не говорил.
- Суэр, - испуганно отпрянул Микаэль от представителя закона. - Ийа рабуоталь. Рабуоталь. Докуминт иест, - метла рухнула под ноги к Фреду, спружинив от асфальта. Микаэль так старательно шарил по карманам безразмерной дворницкой куртки, надетой поверх тулупа, что даже не обратил внимания на потерю инвентаря. - Kay tasir alearabat fawq alhawiat fi fami altamasih, - сделав вид, что по привычке перешел на арабский все также лихорадочно протягивал в руки полисмена дрожащей рукой замызганный листочек с разрешением на работу. - Смотгхи, смотгхи, усие сидеси.

Фраза на арабском

كي تسير العربة فوق الهاوية في فم التماسيح - чтоб твоя колымага слетела с обрыва в пасть к аллигаторам. (Самовольно придуманное ругательство на арабском. Переведено через гугл переводчик. За качество перевода не ручаюсь. Но звучит красиво - послушайте)

+3

6

А ведь не глупо было бы, если бы существовала какая-нибудь примета,
чтобы отличать добрых от злых.

Согласно бюро национальной статистики Британии, число людей, рождённых за пределами Соединённого Королевства и проживающих на его территории, преодолело отметку в 8 млн. Число въехавших в Британию на длительный срок оценивается в 596 тысяч человек, из них 268 тысяч - граждане ЕС, 257 тысяч - из других стран и 71 тысяча - британские граждане. С целью работы или поиска работы в страну приехали 294 тысячи мигрантов или примерно половина от всех прибывших.

Иногда Фрэду казалось, что весь Лондон — огромный странный организм, уродливое, кособокое, но определенно живое существо. Со скелетом метрополитена, венами дорог, с легкими в виде садов и парков, с пищеварительной системой из кафе и ресторанов и своеобразным «мозгом» — зданием парламента. И с клетками — людьми.
В этой картине мира миграция представлялась чем-то вроде заразы, распространяющейся воздушно капельным путем. Вот на улицах Лондона появлялся один араб, или китаец, или тайванец, а вот их уже тысячи и они оборудуют собственный квартал.
Лоухилл был в таком квартале однажды. Он оказался там случайно: недалеко от центра Лондона свернул не в ту в сторону и едва смог отделаться от ощущения, что его незаметно телепортировали из столицы Великобритании в Бейрут. Как будто привычный Лондон перестал вдруг быть таковым: названия кафе и магазинов на арабском, женщины в парандже и жуткая безвкусица принимаемая арабами за роскошь. От Лондона там оставались только вывески на домах и красные двухэтажные автобусы…
Надо ли говорить, что арабов Лоухилл не любил.
Особенно таких арабов, которые в англоговорящем Лондоне не говорили по-английски.

«Горе-подметальщик» был... колоритный. И здорово отличался от тех арабов, которых Фрэдди видел в арабском квартале. «Квартальные» арабы были, по-меньшей мере, ухоженные. Этакие представительные мужчины с зонтиками, кальянами и кожаными куртками. Было в них что-то почти приличное.
В арабе-дворнике приличного не было ничего. Начиная от совершенно невыносимой вони, распространяемой на метры вокруг, от которой головная боль как будто увеличивалась на несколько порядков, и заканчивая невообразимым по отвратительности тулупом. Как в этом можно работать, Лоухилл представлял слабо.
Интересно, он вообще снимает когда-нибудь эту дрянь, или просто живет во в этом вот всем год за годом?
Ох, не удивлюсь, если так.

По-английски араб говорил из рук вон плохо, а понимал, судя по всему, еще хуже. И дочерта боялся. По крайней мере, когда метла выскочила из его рук, а сам он отскочил в сторону, Фрэду потребовалось все его самообладание, чтобы не отскочить тоже. Чертовой метлой и убить можно, если раньше не умрешь от удушья. Или от головной боли.
Как ты собрался ловить преступников, если не можешь допросить какого-то араба? Ну воняет, и что с того? Не говорит по-английски? Тоже мне, проблема. Используй язык жестов!
Из языка жестов я могу использовать только средний палец.

— Суэр. Ийа рабуоталь. Рабуоталь. Докуминт иест, — бубнил между тем араб с отвратительным акцентом. Документ у него действительно был, такой, что и в руки-то взять было брезгливо.
Kay tasir alearabat fawq alhawiat fi fami altamasih, — сообщил араб и добавил на плохом английском. — Смотгхи, смотгхи, усие сидеси.
Свидетели засмеялись, слишком громко, издевательски. Фрэдди обвел их взглядом, и смешки смолкли, но далеко не все зеваки отвели глаза — полицейских в этом районе ни во что не ставили.
— Кто-нибудь здесь говорит по-арабски? — мрачно спросил Лоухилл.
Ответом ему были ухмылки.
Наконец старик с прозрачными глазами, тот, который опознал убитого мальчишку, насмешливо покачал головой.
Нет таких, господин полицейский. Да и зачем нам? Мужик вон асфальт метет? Метет. Чисто? Чисто. Перегаром не воняет? Не воняет. Оставил бы его в покое.
Чисто из вредности Фрэдди захотелось допросить араба подробнее, а еще лучше — затолкать в машину и отвезти в отделение, чтобы провести допрос по всей форме. Останавливала только полная бесполезность этого действа: в управлении тоже никто не знал арабского, не с гугл-переводчиком же его допрашивать.
— Дай сюда, — проворчал Лоухилл, забирая у дворника замызганную бумажку.
Разрешение на работу было в порядке. Вроде бы в порядке.
Лоухилл выругался, сунул документ обратно в чужие грязные руки и мельком глянул арабу в лицо.

...Что-то не так было у этого парня с глазами: они были яркими, живыми, наглыми. Совсем не похожими на глаза других мигрантов. Совсем не похожими на глаза людей, которые встают ни свет ни заря и целыми днями занимаются тяжелой неблагодарной работой.
Фредди показалось, что он держит в руках нить. Зацепку. Настоящую зацепку.

Окрик Харта вывел его из оцепенения:
— Фрэд, да отвяжись ты от него! Он кроме fuck ничего по-английски не понимает!

Уже садясь в машину, Лоухилл бросил последний взгляд на араба. Потом на икебану из мертвого ребенка, обведенную мелом по кругу.
— Мартин, у тебя бывало такое ощущение… как будто все не то, чем кажется?
— Да постоянно! Как ни открою кошелек, а там десять баксов всего, хотя был уверен, что сотня, — Харт круто развернул машину, выезжая с места преступления. — Или ты что-то другое имеешь в виду?
— Не знаю, — Фрэдди закинул в рот две таблетки анальгетика. — Пока не знаю.

+2

7

Ловил я много, ловил я часто, пираний тоже я ловил.
А как-то раз с огромной пастью попался прямо крокодил.
Ленинград. Рыба

Думал, что никогда не уйдут, - выдохнул Микаэль. Пока въедливый коп изучал его бумаги, Микаэль старательно строил испуганное и немного подобострастное лицо. Глупый вид он тренировал перед зеркалом — должно было прокатить. Для проформы он еще немного помахал метлой, поохал на свою тяжелую судьбу, потер поясницу и поковылял в свою каморку, старательно шаркая подошвами. Шаркать пришлось долго, и тулуп успел сделать из него сваренное вкрутую яйцо. Казалось, что сопрел каждый кусочек кожи на теле, ощущение было премерзкое. Но обливаться в каморке дворника водой было еще мерзотнее. Поэтому Микаэль принял волевое решение: закутаться в тряпку и добежать до ближайшего водоема, потому как в таком виде он в свою машину не сядет — ей потом и три чистки не помогут, так изгвазается. Закинув потасканные вещи в мусорный бак, и отправив следом зажженную сигарету, завернутую в промасленную бумагу, чтобы точно обеспечить не только вонь, но и поджег баков, он, насвистывая отправился облачаться в новый прикид. Замотав голову на манер тюрбана и замотавшись в плащ, Микаэль рванул к реке. Ну, как рванул — практически как улиточка. Ползком и прячась по углам.
Спринт затянулся на полчаса. Десять минут пришлось куковать за ящиками с рыбой = просто нереально не везло с запахами сегодня. Ее только привезли, и от нее еще несло солью, морем и потрохами. Вдобавок к овчинке вышел потрясающий амбре. Микаэль последними словами поносил мальчишек, которым взбрело в голову искупаться посреди дня. Слава Сатане, они очень быстро устали плескаться, собрали манатки и с гиканьем усвистали в закат. Микаэль хотел из вредности стянуть чего-нибудь у шпаны, но решил не раскрывать свое убежище. Открытие инкогнито было чревато пожизненным в федеральной тюрьме.
Когда вокруг, наконец, никого не осталось, он с восторгом скинул плащ и залетел в реку. Вода сразу организовала ему батальон мурашек, но чего уж там — искусство требует жертв. Активно стуча зубами, он смывал с себя сажу, жир и грим, вертясь как уж на сковороде, дабы не закоченеть. Водные процедуры его немного оживили, и КаррХох с новыми силами отправился реализовывать дальнейший план. Тот включал в себя очередной труп, уже порядком сгнивший, алтарный камень, много рыбы и очередную поезку в глушь. А что, зря он что ли за доками прохлаждался?
На этот раз история пошла веселее. Уже имея опыт вытаскивания тел из воды, он обеспокоился оборудованием в виде телеги, мешка и костюма заранее и прикорнул в припаркованной в леске машине, не имея ни малейшего представления, когда удастся поспать в следующий раз.
Вылазка прошла на удивление успешно: его по пути сопровождали только мухи да комары. Танцы с бубнами, чтобы отбиться от настырных кровососов тоже не понадобились — прекрасная пшикалка, или, по-научному, спрей, обеспечила ему надежный тыл. Микаэль ехидно швырялся шишками по насекомым, и наслаждался тем фактом, что они к нему подобраться ближе чем на метр не могли. Он раздумывал развлечь себя еще и плевками по движущимся мишеням, но встречный ветер быстро отговорил его от этой затеи.
Заплыв тоже прошел неплохо — свидетелями его глубоководных нырков оказались только рыбы, которые по личным причинам еще бодрствовали. Может, у них был роман, а может, намечалась оргия, которую Микаэль сорвал своим появлением. Раскаяния по этому поводу он ничуть не испытывал: он бы тоже не отказался от оргии, а вместо этого приходилось мерзнуть под водой. На этот раз он вытащил три трупа -должно было хватить до конца операции, а мелькать часто в этих местах было совершенно не желательно. У него с собой был портативный холодильник, в котором он планировал разместить тела, закидав их поверх рыбой. Рыбу же придется глушить прямо здесь — улика лишней не будет, может, и не понадобиться истории длиною в век. Но Микаэль не рассчитывал, что в органах работают стоящие ребята. Так что два теле были запасным планом. А по рыбе — КаррХох нашел одного божка, которому выделяют подношения рыбинами, вот, в честь него и будет икебана. То, что нужно для ритуала.
Но здесь его везение закончилась. Рыбы повернулись к нему той точкой, о которой в приличном обществе не говорят. Хотя, сам КаррХох вовсе не был уверен в ее наличии у самих рыб. Оказалось, что рыба спала. Все рыбы спали. До единого малька — ловить было нечего. Пришлось выкручиваться. Мешок с телами дожидался его на берегу, а за рыбой открылась охота. Гонялся за нетепловыми чешуйчатыми он просто непозволительно долго. Шел четвертый час, пневмония была не за горами. Выискивая на дне трупики рыб, он мечтал о термосе с кофе и горячей ванне, которые светили ему еще ох как не скоро. Ноги уже почти отнялись, но все равно радовали глаз. Юмор висельника, так его раз и так. Уже на последнем издыхании, Микаэль набрел на захоронку спящих рыб. Удовлетворенно оскалившись, мародер со стажем швырнул снаряд в самую гущу, отплывая за ближайший камень. Теперь осталось только перетаскать улов наверх. ЗА пять заплывов он справился и теперь, загнанно дыша, развалился на траве. Осталась самая малость: добраться до церкви. Вернее, он думал, что малость. Потому как засунуть рыбу в холодильник было ох как непросто. Там уже кучковалсь тела, вывернувшись буквой зю, а рыба все время вываливалась, руки закоченели, создавалось ощущение, что и он сам за эти бесконечные четыре часа превратился в человека-амфибию. Вот, сейчас и жабры проклюнуться. Пританцовывая на месте, Микаэль поощрял себя периодическими глотками из фляжки. Опосля он подумал, что было бы забавно, если бы его шмотки нашли у берега. Наверное, решили бы, что парень пошел голым топиться. С этим надо чего-нибудь придумать. На всякий случай.
Рыба все не запихивалась. Казалось, что пока она путешествовала в тележке, она успела раздуться до невероятных размеров. И размножиться. И вообще, просто гидропобная была рыба какая-то. Но, когда перед глазами появилось две тачки, Микаэль вдруг понял, что дело не в рыбе, а в нем. В глазах двоиться от перепоя на голодный желудок, а рыбы почкованием еще не научились размножаться. Особенно мертвые. Ха. Повеселев и старательно сфокусировав взгляд, Микаэль занялся утрамбовкой. Бумаги о том, что он везет рыбу в город N были при нем, проблем быть не должно. Воспоминание о том, что за руль бухим нельзя, осталось далеко в бессознательном. Дороги были на удивление пусты — только пару раз навстречу неслись машины, мигая фарами, предупреждая, что дальше ДПС. Отлично наша доблестная полиция злоумышленников ловит — честь им и хвала. Подпрыгивая на кочках по плохим дорогам, Микаэль добрался до места затемно и принялся выгружать свой скраб. Топать от машины с мешком на плече было просто отвратительно, зато тепло. Но тепло настроения не поправило и посему, жертвенный алтарь сооружался с особым остервенением. К задаче он подошел творчески, алкоголь в крови только подогрел воображение. Полусгнивший, раздутый труп уже покоился на старом алтаре прямо под частично разбитыми библейскими сюжетами на витражах. Ноги водорослями закрепились на шее — правая слева, левая справа. Сама девочка была уже мало похожа на человека. Раздутое тело, напоминало резиновую куклу из хоррор сексшопа. Рыба, из которой Микаэль старательно выложил сатанинские пентаграммы, лупоглазо пялилась в пространство и красоты не добавляла. Еще меньше эстетики было в торчащей изо рта девочки рыбины. Микаэль полюбовался на работу рук своих, и его едва не стошнило. Была ли причина в вони, или в алкоголе натощак — кто знает. Да и не до того было — ему еще предстояло заметать следы.
Справившись со всем на месте, КаррХох расслаблено откинулся на спинку кресла. Можно было ехать.
Новую жертву Микаэль по базе пробил с гораздо большей сложностью. Лицо было практически неузнаваемо, но, после часа поисков, нужный поселок и нужная семья — мать проститутка, отца нет, - все же нашлась. Просто прекрасно. В поселке, где они жили, церкви требовались маляры. Покрывать стены краской ровно за столько лет с женой искусствоведом, уж как-нибудь да он научился. Работа будет. Линзы, парик и тряпки тоже были наготове.
Начинался новый день.

+2

8

С мира — по нитке, с бора — по ели,
С меры верните, что не доели,
С дома — по дыму, с жизни — по году,
Впрок, молодыми, с пира — по голоду,
С мора — по хохме, с детства — по Родине,
С крестного хода — окрик юродивого.
Смертник, скотина, грешное крошево,
Дай десятину! Дай по-хорошему!..

Говорят, хорошим людям кошмары снятся чаще, чем плохим. Говорят, хорошие люди видят во сне благостные поступки, которые совершали или могли бы совершить, а плохие — просыпаются от собственных же чудовищных злодеяний.
Это неправда.
Кошмары зависят от пола и возраста, от загруженности на работе и домашних проблем, от скорости мышления, здоровья, условий жизни и умения находить радость в каждом дне. Но кошмары никак, совершенно никак не зависят от того, к кому именно они приходят.
Никакого тебе Оле Лукойе с цветным зонтиком.
А жаль.

До сегодняшнего дня Фрэдди не снились кошмары. Не снились настоящие кошмары. Ему снились длинные дороги, которые все не кончались, опаздания на важные совещания, снился Кэри Фуканага, раз за разом объявляющий: «вы безнадежный сотрудник, Альфред» и пихающий под нос документы об увольнении. Но все это на самом деле не было кошмарами. От всего этого Альфред не просыпался посреди ночи, затравленно хватая ртом воздух.
Так, смешные глупые сны, не имеющие ничего общего с реальностью.
Кошмары не снились Лоухиллу даже после первого трупа: взрыв бытового газа, искалеченное тело женщины с неправдоподобно тонкими черными руками — обгоревшими почти до кости. Просто потому что взрывы бытового газа случаются иногда сами по себе.
Иногда страшные вещи случаются с людьми сами по себе.
А иногда нет.
На этот раз кошмар был другим, слишком реалистичным и потому по-настоящему пугающим. Круг людей расступался, пропуская Фрэда и изуродованный мертвый мальчик, из груди которого торчали ветки, открывал глаза. Старик с прозрачными глазами выдыхал сигаретный дым Лоухиллу в лицо издевательски смеялся наглый араб с поддельными документами.
Альфред рывком сел на постели.
— Плохой сон? — сонно пробормотала Адель, приоткрывая глаза. В полумраке можно было видеть, как у нее дрожат ресницы.
— Просто все не то, чем кажется, — признался Фрэдди и осторожно лег обратно, чтобы не тревожить жену. — Все не то, чем кажется.
Эта мысль не давала ему покоя.

Вызов пришел через несколько дней.
— Наши эксперты работают на месте, — сообщил Фуканага на брифинге и, если судить по выражению его лица, происходящее ему не нравилось. — Пытаются опознать тело.
Очень не нравилось.
— Так как наши люди все еще работают там, если у кого-то есть желание — можете посмотреть своими глазами. Но я бы не советовал.
Очень-очень не нравилось.
— Нет, — сказал Лоухилл, когда Мартин ткнул его локтем под ребра.
Я уже видел одного мертвого ребенка и теперь не могу спать. Интересно, спит ли Мартин?
Как вообще можно уснуть после подобного?

Фрэдди отодвинулся подальше, но Харта было не остановить.
— Тебе придется говорить с ее родственниками, — проникновенно сказал Мартин. Он умел быть впечатляющим, когда хотел. — Что ты им скажешь? Что видел ее на фотографиях?
Вообще-то, именно так и следовало говорить полицейскому. И показывать фотографии родственникам. И приглашать родственников на опознание. Делать все эти сложные, социально-приемлемые, обычные вещи.
И еще говорить: «мы работаем над этим». «Мы обязательно найдем тех, кто это сделал».
Тех, кто это сделал.
— Кстати, помнишь, там мужики что-то про секту говорили? — добавил Мартин, как будто это было вчера. — Так вот это полюбому она.

Потом они, конечно же, поехали.
Церковь располагалась даже не на территории города, а где-то на отшибе. Поговаривали, здесь были поселки, сгрудились вокруг церкви, занимались сельским хозяйством. А потом, как это всегда бывает, город поглотил их: молодежь уехала на поиски лучшей жизни, старики умерли, дома пришли в негодность. В некоторых из этих поселков еще теплилась жизнь, но с каждым годом их становилось все меньше и меньше.
Проезжая по широким пыльные улицам мимо полуразрушенных домиков с черными пустыми глазницами окон, Фрэдди думал, что лучше места для того, чтобы организовать секту, сложно придумать. Город неподалеку, если у тебя есть хотя бы велосипед — можно добраться меньше, чем за час. Что уж говорить о машине. И церковь. Конечно же церковь — что может быть символичнее заброшенного, изломанного временем и людьми дома бога?
Где проще всего оскорбить бога, как не в его собственном доме?
Судмедэксперт, темнокожая женщина со вздернутым носом, встретила их на пороге церкви. Альфред уже работал с ней, но не мог вспомнить имени, а бейджика на форменной куртке у женщины не было.
— Не на что там смотреть рядовым полицейским, — сказала женщина, переводя взгляд с Лоухилла на Харта и обратно. — Такая дрянь, врагу не пожелаешь.
— Мы все-таки взглянем, — отозвался Мартин, обходя женщину. — Тем более, что наши враги эту дрянь и сотворили.
— Ну как хотите.
Альфред не хотел смотреть, но все равно пошел за напарником.

Полусгнивший, раздутый труп покоился на старом алтаре прямо под частично разбитыми библейскими сюжетами на витражах. Ноги девочки были закреплены на шее водорослями — правая слева, левая справа. Сама девочка была уже мало похожа на человека. Раздутое тело напоминало резиновую куклу из фильма ужасов. Вокруг трупа были выложены странной формы пентаграммы. Рыбой. Еще одна рыба торчала изо рта девочки.
— Я на минутку, — глухо сообщил Мартин после одного единственного взгляда на труп, после чего стремительно вышел из церкви вон.
Пахло горячими гнилыми досками, гнилой рыбой и водорослями. Смертью, разложением и гнилью. Не землей — тухлой, отравленной водой.
Сквозь оставшиеся целыми цветные витражи на алтарь падали разноцветные пятна света, добавляя ему мистического, жутковатого смысла. Рыба лупоглазо пялилась в пространство и так же слепо смотрели в потолок белые, подернутые пленкой глаза мертвой девочки.
Ты никого не спасешь, Альфред-Альфред-Альфред.
Никого и никогда.
Ты будешь бороться, а тьма будет подступать все ближе и ближе.
Чтобы однажды сомкнуться над твоей головой.
Как сейчас.

Темнокожая женщина-судмедэксперт без бейджика крепко взяла его за локоть и вывела на воздух.

Девочку опознали, конечно же. Нашли, кем она была, когда была жива, нашли ее родственников, имя, дом, идентификационные данные и прочие мелочи, которые так много могут сказать о человеке, пока он жив, и так бесполезны, когда он мертв.
Ее звали Генриетта Тетчер, ей было десять лет и она жила в поселке по соседству с тем, где погибла. Одном из тех поселков, где еще теплилась и даже пыталась как-то развиваться обычная скучная жизнь.
Типичный ребенок из неблагополучной семьи: мать проститутка, отца нет. Кто еще чаще всего пропадает без вести?
Или попадает в дурные компании.
— Поедете вы двое, — сказал Фуканага с таким выражением, как будто хотел полюбоваться содержимым желудка Харта.
Фрэдди тоже поймал себя на том, что ему слегка… нехорошо. Он не готов был говорить с родственниками. Он вообще ни с кем не готов был говорить.
— Фотографии матери не показывайте, — добавил Фуканага, явно довольный произведенным эффектом.

— Там есть церковь, — вслух сказал Альфред, пока они добирались до места, просматривая информацию о нужном поселке в интернете.
— Исповедаться хочешь? — безрадостно усмехнулся Мартин. Он был за рулем и старательно делал вид, что следит за дорогой.
— Нет, просто подумал...
Полуразрушенная церковь. Цветные квадратики света на полу. Запах рыбы.
И мертвая девочка с рыбиной во рту.
Ты никого не спасешь.
Никого и никогда.
Никого и никогда, Альфред Лоухилл.

— Подумал, что однажды этот поселок тоже опустеет. Люди переберутся в город. А в разрушенной церкви кого-нибудь убьют.
— Да ты фаталист, — хмыкнул Харт.
— Раньше ты говорил, что я романтик, — напомнил приятелю Лоухилл.
Больше не было времени для романтики.

Мать Генриетты, миссис Тетчер, оказалась очень худой болезненного вида женщиной с густо подведенными глазами. У нее были светлые волосы с отчетливо-темными корнями и такие высокие каблуки, что на них было неуютно даже смотреть. Она была из тех старых проституток, что не стесняются своей профессии на школьных собраниях, курят травку на рабочем месте и сплевывают сквозь дырку от выбитого зуба.
А еще она была матерью мертвого ребенка.
Миссис Тетчер выслушала историю о смерти своей дочери спокойно, а потом накинулась на Лоухилла с кулаками.
— Вы нашли ее слишком поздно! — кричала она. — Если бы не вы, моя дочь была бы жива!
Конечно они нашли ее слишком поздно.
Удача, что они вообще ее нашли.
Потом миссис Тетчер разрыдалась, обвисла в руках Альфреда, пачкая дешевой тушью форменную рубашку, и ему ничего не оставалось, кроме как обнять ее.
Потом она рассказала про секту.

Секта циркулировала между поселками, оседая то тут, то там. Устраивала какие-то вечеринки, торговала наркотиками, зазывала к себе молодежь и в целом напоминала скорее цирк на выезде, чем секту. Еще сектанты славились тем, что оскверняли все, до чего дотягивались, и резали чужих домашних животных (преимущественно козлов) с неопределенными целями.
Рыба в историях о секте не фигурировала. Как и убийства детей.
Зато фигурировала местная церковь, которую, по словам миссис Тетчер, «испохабили в край».
— Стекла повыбивали, — миссис Тетчер закурила, держа сигарету в кулаке. — Убили козла местного и внутри все его кровью измазали. Ну так, без воображения. И снаружи тоже изрисовали, но снаружи уже краской, не кровью. Видимо, не хватило крови.
— Давно? — поинтересовался Лоухилл.
— Да нет. С пару месяцев может.
Мысль о том, что все не то, чем кажется, стала на мгновение ослепительно-яркой. Сектанты существовали, сектанты убивали козлов и занимались мелким вандализмом, но явно не они убивали детей и пропускали ветки через их грудные клетки. Явно не они распинали детей на алтарях и засовывали рыбу им в рот.
Если не они, то кто?
Кто, Альфред?

Кто бы это ни был, его следовало найти. Но для начала: найти эту секту и выбить из них все, что только возможно.
— Церковь как раз сейчас ремонтируют, — сообщила миссис Тетчер. — Там не все еще закрасили. Можете сходить, посмотреть.
И они пошли посмотреть.

+1

9

Вставай, проклятьем заклеймённый,
Голодный, угнетённый люд!
(с) Интернационал.

Малярные работы оказались гораздо круче метлы и тулупа. Кто вообще придумал, что дворники должны одеваться как капуста? У них же работа физическая – они, наоборот, должны щеголять в футболочке с короткими рукавами и сверкать бицепсами. Чтобы на них вешались мелкие девочки и пускали слюни барышни постарше. Вот как прикажешь сохранять активную жизненную позицию, если у тебя даже не покрыты нормы по любовным победам? Вот они и ходят, озлобленные. Еще и эти оранжевые жилеты... кому вообще на белом свете идет этот ярко рыжий, от которого в глазах рябит? Да никому! Но Микаэль на эту тему не распространялся, а меланхолично покрывал краской стены. Вжик-вжик, валик проходится по ровной поверхности, скрывая неровности и замазывая новую побелку. Вжик-вжик. Занятие успокаивало. Особенно после бурных ночек с рыбами и трупами. Дни сливались в погожую сутолоку – на третий, или на четвертый – так уж и не упомнишь, приехали опера. Накануне вечером Микаэль – Маркос, сейчас его звали Маркос, вместе с новыми друзьями выпивали в баре, и он досыта наслушался местных страшилок про секту. К сожалению, страшилки были недостаточно жуткими, но зато местоположение секты удачно приближало полицию к домику на холме. Вернее, под холмом. К болотному домику, одним словом. Микаэль уже решил, что легче всего логику можно проследить по территориальному признаку – точечки на карте уж эти гении точно расставить смогут – авось и не придется так уж много трудиться. Но следить за умниками легавыми все же стоило. Итак, вжух – капли от краски остаются на загорелых руках, вжух. К церкви подъезжает тачка. Марко, по легенде, был смиренным католиком, носил длиннющие черные волосы, которые заплетал в косу, контактные линзы синего цвета и бесформенный комбинизон, дабы сокрыть прекрасную фигуру Микаэля и приблизить его к реальному испанцу. К сожалению, без тональника и тут не обошлось, а пара шрамов на запястье дополнили картину «смотрите на что угодно, только не на меня». Коллеги по цеху – Луис, кажется, помахал ему снизу, мол, спускайся, надо перетереть с копами. Марко в общем и целом говорил больше по-испански, но и на английском мог – иначе платили бы ему сущие копейки. Так в этой стране работает экономика. К сожалению, за ирландца он бы не зашел и с десятикратной натяжкой, а то возмущения по поводу колонизации было бы в разы больше. Испанцам как-то не комильфо рассуждать про угнетение – сами были колонистами много веков. Вот, если бы они были в америке, тогда бы мексиканская диаспора могла долго митинговать перед церковью за осквернение святыни. А так...
- Baja aquí, la policía quiere hablar con nosotros, - Микаэль засвистел сквозь пальцы, и рассмеялся.
- Sólo se estarían rascando las lenguas. Pero si me pagan por estas horas, estoy solo por, - в ответ раздался смех и Микаэль спустился по стропилам. Внизу уже собиралась толпа интересующихся. Едва наметилась веселая заварушка, как шустрые ребята тут же побросали свои увлекательные занятия и сгустились вокруг машины. Микаэль смекнул, что это самое то время, чтобы начать беспорядок. Семена беспорядка он посадил еще вчера, когда убеждал истинных католиков в том, что власть совсем от рук отбилась – раз уже позволяет на церквях нечестивые речи кровью козлов писать.
- Mira, arrastraron sus culos sobre una carretilla, - подлил масла в огонь Луис, едва он спустился. Микаэль хмыкнул – этому сброду тачка только сниться. То, что он сам любит, холит и лелеет свою девочки им знать было не обязательно. Интересно, копы уедут с целыми окнами?
- Bueno, tienen dos pasos para romper, - Микаэль изобразил сложную эмоцию по этому поводу и похвалил себя за то, что много якшается с латиносами по работе. Рабочие нахохлились. враждебность витала в воздухе. Ах, Арлекин... зачем же ты решил по чумному городу гулять, что тебе дома не сиделось?
Вопросов пока не слышно, но уже слышны возгласы с задних рядов – как всегда, самые смелые те, кого не видно.
- Где вы были, когда сектанты тут кровью стены мазали?
- Ничего святого!
- ¡Nada santo!
- Вам бы лишь бы за решетку упрятать, а как разбираться – так крайние.
- Мы ничего не сделали!
- Чего вы хотите?
- Haga sus preguntas y baje!
- No tenemos la culpa!

Микаэль старательно держал лицо в стилистике возмущенной толпы.
- Все прогнило!
Сейчас еще ляпнут про прожженный капитализм и все – пиши романы о суфражистках. Или нет...
В полицейскую машину полетел первый кусок краску.
Черт, пока валить. Немного неподрассчитал.

Испанский

- Baja aquí, la policía quiere hablar con nosotros:  Спускайся, тут с нами хочет полиция поговорить.
- Sólo se estarían rascando las lenguas. Pero si me pagan por estas horas, estoy solo por: Им бы только языками чесать. Но, если мне заплатят за эти часы, я только за.
- Mira, arrastraron sus culos sobre una carretilla: Смотри-ка, притащили свои задницы на тачке
- Bueno, tienen dos pasos para romper: Ну, им же пройти два шага переломится.
- ¡Nada santo!: Ничего святого!
- Haga sus preguntas y baje!: Задавайте свои вопросы и валите!
- No tenemos la culpa!: Мы не виноваты!

Отредактировано Amycus Carrow (2018-12-07 00:22:44)

+3

10

Не имеет значения, насколько оптимальным является решение.
Важно, в какой мере оно превосходит альтернативы.

Что самое неприятное может случиться с человеком? О, вариантов масса.
Сузим вопрос.
Что самое неприятное может случиться с человеком в толпе? Давка? Синяки и ссадины? Неприкрытая агрессия со стороны незнакомых людей?
Всем известное правило: если ты упал в толпе — тебе не дадут подняться. Всем известный трюк: если ты упал в толпе, вставай во что бы то ни стало, даже если для этого придется уронить всех, кто вокруг тебя.
В толпе каждый — жертва. Потому что агрессор — сама толпа. Огромная людская масса, способная захлестнуть с головой, поработить своей воле, заставить тебя двигаться в одном с собой ритме.
Толпа опасна, толпа непредсказуема и толпа всегда сильнее, чем один человек. Толпа действует как одно целое и не важно, что там делает каждый из ее членов. И уже не важно, кто первым кинул бутылку.
Или краску.

Краска размазалась по бамперу полицейской машины с неприятным чавкающим звуком. Воодушевленные маляры (Испанцы? Португальцы?) довольно улюлюкали и вопили на незнакомом языке.
— Вот сволочи, — возмутился Харт. — Хорошо, что я машину вчера мыть не стал!
Лоухилл передернул плечами. Агрессия со стороны маловменяемой толпы его раздражала — как будто вместо работы он вдруг оказался в зоопарке, по ту сторону вольера беснуются безмозглые макаки, и разумные доводы против них никак не помогут.

Альфред вспомнил вдруг времена, когда он был ребенком. Бедный район, подростковые банды. Они дрались стенка на стенку, не зная пощады, без смысла и цели — в бедном районе было маловато развлечений. Они приносили на запланированные драки куски арматуры, утыканные гвоздями биты, разбитые бутылки, все, что могло помочь победить. Как никого из них тогда не увозили на скорой? Как никого из них тогда не понесли хоронить? Или мозг просто вытеснил эти воспоминания, как памятью всегда вытесняется что-то слишком плохое и страшное?
Не хотелось бы знать, что убил кого-то в уличной драке, Альфред Лоухилл?
Не хотелось бы узнать об этом.

Самому Фрэду везло: подростком он любил и умел драться, а синяки и ссадины заживали на нем, как на собаке. И легко и радостно затапливало яростью с головой.

— Эээ, сиди, ты чего, — Лоухилл очнулся от своих мыслей только потому, что Харт чувствительно дернул его за локоть.
Обнаружить себя сжимающим пистолет и явно намеревающимся вылезти из машины было… любопытно.
— Ты же не собирался их расстрелять? — уточнил Мартин с нервным смешком.
— Достаточно расстрелять небо, — пробубнил Фрэд, вовсе не уверенный, что он на самом деле собирался делать.
— Ага. Подотчетными патронами из табельного пистолета, — резюмировал Харт.
Лоухилл чертыхнулся, убрал пистолет обратно.
Испанцы или потругальцы готовили краску и явно были настроены решительно. И беседовать культурно явно не собирались. А жаль.
— Давай назад, — попросил Альфред и взялся за автомобильный рупор. — Метра на три.
Осторожно, чтобы никого не задеть, Мартин вывел машину из агрессивно настроенной толпы, отъехал подальше. Желающих тащиться за ними не нашлось, но это было и к лучшему.
— А ну-ка прекратили это дерьмо прямо сейчас, нахер, — сухо и четко проговорил Лоухилл и его усиленный рупором голос разнесся перед церковью. — Пусть кто-то один, кто говорит по английски, подойдет сюда. Мы поговорим, после чего все вернутся к своим делам. Если нет — мы вернемся сюда с подкреплением, и вас всех уложат мордами в землю. Я считаю до трех. Один.
Мартин покосился на него насмешливо.
— Фуканага с тебя потом шкуру спустит, — сообщил он весело.
Лоухилл отключил рупор, прикрыл глаза и устало потер веки.
— Ну, они-то об этом не знают, — сообщил он глухо. — К тому же, это будет уже после подкрепления и реализации моих угроз.
Харт отчетливо хмыкнул, но комментировать не стал. Альфред снова открыл глаза, включил рупор.
— Два, — отсчитал он. В толпе маляров наблюдалось шевеление. — Три.

+3

11

Меня бросили
Прошлой осенью
И зимой потом
Меня бросили
И весной одной
В високосный год
Бросили меня
А не наоборот.

Микаэль уже успел сделать шаг назад – чтобы припустить изо всех сил к ближайшей подворотне и свалить из этого города – у него уже следующая жертва была готова к погрузки. План «Расставь детишек по прямой на равных расстояниях через равные промежутки времени, чтобы менты сами нарисовали линию и приехали к нужному домику» требовал еще парочку сессий. Он решил, что даже тупые копы поймут, что где три – случайность уже может быть. Там, где четыре – уже точно никакого совпадения. На пятой точке будет многострадальный домик. План был идеален. Вопросы к тому, кто это все устроил – это уже третье дело. Микаэль ругал себя последними словами. Мол, какого черта ты решил удостовериться и так надолго застрял. И вообще – зачем ты решил устроить конфликт с представителями власти. Но более сложный план, в котором все бы происходящее вышло простой чередой неудач преступников – такой план он придумать не смог. Поэтому пошел от простого. У него было целых три дня, чтобы придумать новый план. Но целых три дня прошли безуспешно. Так что он будет делать вид, что преступники раскаялись и таким образом просили своих богов их покарать. Или еще какая муть. Пусть сами придумывают объяснение. Микаэль к тому моменту уже умоет руки и будет отдыхать на Багамах. Или где там отдыхают успешные люди, совершившие отличную сделку? Где бы ни было это место – Микаэль сейчас находился на его противоположном конце. В том смысле, что пока он хлопал ушами, размышляя о сути своей аферы, какая-то скотина толкнула его вперед, и воодушевлённая армия фанатов тут же выставила его перед всем честным народом – ужас какой.
Ужас был действительно немалый. Во-первых, у давешнего человека на этот раз была пушка. Он со зверским лицом взирал на толпу, и выглядел так, словно до зверского убийства остались считанные секунды. Может, даже массового убийства. Микаэль на секунду задумался, во что же он в такое ввязался, как чувак постарше потыкал его мордочкой в, кхм, чуть было не оставленные  экскременты. Видимо, напомнил, что оружие при исполнении все-таки не пукалка. Давешнему парню это ох как не понравилось, и он с еще более зверским выражением на лице взялся за рупор. Просто прекрасно. Мерзкий звук настраиваемой дешевой аппаратуры за сто центов разнесся по городу. Коп сейчас начнет вещать. Нет, еще хуже – копы начали отъезжать – они совсем странные. Кто же рупор берет перед тем, как двигаться. Тут и оглохнуть недолго. Микаэль зажал уши и его пропихнули еще дальше. Или ближе, как посмотреть. Впрочем, с богемной мечтой о побеге можно было смело попрощаться.
А ну-ка прекратили это дерьмо прямо сейчас, нахер, — раздалось над площадью и Микаэль ощутил, как у него подогнулись коленки. Он, вообще-то совершенно не нанимался в герои. И так, мимо проходил. Но после секундного замешательства он понял, что стоит уже перед толпой. Злая, злая толпа. КаррХох всегда был одиночкой – вот и вылилось ему это. — Пусть кто-то один, кто говорит по-английски, подойдет сюда. Мы поговорим, после чего все вернутся к своим делам. Если нет — мы вернемся сюда с подкреплением, и вас всех уложат мордами в землю. Я считаю до трех. Один.
Б… Микаэль понял, что печатных слов в его лексиконе не осталось совершенно. Более того, там вообще слов не осталось. Особенно на английском. Он как будто резко забыл свой родной язык и решил, что Маркос – неплохой парень, и детки у него ничего так, и вообще – что это он решил идти против родной британской полиции – он же легальный эмигрант. Мало ли –еще в тюрягу закроют. А ему никак нельзя в тюрягу – у него семеро по лавкам, брат и жена. И – он еще очень беспокоился, что так давно в этом сыром Лондоне – может его mi сorazon уже давно спит с его собственным братом – такое на его родине было частым явлением.
Вся эта чушь пронеслась в голове Маркоса – тьфу, Микаэля – когда он обнаружил себя уже в первых рядах перед толпой. Сзади ощущались подбадривающие похлопывания и свист.
- Мы с тобой, брат!
- Espera cariño! – какой я тебе дорогой, предатель. Кто его вытолкнул на амбразуры, он не знал, но Микаэлю это очень сильно не понравилось. Делать было нечего. Он сглотнул и на негнущихся ногах пошел вперед. Бежать было уже некуда. КаррХох поднял руки и сказал на плохом английском с испанский акцентом:
- Нье стрэльяте! Мьи простьэ работать! У ньас у всех дома ждан жьена и дьети! Мьи просто нужно дьеньги! Но наши души не мочь смотреть, как рушать святое! Они – gilipollas – им бы тьёлько стьены марать! Они не понимают el alma этого дома Божьего! А ви – приехан и ругать! Как можно – мы работамос, мы исправлямос contaminado! Мьи не виноват!
Если Микаэлю когда-то в жизни было еще так страшно – то он благополучно позабыл этот момент. Или ужас затерся. Потому что паника его накрыла просто несравненная. К тому же – ему никак нельзя было в тюрьму – как он объяснит властям, что он не тот, за кого себя выдает?

Испанский

mi сorazon – мое сердце
Espera cariño! - Держись, дорогой!
gilipollas – ругательство) см. название отыгрыша.
el alma – душа
contaminado  - оскверненное

Отредактировано Amycus Carrow (2019-01-26 14:46:59)

+2

12

В конечном итоге единственный настоящий враг - это враг разумный.

Что самое лучшее может случиться с человеком? О, вариантов масса.
Что самое лучшее может случиться с человеком, которого окружает толпа? Толпа его не бьет? Толпа делает его своим? Толпа просто расходится?
Что самое лучшее может случиться с тобой, когда тебя окружает толпа?
Толпа начинает тебя бояться.

Как Альфред и ожидал, маневр сработал: агрессивно настроенные рабочие тут же перестали быть агрессивно настроенными и стали настроенными нервно. Ну еще бы. На их месте Фрэд бы тоже нервничал: мордой в землю никому лежать не хочется. К тому же, наверняка у половины из них нет документов, разрешения на работу и прочее, и прочее. Безрадостно быть мигрантом в этой стране.
Из толпы вперед живенько вытолкали одного. Видимо, самого говорливого. Или самого невезучего — тут уж как посмотреть. У мужика были длинные черные волосы, заплетенные в косу, загорелая кожа и видавший виды комбинезон. И он явно очень, очень боялся.
Ну как, чувствуешь свою власть, Альфред Лоухилл? Наслаждаешься ею?
Да не так, чтобы очень.

Нье стрэльяте! — сказал мужик на плохом английском с чудовищным испанским акцентом. Поднял руки. Шел он так, как будто вот-вот свалится.
Умеешь ты людей пугать, — хохотнул Мартин.
Учись, пока я жив, — со смешком отозвался Фрэд и вылез из машины.
Мьи простьэ работать! У ньас у всех дома ждан жьена и дьети! Мьи просто нужно дьеньги! — вещал испанец. Слушать его было невыносимо. — Но наши души не мочь смотреть, как рушать святое! Они – gilipollas – им бы тьёлько стьены марать! Они не понимают el alma этого дома Божьего! А ви – приехан и ругать! Как можно – мы работамос, мы исправлямос contaminado! Мьи не виноват!
У него были ярко-синие глаза, линзы, что ли? Неправдоподобно синие, хотя, может, у испанцев всегда так. Бесформенный комбинезон скрывал фигуру, на загорелых руках засохли пятна краски.
Примерно одного с Фрэдом роста и возраста, испанец вызывал странное, неправдоподобное ощущение дежа-вю. Как будто Лоухилл уже встречал его однажды, уже сталкивался с ним, и…
Все не то, чем кажется. Все снова не то, чем кажется, Альфред Лоухилл.
Фрэд упер руки в бока, так, чтобы ладонь легла рядом с рукоятью пистолета, лежащего в кобуре на поясе. Не то, чтобы он собирался стрелять в этого мужика — по большому счету Фрэдди даже не слишком хотел его пугать. Но все вокруг было не тем, чем казалось, и хотелось иметь хоть какую-то защиту под руками. Пистолет подходил.
Испанец сказал что-то про дом Божий, но Альфред в упор не мог вспомнить, какая у них там, в Испании, религия. Хорошо бы, если бы христианство. Тогда этот мужик может чувствовать хоть немного искренней заинтересованности в поиске местных сектантов.
Лоухилл припомнил, что говорила ему о секте мать мертвой девочки. «Стекла повыбивали. Убили козла местного и внутри все его кровью измазали. Ну так, без воображения. И снаружи тоже изрисовали, но снаружи уже краской, не кровью. Видимо, не хватило крови».
Пару месяцев назад.
Давно здесь работаешь? — спросил Фрэд невпопад, хотя по протоколу нужно было спрашивать имя и просить документы. — Слышал что-нибудь о местной секте?
Слухи о местной секте вызывали ощущение, что местная секта — нечто вроде цирка малолетних преступников. Сектанты славились тем, что оскверняли все, до чего дотягивались, резали чужих домашних животных (преимущественно козлов) с неопределенными целями и не имели постоянного места жительства. Это звучало правдоподобно, но еще вся эта показуха могла быть хорошей маской для чего угодно другого.
Фрэд совершенно не был уверен, что испанец расскажет ему что-нибудь новое. Но, с другой стороны, мигранты живут в совершенно другом мире, чтобы выжить, им надо собирать слухи — иначе как искать работу. Так что, может быть, что-то он и знает.
Лоухилл посмотрел незнакомому мужику в глаза.
Почему, черт возьми, у него настолько знакомый взгляд?

+2

13

В заповеднике (вот в каком - забыл)
Жил да был Козел - роги длинные, -
Хоть с волками жил - не по-волчьи выл -
Блеял песенки, да все козлиные.
Высоцкий. Песня про козла отпущения.

Внутренняя одеревенелость Микаэля несколько прошла, когда он понял, что в участок его никто забирать не собирается. Даже допрашивать его никто не собирается – и вообще, у него был отличный повод раз и навсегда уехать из этих мест – потому что после разговоров с ментами – это совершенно не удивительно. Позади него настороженно молчала толпа коллег и он точно также настороженно молчал вместе с ними. Сколько бы ни ходило легенд и сказок о том, насколько тупы копы, он никогда не верил им настолько, чтобы безопасно попадаться в пасти этим волкам без повода. А теперь уже выходит так, что два раза он присутсвует на месте преступления. Третье тело – и на боковую, решил Микаэль. Книгу он планировал забирать в промежутке, когда разбойников уже возьмут, а опись еще не начнут – там такая глушь, что пауза точно будет. Сейчас его больше волновал вопрос – как свалить из под пристального ока бравых сотрудников полиции? Так что на вопросы надо отвечать полно и понятно.
— Давно здесь работаешь?
Микаэль состроил мордочку: я счастлив, что у меня не спросили документы, но очень плохо пытаюсь это скрыть. Мордочка была больше похожа на последствия поедания кислого лимона акулой, но копам сойдет.
- Дос, с начала рэставрасион. Мьи бьили пригнаньи, чтобы кровь оскверненного чистин. Мьи тут неделью как. Властьи нэ делан работа – они разговариван, а мы – делан. Вот и неделья.
— Слышал что-нибудь о местной секте?
- Сетка? Что за сетка? Мьи ньятянуть сетка. Эсть разрешеньсион. Мьи сами натянуть. Мьи много знать. Вьи что хотеть узнать? Мьи после козла натянуть. Козел не дьелжен мешать el alma. Святое это святое.
Авторитетно заявил Микаэль и ему все покивали. Он понятия не имел, что из него хотели вытащить эти копы. Он уже успел поменять план действий с супер-сложного и символичного на элементарный, который можно и линейкой просчитать. Так что секта ему теперь была без надобности. Но, если эти гении желают – они могут каждого второго козла в округе пересчитать, узнать принадлежность и даже маячок повесить. Если им это поможет. Микаэль даже помочь мог – только в тюрьму не сажайте – там линзы будет сложно поменять. А козлом отпущения Микаэль в одиночку становиться совсем не собирался. Так что они или всех заметут, а он затеряется, или тут шабаш начнется, и он под шумок свалит. Третьего не дано.

+3

14

те, кто знают, что такое боль
не проигрывают тем, кто не знает боли

Что ты делаешь, когда человека, который стоит перед тобой, хочется избить до кровавых соплей? Что ты делаешь, когда мир выворачивается перед тобой наизнанку, скрывая что-то бесконечно важное? Что ты делаешь, когда видишь человека впервые, но как будто знаешь его долгие годы? Долгие нехорошие годы.
Что ты делаешь, когда все не то, чем кажется?
Иду по нити, которую протянул для меня кто-то другой.
Хорошо бы еще узнать, кто он.

Мужик состроил кислую мину и Лоухилл подумал, что надо было все-таки спросить у него документы. Просто так, из любви к искусству.
Он уже хорошо понимал, что ничего этот парень ему не расскажет. Ничего по-настоящему важного.
Никто не рассказывает копам ничего по-настоящему важного.
Эта мысль показалась странной, неправильной, какой-то искореженной, как будто подсознание попыталось впихнуть ее вместо другой, по-настоящему важной мысли.
Мужик вещал ахинею, Альфред думал о своем, вслушиваясь в его голос, как в звук.
Дос, с начала рэставрасион. Мьи бьили пригнаньи, чтобы кровь оскверненного чистин. Мьи тут неделью как. Властьи нэ делан работа – они разговариван, а мы – делан. Вот и неделья, — в голосе мужика было что-то знакомое. Не в говоре, но в самом голосе, в манере говорить, в манере смотреть. Он как будто знал что-то, чего Лоухилл не знал — и это знание давало ему фору. — Сетка? Что за сетка? Мьи ньятянуть сетка. Эсть разрешеньсион. Мьи сами натянуть. Мьи много знать. Вьи что хотеть узнать? Мьи после козла натянуть. Козел не дьелжен мешать el alma. Святое это святое.
Что ты хотел узнать, Альфред Лоухилл? Что ты на самом деле хотел узнать?

Фрэд выпал из некоторой прострации, в которой до того пребывал. Ощущение диссонанса, до того слабое, переросло в уверенность, в острое, почти физически ощутимое давление на виски.
Копам не рассказывают ничего важного не тогда, когда они задают неправильные вопросы. Копам не рассказывают ничего важного не тогда, когда ничего не знают. Копам не рассказывают ничего важного, когда все не то, чем кажется.
Так что ты на самом деле хотел узнать, Альфред Лоухилл?
Я хочу видеть твои документы, — сказал Фрэд и протянул руку. Вторая рука так и осталась лежать на поясе, в непосредственной близости от рукояти пистолета.
Лоухилл не собирался стрелять, не собирался даже угрожать незнакомому мужику с выпачканными краской руками. Просто на короткое мгновение мужик из кроткого и испуганного наемного работника показался кем-то другим. Кем-то по-настоящему опасным. У Фрэда было не слишком хорошо с интуицией, но иногда внутренний голос вопил так, что сложно было к нему не прислушиваться. И сейчас был именно такой случай.
И я еще я хочу, чтобы ты показал мне церковь. Изнутри.
Альфред поймал себя на ощущении, что из тумана, в котором он до того мысленно брел, вдруг показались контуры чего-то. Еще неясные, но уже очевидные. Что еще немного — и он действительно поймет, что тут к чему, что тут на самом деле к чему.
Он не знал, что он хочет увидеть в церкви, но знал, куда хочет смотреть. И о чем хочет спросить.
И если чертов испанец (испанец ли он вообще?) ничего не говорит о секте, это вовсе не значит, что он ничего не знает о секте.
Это просто значит, что все не то, чем кажется.

+2

15

Мой приятель студент –
Молодой повеса –
Мне слепил документ
Из ОБХССа.
(с)

— Я хочу видеть твои документы, — сказал чувак, и Микаэль понял еще раз значение выражения про душу, которая под шумок свалила в пятки. Душа была для Микаэля штукой несущественной, не особо полезной, да и вообще, гораздо приятнее было без нее, чем с ней. Особенно в те секунды, когда она норовила уйти в пятки. Помнится, раньше у него тоже был такой опыт. История была презабавная. В один из тех далеких дней, когда он обворовывал старые могилы, вернее, когда он заимствовал ценности, которые никому не были нужны, Микаэль, насвистывая, шел к своей цели. Целью была довольно новая ямка на старом кладбище богатых неучей. Эти богатые неучи всегда что-то кидали в сам гроб – или на счастье, или еще по каким-то темным причинам. Времена глубокие, когда с фараоном погребали и его коня, и жену, и большую часть сокровищницы, уже прошли, а традиция осталась. Он тогда уже почти докопался до дна ямы, когда у соседней могилы раздался шум. Это он уже позже понял, что не один такой умный, а в первую секунду решил, что какой-то Фредди Крюгер возродился – лысый и безумный.
Так вот, теперь был другой Фредди, но Микаэлю это не сильно помогало. Надо валить, - набатом звучало в ушах, но чувак слишком демонстративно держал руку у пояса. Если этот парень хоть немного похож на ребяток из «Быстрый и мертвый», но до тюрьмы Микаэль может просто не добраться. Это в Лондоне еще можно предположить, что законы дикого запада остались на диком Западе, и никакого к нам отношения не имеют – нет. Местные менты обладали огромной властью над умами. Может, им и нельзя было пользоваться табельным, но это как на светофоре. Ты, конечно, можешь и не смотреть направо и налево, когда дорогу переходишь. Но вот страховка все травмы может и не покрыть.
Поэтому Микаэль, трезво понимая, что из церкви свалить можно будет попроще, сглотнул, и полез в карман. Документы были бережно завернуты в полиэтиленовый пакет – обычный, из супермаркета. Внутри скромно лежал паспорт на имя Макроса Хосэ Агире, женатого человека. На штампе значилось, что этот тип женился на Марии Лучии Борес аж четыре года назад и, вроде бы, все еще не развелся. Виза в паспорте была всего одна – пятилетней давности, и, почему-то в Мексику. Сейчас в Великую Страну Завоевательницу так просто не попасть, но хоть визы пока не ввели. Поэтому Микаэль храбрился, и даже не особо при этом играл. Страшно было до жути. Красная книжечка перекочевала в руки стража порядка, а Микаэль начал покачиваться с носка на пятки.
- Тют всье чиестно, - уверял КаррХох, - Яо проста зарабатаро. Мнеи mi esposa кормито нужно. И ninos. Хотитье дом Божий посмотреть – смотрите, que тут показыватар? Если сами страшитесь – покажо, я могу. Там тьма козлов божих полегло. Да и внутренности, как их, - Микаэль пощелкал пальцами, - интерьеро, там bueno. Вы пойдете, пойдете, - Микаэль поманил его за собой к дверям церкви. – Только на вход без молитва нельзья. Вы молитьсар можетье?

Пародия на испанский

mi esposa - мою жену, в данном случае.
ninos - дети
que - что
bueno - хороший

+2

16

В темноте нет ничего страшнее,
хуже этой самой темноты.

Говорят, самое страшное — это то, чего ты не видишь. Призраки страшны до тех пор, пока они не появляются воочию: пока предметы падают со своих мест, пока где-то за спиной раздается шуршание, пока вещи оказываются не на своих местах раз за разом. Когда призраки становятся видны воочию, всегда оказывается, что это не призраки: просто дети шалят или пора уже начать заниматься проблемами с памятью.
Говорят, самое страшное — это то, что не открыто глазу. То, что не можешь разглядеть, как бы ни пытался. То, что глубоко, глубже и еще глубже. Те самые черти в глубине самого тихого озера.
Говорят, самые невинные люди — всегда чудовища.

Документы мужика-рабочего были завернуты в полиэтиленовый пакет — обычный, из супермаркета. Имя в паспорте было «Макроса Хосэ Агире», семейное положение, дети, отсутствие визы — все примерно как у людей его круга и социального положения. Лоухилл полистал паспорт скорее для вида, прикидывая про себя, насколько сложно подделывать документы.
Он никогда не задумывался об этом, никогда не думал о том, что документы, которые ему протягивают, могут быть не настоящими. Раньше у него даже не возникало сомнений в том, что они настоящие — зачем кому-то поддельные документы? Но в мире, где все не то, чем кажется, все может быть совсем не тем, чем ты привык это считать.
Вот, например, паспорт.
Лоухилл посмотрел на дату рождения, указанную в паспорте, потом на своего собеседника и снова на дату рождения. В паспорте было написано, что Агире тридцать два, на лбу у самого рабочего ничего написано не было, а люди в возрасте примерно от двадцати пяти до тридцати пяти совсем не меняются. Гиблое дело.
Фрэд сунул документы обратно в пакет, а пакет, в свою очередь, в руки своего собеседника.

Кажется, возвращение документов подействовало на мужика благотворно, потому что он снова начал болтать и даже поманил Лоухилла за собой к дверям церкви.
Хотитье дом Божий посмотреть — смотрите, que тут показыватар? Если сами страшитесь — покажо, я могу. Там тьма козлов божих полегло. Да и внутренности, как их, интерьеро, там bueno. Вы пойдете, пойдете. Только на вход без молитва нельзья. Вы молитьсар можетье?
Молитва? Серьезно? Он сам-то верит?
Может быть и верит. Вопрос — во что?

Лоухилл хмыкнул, покачал головой.
Полицейским можно без молитвы, — заверил он мужика. — Не переживай, бог не обидится. Я, в конце-концов, богоугодное дело делаю.
Пререкаться (а в том, что мужик сейчас начнет пререкаться, Фрэд почти не сомневался) Лоухилл не собирался, поэтому крепко взял своего невольного спутника за плечо и втолкнул внутрь, заходя следом.

...Полусгнивший, раздутый труп покоится на старом алтаре прямо под частично разбитыми библейскими сюжетами на витражах. Ноги девочки закреплены на шее водорослями — правая слева, левая справа. Вокруг трупа выложены странной формы пентаграммы. Рыбой.
Сквозь оставшиеся целыми цветные витражи на алтарь падают разноцветные пятна света, рыба лупоглазо пялится в пространство и так же слепо смотрят в потолок белые, подернутые пленкой глаза мертвой девочки.
Ты никого не спасешь, Альфред-Альфред-Альфред.
Никого и никогда.
Ты будешь бороться, а тьма будет подступать все ближе и ближе.
Чтобы однажды сомкнуться над твоей головой.
Как сейчас…

Лоухилл пошатнулся, хватая ртом воздух. Запах краски изнутри ремонтируемой церкви вдруг показался запахом разложения, приправленным терпким рыбным духом. Пробивающийся в окна свет мелькнул кроваво-красным и тошнота подступила к горлу.
Где-то в глубине души Фрэд осознавал, что это другая церковь, не та, в которой посреди рыбной пентаграммы распяли ребенка. Что здесь просто убили козла, никаких человеческих жертвоприношений, никаких чудовищных преступлений, ничего.
Запах свежей краски, въевшийся в стены запах ладана и призрачный, едва ощутимый запах крови кружили голову.
Ты никого не спасешь...
Он все еще сжимал плечо рабочего, смотрел на стены и старался убедить себя, что кровавые разводы с прилипшими к ним рыбьими чешуйками ему просто мерещатся, и очень, очень надеялся, что не свалится под ноги этому Маркосу или как его там.
Никого не спасешь...
Он был на пороге разгадки, и на этом пороге его психика подводила его, не справлялась с нагрузкой.
Расскажи мне… что тут было… когда вы… только начали работу... — с длинными паузами попросил Лоухилл.
Ему нужно было, обязательно нужно было послушать, что именно расскажет этот мужик со слишком знакомым голосом.
И желательно — не свалиться при этом в обморок.

+2

17

Час зачатья я помню неточно,
Значит память моя непорочна.
В. Высоцкий.

Этот чувак все же повел его в церковь, и Микаэль только и мог, что искренне надеяться на то, что при входе он не загорится синим пламенем. Это было бы определенно не богоугодно. А еще будет очень неудобно перед копом – с него слезет грим, и сразу покажет, что он никакой не испанец. Хотя, может, и не покажет. Дьявольский лик определенно не имеет национальности, так что его может и пронести. Внутренне бодрясь, Микаэль понуро направился к церкви. Его понурости малость мешало то, что коп его буквально толкал перед собой в плечо. Вот черт, никакого уважения к мигрантам. А они, вообще-то тоже люди. Микаэль очень захотел сейчас, чтобы его собутыльники подняли мятеж простив негуманного обращения с людьми, но он прекрасно понимал, что ему е светит. Потому как, кто-кто, а эти ребята до дрожи в коленях опасались депортации. Работы дома не было, а криминальная жилка была далеко не у каждого. Так что, хотел того, или нет, он оказался в церкви.
На входе на него не налетели херувимы, и огня небесного тоже не наблюдалось, так что Микаэль малость выдохнул. Не то, чтобы он был религиозен – наоборот, он был упертым атеистом. Или как называют тех ребят, которым плевать, есть там бог или нет. Не плевать ему было только на себя любимого, а вероятность того, что он и был богом, была слишком мала. Так что справлялись как могли. Чувак напомнил про молитву, и Микаэль тут же перекрасился.
- Санта Мария и Иосиф, - молитва на испанском уже умудрилась вдолбиться ему в голову, хотя кто такие Мария и Иосиф, он так и не нагулил. Ему скорее повезло, что образованных тут было кот наплакал, читай, совсем не было. И никто не мог его уличить во лжи. КаррХох нагуглил только то, как правильно креститься. И то нагуглил уже теперь – подсмотрел за коллегами. Оставалось надеяться, что ребята были не какими-нибудь англиканцами, и крестились не криво, а как нормальные католики. Хотя, всегда можно сослаться на традиции и прикрыться Католонской Католической Церковью. У этих прожженных революционеров могла и церковь своя быть. Главное – говорить уверенно.
В церкви пахло краской и паникой. Вернее, краской пахло от стен, а паникой скорее от Микаэля. Паника пахла не так уж и приятно. Микаэлю не нравилось. Он вообще не любил бояться, но выбора не было. Если кто-то решит повесить на него то дело, в которое он так бездумно ввязался, но из тюрьмы он не выйдет никогда. Там его просто повесят, если кто прознает, чем именно он баловался.
Дальше чувак резко побелел, потом позеленел, а потом впал в предобморочное состояние и начал говорить с огромной задержкой. Так сказать, с паузами длинной в жизнь. Другое дело, что непонятно, откуда взялась задержка. То ли у него были проблемы с развитием, то ли его тошнило от воспоминаний. А может, это как раз он был дьяволом, и у него горели ноги, потому что земля освещенная. Так в кино показывают. Микаэль всегда был уверен, что это чушь, но мало ли. 

— Расскажи мне… что тут было… когда вы… только начали работу... — Микаэлю почудилось, что это был типичный момент из фильмов ужасов. Когда зомби тянет к тебе свои жуткие руки. Кожа свисает с конечностей, и он хрипит не своим голосом – еда, еда, еда. Коп сейчас от зомби недалеко ушел. К тому же, его цвет лица отвечал всем критериям таинственности и ужаса. Вообще-то это было Микаэлю даже на руку. Он мог просто взять и наврать в три короба, а чувак определенно не был способен сейчас на то, чтобы вычленить из потока бреда крупицы истины. Итак, мотор – начали.
- Абло… Si. Hablo. Ми с ми другами подтрабахар, пЕро, пЕро, подработар здесь две семанас. Как это, две неделя. Когда ми пришли, тут быть хлам. Грязь, кровь, плохо.  Dios не любить такое. Такое неправильно. Нам сказар, что ми ходить суда – и все убрать. Ми могар. Мочь. Как это – ми сделаль. Тут много всего написано. По той стена, - он махнул рукой на стену с окнами, - большая буква – все в кровь. Знаки всякий. Я такой не знать. Хотя я в школа ходить. Много лет ходить. Английский училь. Там многа символ. Они из плохой книга. Мучо плохой. Так сказать в хостель.
Внутреннее наполнение церкви сейчас было довольно аскетичным. Алтарь был обозначен только деревянной стойкой, на стена еще остались портреты некоторых святых, но по большому счету, вся церковь щеголяла белыми стенами. Микаэля это совершенно точно устраивало, потому как чем меньше работы – тем лучше.
- Двери били выбито. По полу разбросаны mierda, как это у вас? Грязь из животный. Шерсть еще. И всякое. Алтарь – тоже плохо. Разрушить. Санта Мария и Иосиф, безбожники. Нет ничего сантас. Не дело так. Вот мы и работать, сеньор полисиан. Ми ничего не деляль. Ми только работаль. Грязь вычищаль. Все убраль. Начало внутри все красиль. Потом снаружи. Внутри плохо красиль. Воняло. Сейчас уже сохнет. Но полы еще плохо – убирать надо. Но денег не дают – та будет. Местный недовольна, но местный всегда недовольна. Чего уж. Они работаль отказывает. Говорар, Бог не хочет. Или что обиделся. А ми так не думать. Нельзя обидеть. Как Бог обидеть – он же Бог. Бог нельзя обидеть. Бог только рад, что убрать. Но так, как делать – нельзя так делать. Козел там быть. Кровь, говорар козла. Но я не зналь. Я не пробоваль. Я просто отмываль. А кровь всегда одинаково воняль. Как и mierda. Что еще надо? Я могу аблар. Больше мало кто мочь. Только мне еще трабахар, работать то есть.

+2

18

ад - это всё что угодно, если оно навсегда

Человеческая психика — хрупкая вещь. Она реагирует на все подряд и, как правило, реагирует вовсе не так, как хотелось бы ее владельцу. Вот ты переживаешь что-то травмирующее, и это остается в твоей голове навсегда. А вот ты видишь что-то похожее, место, цвет, слышишь звук — и твой мозг возвращает тебя в пережитый кошмар. Раз за разом.
Умные журналы и Интернет говорят, что триггер — это событие, которое вызывает у человека внезапное репереживание психологической травмы, хотя само по себе оно не является пугающим или травматичным.
Альфред Лоухилл хорошо знал, что такое триггеры — этому учат в полицейской академии. Много чему учат в полицейской академии в сомнительной надежде превратить наивных неучей в настоящих полицейских.
Альфред хорошо знал, что такое триггеры, в теории, но никогда не думал, что переживет это сам, просто оказавшись в месте, похожем на его страшный кошмар.

Испанец-рабочий что-то вещал жизнерадостным голосом человека, который никогда не видел мертвых искалеченных детей. Фрэд слушал этот голос, едва ли разбирая слова, и понимал, что ничего они здесь не найдут.
Он догадывался, что секта никак не связана с убийствами детей. Не просто догадывался — был уверен в этом абсолютно, но у него не было доказательств. Ни одного чертова доказательства.
Нда, навыки ведения допроса у тебя так себе.
Да и полицейский из меня не очень, чего уж тут.

Что еще надо? Я могу аблар. Больше мало кто мочь. Только мне еще трабахар, работать то есть, — сообщил рабочий. Ничего удивительного — на его месте любой бы устал от стража порядка, который не делает ничего конкретного, только норовит свалиться в обморок.
Фрэд с некоторым усилием отпустил плечо испанца, еще раз оглядел церковь, удостоверяясь, что на стенах нет ни следов крови, ни рыбьей чешуи, ничего. Потом кивнул.
Свободен. Если найдете что-то интересное, например, человеческие останки — пусть ваш главный, или кто там у вас принимает решения, свяжется с полицией. Это ясно?
Он был уверен, что рабочему ясно. Религиозные иммигранты вообще люди на редкость понимающие, если их прижать.

Больше всего возвращению Лоухилла обрадовался Мартин Харт.
А я был уверен, что этот мужик вынесет тебя оттуда на руках! — радостно сообщил он, когда Фрэд бухнулся на сиденье полицейской машины.
Ты недооцениваешь мою стрессоустойчивость, — пробурчал Фрэд, выбивая сигарету из пачки и закуривая.
Переоцениваю, — поправил его Харт, внимательно посмотрев в лицо напарнику. — Поедем в участок или хочешь еще кого-нибудь допросить? Тут вон смотри сколько народу!
Поехали в участок. Надо будет пробить эту секту, но я уверен, что...
Все не то, чем кажется.
Ты бы подремал, — миролюбиво предложил Харт. — Ты так выглядишь — краше в гроб кладут.
Ну спасибо, — пробурчал Лоухилл.

Он действительно задремал, прижавшись виском к стеклу.
Ему снились мертвые дети, смыкающие вокруг кольцо, и знакомый-незнакомый голос вещал что-то, а обладатель голоса стоял за спиной. И сколько Фрэд не пытался повернуться, все никак не успевал разглядеть лица человека, а мертвые дети не выпускали из своего круга.
Ты не туда смотришь, потому что все не то, чем кажется.

+2


Вы здесь » HP: AFTERLIFE » Афтерлайф: прошлое » Они на букву «М» сплошные чудаки.