Подарил Богу душу, узнав цену Злу.
Приобрел гордость льва и повадки лисы.
И когда Смерть дарила ему поцелуй,
Он засунул ей в рот свой горячий язык.
Саша Бес(t)

Перед тем, как ложиться на операцию под общим наркозом, следует запомнить четыре простых правила.
Правило первое: общий наркоз всегда лучше боли. Почти любая манипуляция, связанная с причинением сильной боли, вреднее для организма, чем наркоз. А операция — это всегда манипуляция с причинением сильной боли, даже если цели у нее самые благие.
Правило второе: верьте анестезиологу. В идеале анестезиолог обязан побеседовать с пациентом накануне. Ему нужно как можно подробнее рассказать обо всех беспокоящих проблемах и не забывать, что анестезиолог — это не психолог.
Правило третье: выход из анестезии зависит от организма. Обычно пациент выходит из наркоза в течение нескольких часов, в зависимости от объема применявшейся анестезии, сложности операции и своих индивидуальных особенностей.
Правило четвертое: мозг после операции не сразу начнет работать, как раньше.
Все эти правила исключительно хороши, но только не для того, кого привозят без сознания с места перестрелки — прямо на операционный стол.

Фрэдди часто думал, что в жизни ему помогает только две вещи: молодость и исключительное здоровье. И то, и другое было, в теории, не бесконечно, но пока он находился в самом расцвете сил, а значит, можно было не беспокоиться. Он мог резать себя, бинтоваться, выходить на работу и весь день чувствовать себя отлично.
Тем более удивительным был тот факт, что из наркоза Лоухилл выходил тяжело.
Сначала пришли голоса, видимо, медицинского персонала. Кто-то читал вслух его личные данные, сокрушаясь на тему «всего двадцать один год, а уже полицейский». Еще голоса говорили что-то про операцию и про то, что «Мэйсон хорошо оперирует, подающий надежды интерн, лет через пять он будет лучшим хирургом в этой больнице».
Меня что, оперировал интерн? И я еще жив?
У парня или руки золотые, или это ненадолго.
Лоухилл хотел спросить у обладателей голосов про этого Мэйсона или хотя бы открыть глаза, но ни то, ни другое ему не удалось. Все тело ломило, во рту было сухо и невозможно было сглотнуть, а веки казались такими тяжелыми, как будто на глаза положили по камешку.
Или по медной монетке.
Где там кладут медные монетки на глаза покойникам? В Греции?
Передай привет Харону, Альфред Лоухилл.
Фрэдди улыбнулся собственным невеселым мыслям. Улыбка удалась, а значит, он явно не собирался умирать. А что глаза открыть не может — так это временное явление.
Щеки коснулось чье-то дыхание: кто-то, кого Альфред не мог видеть, наклонился над ним. Ярко пахнуло сладкими духами, слишком сладкими, на вкус Лоухилла.
— Я вколола вам обезболивающее, — сообщил женский голос. — Поспите. А потом Уилбер вас проведает.
— Уилбер? — переспросил Фрэдди. Голос звучал негромко и слишком хрипло.
— Мэйсон, — поправилась женщина быстро. — Уилбер Мэйсон. Хирург. То есть, пока интерн, но он вас оперировал и все хорошо.
То ли не очень хорошо, то ли у них интернам нельзя оперировать умирающих полицейских. Или просто моя страховка этого не одобряет?
— Поспите, — повторила женщина.
Альфред хотел сказать ей, что вовсе не хочет спать и готов поговорить с этим Уилбером прямо сейчас, а потом вокруг вдруг стало очень тепло и очень, очень темно, как будто он проваливался в теплую вату и Лоухилл и сам не заметил, как уснул.

Проснулся Фрэдди от боли, поселившейся в боку, там, где тело пробила пуля. Поерзал на постели. На этот раз глаза открылись без проблем и свет в палате показался ослепительным.
Палата оказалась шестиместная, но остальные пять коек пустовали.
Наверное, с точки зрения здравоохранения это и к лучшему.
В незадернутые окна бил яркий свет, приборы, к которым был подключен Лоухилл, жизнеутверждающе пищали и, если бы не боль, день можно было бы назвать по меньшей мере неплохим. Фрэдди уперся кулаками в кровать, попытавшись сесть, и тут же со стоном повалился обратно. Отчетливой болью вспыхнуло плечо и резко заломило затылок. Перед глазами на короткое мгновение полыхнула темнота, прореженная алыми всполохами.
— Я все понял, — сообщил Фрэдди собственному организму и лег обратно, вытянувшись на постели.
От боли это, впрочем, не избавило, хотя ее интенсивность и немного снизилась. Лоухилл тяжело сглотнул. Он чувствовал головокружение и растекающуюся внутри густую, неприятную слабость, делающую тело похожим на кисель. Так бывает от большой потери крови или когда слишком напьешься.
Или после анестезии и операции, конечно же.
Интересно, много крови я потерял?
И какой сегодня день?
На пороге палаты появилась, судя по разнесшемуся сладкому запаху духов, вчерашняя медсестра и Лоухилл, наконец, смог ее рассмотреть. Хорошенькая. Но не такая хорошенькая, как Адель.
— Привет, — жизнерадостно (ну, насколько смог) сообщил медсестре Фрэдди.
— Ой, вы очнулись! Быстрее, чем мы думали. Я сейчас скажу Уилберу. Как вы себя чувствуете? — она затараторила и слушать ее оказалось не очень удобно.
Наверное, пациенты на грани отключки нравятся ей больше...
— Бок болит, — отчитался Лоухилл. — Так и задумано?
— Ну да. Вас же оперировали. Уилбер… то есть, доктор Мэйсон… то есть не доктор. В общем, Мэйсон вас посмотрит и назначит лекарства. Он сейчас придет.
— Окей, — согласился Альфред.
А что ему еще оставалось?
Когда медсестра ушла, Лоухилл все-таки привел себя в наполовину сидячее положение, просто потому, что не хотелось встречать этого интерна Уилбера Мэйсона, растекшись по кровати, как мешок с желе.

Почему-то Фрэдди ожидал увидеть мальчишку, но когда Уилбер Мэйсон появился на пороге палаты, меньше всего он походил на мальчишку. Еще он  очень мало походил на хирурга. Скорее Мэйсон походил на человека из фильмов ужасов: образцово-показательный работник больницы, в идеальном халате и с идеальным пробором. Слишком уж образцово-показательный для его возраста.
Не то, чтобы у Лоухилла был наметанный глаз, чтобы видеть преступников в простых смертных. Вовсе нет. Но он очень хорошо умел видеть диссонанс в картине мире, детали, которые лежат не на своих местах, потому что сам, со своими шрамами и вечными бинтами под одеждой, был такой деталью.
А еще такой деталью был Уилбер Мэйсон, но думать об этом сейчас было… пожалуй, почти опасно. Потому что его, Альфреда Лоухилла, жизнь была в руках этого человека. В прямом смысле слова.
И потому что после этого он остался жив.
— Привет, — сказал Фрэдди вслух.
А что еще он должен был сказать?