— Твоя возлюбленная покинула тебя?
Надеюсь, не отправишься на её поиски за тридевять земель?
— Преувеличиваешь, я не влюблён в войну.

День 1. Раннее утро. Полицейский участок.

Что самое сложное в рабочих утрах?
Встать с постели? Звон будильника разбивает сонную тишину, сквозь щелку между неплотно сомкнутыми шторами бьет лучик света и все это было бы прекрасно, если бы не нужно было вставать.
Провести ежеутренний ритуал с душем и завтраком? Из зеркала смотрит помятое лицо с синяками под глазами, душ приходится делать гораздо холоднее, чтобы не уснуть, а яичница всегда пригорает. Хорошо хоть растворимый кофе работает как положено.
Пробки? Недовольный начальник? Напарник на больничном?
Хуже всего, когда ты только неделю назад завязал пить, у тебя трясутся руки и плохо варят мозги, ты на испытательном сроке и вылетишь в два счета, если начнешь пить снова.
А еще ты полицейский.
Добро пожаловать в наш дерьмовый мир обратно, Альфред Лоухилл.

— Нападение на дом Людвига Медичи, — сообщил Кэри Фуканага на планерке таким тоном, как будто все в управлении в обязательном порядке должны были знать, кто такой этот Медичи.
Судя по возбужденному гомону — они и знали. Фрэдди же по утрам иногда и имя свое не мог вспомнить, не то, что имена музыкантов, звезд кино или просто богатеньких мужиков, то и дело мелькающих на экранах. Благотворительность или чем они там обычно славятся?
— Лоухилл, — объявил Фуканага и бросил на стол перед Альфредом тоненькую папку. — Возьмись. Съезди, опроси его. Будь предельно вежлив и предельно внимателен: он богатый.
— Богатые люди не опасны, опасны те, у кого есть оружие, — пробурчал Фрэдди, пододвигая к себе папку.
Фуканага посмотрел на него так, как будто Альфред только вчера родился, но ничего не сказал.

* * *

День 1. Позднее утро. Дом Медичи.

Людвиг Медичи жил в таком огромном и даже на вид настолько дорогом доме, какие Лоухилл раньше видел только в кино. Первые несколько минут Альфред не мог отделаться от мысли, что все это декорация, красивый фасад из фанеры и, когда он войдет в дверь, то окажется все на той же лужайке — просто с другой стороны.
Интересно, каково это — жить в таком доме? Одиноко, наверное.
Кто ж их поймет, богатых.

Дверь Лоухиллу открыла служанка (невозможно было предположить, что жена хозяина такого огромного дома носит передник). Ее взгляд натренированно метнулся сначала к лицу Фрэда, потом к полицейскому значку на его груди.
— Можно ваши документы? — спросила женщина раньше, чем Альфред успел открыть рот.
Лоухилл послушно показал документы — в конце-концов, их действительно мог потребовать любой желающий.
— Мистер Медичи сообщил о взломе, я приехал по вызову, — отчитался Альфред, внутренне несколько опасаясь, что сейчас женщина захлопнет дверь у него перед носом.
Вместо этого она посторонилась, пропуская его во внушительный, очень светлый холл.
— Подождите здесь. Я сообщу мистеру Медичи о вас.
Женщина ушла, оставив Фрэда созерцать невероятно дорогой дом теперь уже изнутри.
Интересно, комнаты у него так же охренительно богато украшены? У него есть семья? Черт, сколько в этом доме вообще комнат?
Воспользуйся Гуглом. То, что ты только что из леса вышел, вовсе не значит, что Людвиг Медичи не медийная личность.
Мысль была здравой и Альфред уже сунул руку в карман форменных брюк, когда вернулась служанка.
— Идите за мной.

Комната была так же охренительно богата украшена, как холл — и даже больше.
Сам Людвиг Медичи — а это был без сомнения он — тоже оказался охренительно красив. Раньше Фрэд никогда не видел настолько красивых мужиков в реальной жизни, а не на экране. Выглядел Медичи, правда, нездоровым: бледный, дерганный, с покрасневшими уголками глаз и нервным руками.
Интересно, что такое ценное у него тут украли?
— Здравствуйте, мистер?.. К сожалению, не могу сказать, что день сегодня добрый.
— Лоухилл, — подсказал Альфред, сомневаясь, что Медичи его запомнит. Вряд ли цари утруждают себя запоминанием имен холопов. — Мой начальник, мистер Фуканага, получил Ваше заявление сегодня. Я приехал составить протокол.
Фрэд достал папку и ручку, давая Медичи время собраться с мыслями, а потом мягко, как учили на тренингах, спросил:
— Так что здесь произошло?

* * *

День 4. Поздний вечер. Полицейский участок.

Расследование не клеилось, все время хотелось выпить и работа в полиции, некогда такая любимая, казалась исключительной пыткой.
У богатенького красавчика Людвига Медичи украли картину, бедный уродец Альфред Лоухилл должен был ее найти, и вот здесь проблемы вставали в полный рост. Фрэдди ничего не понимал в искусстве, с трудом мог сосредоточиться и к такой сложной работе был объективно попросту не готов.
И не мог в этом признаться.
Испытательный срок придумали для тех, кого точно не собираются оставлять на работе. Подумай, почему тебя не отправили в патруль?
Потому что Мартин на больничном.
Почему не дали другого напарника?
Потому что я алкоголик и со мной никто не хочет работать. Точнее: за меня никому не хочется отвечать. Вдруг я «буду вести себя агрессивно»?
Почему дали именно эту работу?
Потому что… Потому что.
Ответа у него не было, как и решения. Лоухилл прошерстил все черные рынки, которые знал и отыскал часть тех, которые не знал раньше. Отправил кое-куда анонимный запрос, что хочет купить картину. Опросил соседей Медичи, богатеньких красавцев и красавиц с жизнями, со стороны напоминающими фотоистории в глянцевых журналах. Поднял все имеющиеся связи (не слишком обширные), чтобы хотя бы понять, куда может деться картина.
И ничего не нашел.
— Работай, Лоухилл, — говорил Фуканага с отцовскими интонациями. — Никто не ждет, что ты найдешь пропажу в ближайшие дни. Иногда на это уходят месяцы.
Звучало это почему-то как никто не ждет, что ты найдешь ее вообще.
Медичи был сама любезность и помог следствию, как мог: предоставил записи со своих камер наблюдения.

В полицейском участке было тихо, все уже разошлись по домам и за окнами стремительно собиралась ночь. Лоухилл не спешил уходить: в пустом доме, с трудом отмытом от въевшихся запахов крови и алкоголя, он чувствовал себя даже более одиноким, чем в опустевшем полицейском участке. Альфред пересматривал записи с камер в двадцатый раз, даже не надеясь, что что-нибудь найдет.
А потом нашел.

* * *

День 5. Полдень. Дом Медичи.

К Медичи Лоухилл собирался приехать с утра, но у его работы были на него другие планы. Пришлось проходить очередное психологическое тестирование, на которые его гоняли раз в неделю, чтобы удостовериться, что он в состоянии выполнять работу. Фрэдди предполагал, что без траты времени на подобные тестирования, работу он выполнял бы гораздо лучше, но его мнение никого не интересовало.
Когда после многочисленных тестов Альфред зашел к Фуканаге, начальника не было на месте, пришлось разбираться самому. В целом это казалось к лучшему. Вряд ли Фуканаге понравились бы подозрения Лоухилла, особенно без доказательств.

Теперь особняк Медичи не казался картинкой из глянцевого журнала, а казался странным волшебным домом, полным тайн и загадок. Или просто незаконной деятельности, что иногда одно и то же.
Служанка открыла Лоухиллу дверь после второго звонка. Снова попросила документы, как будто видела впервые, хотя Альфред был уверен, что уж она-то точно запомнила его фамилию. Потом проводила в холл и попросила подождать.
День Сурка какой-то. Или это богатые в целом так живут?
Спроси у Людвига Медичи. И тебя вышвырнут с испытательного без каких-либо еще усилий с твоей стороны.
Ну да, ну да, никто не любит идиотские вопросы.
А ты приехал задавать именно их.
Потом служанка вернулась.
— Идите за мной.
Она привела его в другую комнату, не ту, в которой Людвиг принимал его несколько дней назад. Эта комната была чуть меньше предыдущей (но все равно больше комнат в доме Лоухилла) и такой же богатой. Альфред постарался озираться не так отчаянно и не открывать рот от восхищения. Он потратил часть свободного времени на то, чтобы погуглить информацию о Людвиге Медичи, но чужие финансовые возможности и вкус все равно поражали воображение.
Это с непривычки. Еще раз пять к нему зайдешь — и будешь спокойнее воспринимать окружающее великолепие.
И павлинов.
— Мистер Медичи скоро спустится, — сообщила служанка. — Хотите выпить, мистер Лоухилл?
Альфред почти физически почувствовал, как внутри что-то рвется, трескается на части, как какая-то его часть, искореженная, сломанная… голодная, жадная… поднимает голову. Рот наполнился вязкой горькой слюной и задрожали руки, сильно, заметно, пришлось сунуть в карманы.
В рот как будто набилось толченое стекло, когда Фрэдди выговаривал через силу, через вопящую внутри жажду:
— Нет, спасибо.
Хотел ли он выпить?
Он очень, очень, очень сильно хотел выпить. Выпить и провести лезвием по телу, между двумя нижними ребрами, чтобы следом за сладким головокружением и ласковой болью по коже потекло горячее…
Пришлось тряхнуть головой, отгоняя наваждение, улыбнуться служанке все так же через силу. Полицейскому нельзя пить на работе, полицейскому нельзя принимать угощение от того, кого он подозревает.
Светлому волшебнику нельзя принимать угощение, которое предлагает темный волшебник. Даже через посредника.

* * *

День 5. Ночь. Бар «Мародеры».

Лоухилл не рассказал Фуканаге и никому в управлении, и теперь подозрение, почти превратившееся в знание, грызло изнутри. Хотелось уснуть и проснуться в мире, где ничего плохого не происходит, где сильные мира сего не врут в лицо слабым, где деньги не решают все и то, что ты, вот конкретно ты, просто хочешь хорошо выполнить свою работу, не оказывается твоим тяжелейшим грехом.
— Тяжелый день? — спросил бармен и Альфред растерянно поморгал, осознавая, кто он и где.
— Вроде того, — с некоторым усилием ответил Лоухилл, хотя вряд ли бармен действительно ждал ответа. — Водки. На два пальца.
— Прямо по хардкору начинаешь? — заметил бармен с осторожным предупреждением.
— И впрямь.
В голове выла сирена, вопило исступлением, осознанием, знанием: тебе нельзя пить. Ты все разрушишь одним стаканом, одним глотком.
Он знал, что ему нельзя пить. Он знал, что ему невыносимо, безумно, чудовищно нужно выпить.
Ты что, действительно этого хочешь?
Ничего я не хочу.
— Виски, — выбрал Фрэдди. — Потом водку.
Бармен молча поставил на стойку стакан.
Наблюдая за тем, как золотистая жидкость льется в клетку из прозрачного стекла, Лоухилл сделал над собой колоссальное усилие и сказал:
— Водку не надо. Я выпиваю этот стакан, ты вызываешь мне такси и садишь в машину. И пригрози таксисту, чтобы не вздумал останавливаться, пока не окажется у дверей моего дома, — Фрэдди положил на стол банкноту, на ней же написал адрес.
Бармен понимающе кивнул.
Все будет хорошо, — пообещал себе Лоухилл.
Он вовсе не был в этом уверен.

Отредактировано Frank Longbottom (2018-10-21 20:16:27)

День 1. Позднее утро. Дом Медичи.

Он умел готовить марсельский буйабесс
(Малый не промах, молнии и громы!),
Уважал науку и технический прогресс
(Эй, за канаты, веселей, ребята!)

Доблестный защитник правопорядка не впечатлял. Вид у него был весьма потасканный, а выражение лица примерно такое же, что Людвиг имел неудовольствие наблюдать утром в зеркале. Разве что для него это была разовая акция, и пара косметических процедур быстро приведет Медичи в порядок. Господин полицейский же к своему явно привык и носил постоянно как хронически застиранную рубашку. Людвиг автоматически оправил манжеты. Одни его запонки стоили больше, чем гость получал за несколько месяцев работы.
Это у него что – рукав порван? А ведь форменная куртка. Надо им в этом участке пожертвовать на... На что-нибудь. Только потом. А то еще не так поймут.
- Очень приятно, - доброжелательно отозвался Людвиг и поманил его за собой к дивану.  –  Прошу, присаживайтесь. Благодарю, что прибыли так быстро. Понимаю, у вас, вероятно, есть множество более серьезных дел, требующих пристального внимания, так что я крайне признателен. Кофе? Луиза! Луиза, организуй нам, пожалуйста, кофе.
Мгновенно материализовавшаяся в дверном проеме Луиза, кивнула и вновь испарилась.
- О чем я? Ах да, - тяжело вздохнув, Людвиг откинулся, опустив локоть на спинку диван, и горестно заломил кисть, прикрыв глаза. – Сегодня утром я захожу в свою спальню и что я вижу? Мой «Особняк с павлинами» исчез! И мой ковер! Да-да, простите, я должен пояснить.
Вошла Луиза. Перед собой она катила столик с двумя чашками (китайский фарфор), кофейником (зерна прямиком из Пуэрто-Рико), молочником (простое фамильное серебро) и сахарницей (демарра, мусковадо и фруктовый сахар).
- Прошу, угощайтесь.
Луиза принялась разливать кофе.
- Сливки, мистер Лоухилл?
- Итак, - продолжил Людвиг, - неделю назад на закрытом аукционе я приобрел картину «Особняк с павлинами» авторства госпожи Уайт. Сегодня утром я обнаружил пропажу, сопровождавшуюся несомненным актом вандализма.

* * *

День 2. Вечер. «Немой отель.»

У него был спутник, одноглазый кот
(Малый не промах, молнии и громы!),
Он метил квартердек, он царапал грот
(Эй, за канаты, веселей, ребята!)

Как и предписывали приличия, Людвиг поднялся на встречу Микаэлю. О чем тут же горько пожалел – у него в руках внезапно оказался горшок с милым деревцем с не менее милым розовым цветением.
- Думаю, можно и распить бутылочку в честь успеха, - закончил свою изящную почти поэтическую речь КаррХох, пока Людвиг заторможено размышлял, в каком же именно качестве ему можно преподнести...
Что это, кстати?.. Дерево. Розовое. Это что-то вроде уменьшенной сакуры?
Горшок, очевидно, с дренажем из камней нещадно оттягивал руки.
Вариант «сакура». Нежность, вежливость, благородство. Какое еще благородство?
Опция «уменьшенная». Меньше благородства? Это что такая шутка о нечестивом замысле? Намекает, что мы связаны этим делом? Угроза? Рассматривается как наиболее вероятный.
Вариант «дерево». Господи, мы же не у меня дома. Кто вообще может притащить деревце в отель? Или это означает признание полномочий хозяина на этой территории? Рассматривается как маловероятный.
Раздавшийся хлопок пробки был так внезапен, что Людвиг едва не выпустил несчастное растение из рук. Вариант с угрозой набирал очки.
- Благодарю за этот...искренний и честный жест, - наконец ответил он, сгружая растение на стол. – Встреча с моим гостем прошла более, чем успешно. Как будет и с вашим  семейным ужином, я надеюсь. 
Людвиг повернулся, опершись о прекрасный стол для переговоров.
Нет, какая глупость. Сейчас нет ни единой причины, почему ему было бы выгодно угрожать. Задел на будущее? Какая неслыханная наглость!
- Алчность не зря считается смертным грехом. Если не кормить ее совсем, она звереет и нападает на хозяина. Однако если перекормить – разрастется и выселит вас из собственного дома. Давайте выпьем же... Например, за нашу дружбу?

* * *

День 5. Полдень. Дом Медичи.

Капитан корабля был философ и поэт
(Малый не промах, молнии и громы!),
Избегал кровопролитий, гуманист и эстет,
(Эй, за канаты, веселей, ребята!)

Луиза вышла за дверь, сообщение отправилось, а Людвиг вскочил с места и нервно заметался по кабинету. Интуиция гремела набатом, предвещая беду. Совершенно точно что-то пошло не так. Зря он бросил антидепрессанты – сейчас бы так не ныло от тревоги сердце.
Кошмар. Какой кошмар. Ладно еще полиция... Если всплывет какая-нибудь гадость, ее можно купить. Целиком. Не дороже денег. В конце концов, это не рынок органов в подвале, чтобы историю не замяли. Но если поднимется лишний шум... Если об этом узнает Томас... Если узнает о его связи с КаррХохом...
Паранойя стремительно набирала обороты. Сердце закололо.
Если Томас решит, что он – Людвиг – обо всем знал и сознательно его обманул... Какой кошмар...
Вернувшись к столу он судорожно схватился за телефон. Надо было присмотреть за этим... Как там его? Лоухиллом. Задумавшись, Людвиг перебирал в голове полезных друзей. Если называть друзьями тех, кто был должен ему хорошенькую услугу. Был один такой знакомый. Недавно неприятно расходился с женой из-за художественных разногласий. Род его занятий же был мало связан с прекрасным миром искусства. Набрав номер, Людвиг потратил три минуты на расшаркивание и предложение списать долг, одну на портрет Лоухилла и еще две, чтобы договориться о постоянном присмотре за этим борцом за справедливость.
После звонка сердце забилось ровнее, и он поспешил вниз.
- Прошу прощения за ожидание, - Людвиг улыбнулся и указал на кресла, предлагая присесть. – Итак, чем обязан удовольствию этой встречи? Прошу скажите, что есть какие-то новости.

* * *

День 5. Поздний вечер. «Немой отель».

Так делай свое дело вдохновенно и смело,
Не бойся шквала, девятого вала,
Молнии и грома, ведь ты – малый не промах.

Людвиг стянул перчатки и в негодовании швырнул их на стол.
Во имя всех богов, что он собрался исправлять?! Голову обратно не приставишь. Зачем я вообще с ним связался?
- Кода мистер Певерелл назначит нам обоим свидание с гильотиной за измену, твой пустой взгляд из корзинки для голов станет моим последним приятным воспоминанием.
Поскольку Микаэль теперь его внимания был недостоин, Людвиг отошел к креслам, снял пиджак и набросил его на спинку.
- Тот очаровательный молодой человек, что на днях заглядывал ко мне в гости составить протокол, сегодня снова почтил меня визитом. Это доставило определенное беспокойство. Видишь ли, он знает, что именно ты, мой дорогой друг, забрал себе, - перейдя на ледяной тон, он все же обернулся. – Знаешь, откуда ему это известно? Потому что картина в твоих руках попала на камеры. Ты не справился даже с тем, чтобы донести ее до ограды.
Расстегнутые запонки со звоном опустились на кофейный столик.
- Я расстроен.

*Драконь - Абордаж

Ты знаешь, ты знаешь? Ничего ты не знаешь!
Смотришь на солнце и дым выпускаешь.
Ты помнишь, ты помнишь? Ничего ты не помнишь!
Глядишь на луну и поёшь.
Ундервуд. Эпоха.

День 2. Вечер. Угловой номер с шикарным столом в подозрительном отеле.

Людвиг смотрел на цветок, как баран на новые ворота. Хотя, для барана Людвиг был недостаточно кудрявым. И на заклание его бы рука не поднялась отводить. Но, по большей части – он выглядел как самый недоумевающий человек во всем Лондоне. Похоже, с цветком Микаэль не хило просчитался. Не стоило ему тащить сюда цветочки в расчете на то, что ему перепадет секс. Учитывая, что как он пугливо вздрогнул, когда открылось шампанское, у Микаэля возникло целых два варианта – или у него застарелое ПТСР, и он на войне бомбы ловил, или у него попросту была старая травма на новый лад – не любил он шипучку, то бишь. Надо же так опростоволоситься…
- Благодарю за этот...искренний и честный жест, - выдал Людвиг. Вот те на. Ни искренним, ни честным жест не был. Жест был олицетворением безысходности и тотального непонимания, как разруливать штуки с мальчиками. Обычно он просто брал мальчика и уводил его в условные кусты – тут из кустов был только рододендрон. Так что кусты отпадали. Если только он не хотел обнаружить кучу иголок на заднице. Зато, в комнате все еще был шикарнейший стол для переговоров, о который так уместно оперся его визави.
– Встреча с моим гостем прошла более, чем успешно. Как будет и с вашим семейным ужином, я надеюсь. 
Каким, к чертям, семейным ужином – может, они что-то обсуждали, а он и забыл? Или это так Людвиг намекает на то, что знает, что женат? Ну и что? Микаэль тоже прекрасно знал, что тот женат. Они же обсуждали алиби. Чушь какая-то.
- Алчность не зря считается смертным грехом. Если не кормить ее совсем, она звереет и нападает на хозяина. Однако если перекормить – разрастется и выселит вас из собственного дома.
Теперь бараном себя почувствовал Микаэль. Какого… причем здесь алчность? Причем здесь озверевшая алчность? О чем вообще речь? Алчность – это жажда наживы для аристократов. Это он на картину так намекает? Мол, давай обмоем навар? Надо бы спросить у Адары – есть ли переводчик с фиглярского на человеческий. А то Микаэль с этими намеками уже вспотеть успел.
- Давайте выпьем же... Например, за нашу дружбу?
Резко зачесался затылок. Микаэль затылок почесал. Он совершенно не дружбу планировал. Совсем нет. Но раз Людвиг все же предлагает испить шипучки – отказываться грех. Не такой сильный, как алчность – но тоже ничего себе.
- Давайте выпьем за дружбу. А то за смертные грехи как-то не с руки пить, - он потянулся к Людвигу с бокалом- если тост, то нужно чокнуться, но тут в его голову пришла гениальная идея. – А раз мы пьем за дружбу – может, сразу на брудершафт? – Микаэль поиграл бровями. Идея и правда была шикарная. Выкать подельнику не хотелось, да и сразу можно будет разобраться, что у него там по планам на вечер.

День 5. Вечер. Шикарненький номер неизвестного широкой общественности отеля. Все тот же стол.

Людвиг очень злобно отшвырнул перчатки на стол. Микаэль пребывал в твердой уверенности, что у стола может быть гораздо более полезное применение. А то потом будет опять нудить – ты мои перчатки на пол скинул, они стоят как весь этот отель, убери руки с моего пульса, то, се.
- Кода мистер Певерелл назначит нам обоим свидание с гильотиной за измену, твой пустой взгляд из корзинки для голов станет моим последним приятным воспоминанием.
Видимо, приятный вечер обломился. Микаэль заржал, представив, как прыгает по ступенькам деревянного сооружения его отрубленная голова, последний раз моргает и тоскливо пялиться на задницу Людвига. Он был уверен, что и после смерти будет не в глаза ему смотреть.
Людвиг уселся в кресло. Микаэль опечалился. Точно планы на ветер. Ну, мы еще повоюем.
- Тот очаровательный молодой человек, что на днях заглядывал ко мне в гости составить протокол, сегодня снова почтил меня визитом. Это доставило определенное беспокойство. Видишь ли, он знает, что именно ты, мой дорогой друг, забрал себе, - Людвиг буравил взглядом стену, а Микаэля взглядом не удостаивал. Тот загрустил. – Знаешь, откуда ему это известно? Потому что картина в твоих руках попала на камеры. Ты не справился даже с тем, чтобы донести ее до ограды.
Запонки отправились на стол, Микаэль приободрился. Раз пиджак полетел в угол, а за ним ушли и причудливые камешки с рукавов – то были все шансы, что и дальше шмотки на Людвиге долго не задержатся. Теперь можно и речь толкать А то не дело это – расстроен он. Сейчас поправим все расстройство.
- Да не ссы, никакой гильотины не будет – ну, порыскает этот жук в поисках подходящих тел для тюряги, ну найдет какого-нибудь бомжа, который за пузырь на все пойдет, на этом все и закончится. Ты что, думаешь ему кто позволит глубоко копать? Ты вообще не при делах – купил картину и купил – с тебя взятки гладки. А меня сюда привязать – это талант нужен. Картину стащили? Стащили. А то, что дело мутно провернули- ну поорет Томас, глаза позакатывает, да забьет. Картина-то у него. Копы не копают. Оценщика он не позовет, а этого твоего никто и слушать не будет. Хочешь, я с ним отдельно переговорю? С парнишкой с твоим, в смысле, с молодым человеком. Зеленые копы, они такие – вечно сомневаются во всем и стремятся к истине. Но их со следа сбить – как нефиг делать. Они просто выслужиться хотят. А кто там докажет, что кусок газона с камер – не то же самое, что кусок газона с картины. Вот уж точно не коп. На крайний случай, можно попытаться или замять, или записи подтереть – пока он никому не растрепал. У тебя же следит за ним кто-то, да? Давай я за ним схожу – потолкую, - Микаэль удобно уселся на кровати, наблюдая, как Людвиг недовольно хмуриться и разоблачается. У него на манжетах запонок не наблюдалось, но с одинаковым успехом можно было и первую пуговицу на рубашке расстегнуть. Так, для проформы.

День 5. Ночь. Многострадальный бар «Мародеры».

Ирония была шикарнейшая – из всех копов на белом свете наткнуться именно на того, кто уже был знаком не понаслышке. Он даже подумал, что надо бы нацепить очочки, но пришел к выводу, что и так справится. Газеты писали, что после тех событий столетней давности, Фредди спился и из участка свалил. Может, не до конца свалил. А может и не свалил вовсе. Кто его знает. Хорошо бы, если бы тот был на каком-нибудь испытательном сроке. Есть такие у копов? Микаэль не очень знал – он и дня в своей жизни не работал.
— Фрэд, — хрипя протянул собутыльник и обратился к Билли. — Повтори.
— Тебе пора домой, парень, — Билли свое дело знал, но алкоголики делали ему неплохую выручку, так что выставлять их силой после первого бокала ему было не выгодно. Хотя, говорят, есть бары, в которых именно так и делают. Но Микаэль не видел, чтобы бармены держали свое слово. Или он был просто невысокого мнения о барменах.
— Повтори! — начал выступать Фрэдди, и Билли, пожав плечами, плеснул ему в бокал. Если что, охрана в Мародерах есть и шикарная. Говорят – он ее ни разу не видел.
— Жена ушла, с работой… дерьмово с работой. Но это временные трудности. А у тебя?
Ха – пьяные разговоры – сто из ста. Всегда работают на убой. Вот у чувака проблемы – кому он их выложит, не к психотерапевту же. Для психотерапевта нужна cознательность. И мозги. И – в большинстве случаев – немалые деньжата. Откуда деньжата у простого копа? Правильно – нет там никаких денег. Поэтому трепаться он будет с соседом по даче или с собутыльником в баре – другого выхода нет. Трепаться-то надо. А с коллегами – совсем не комильфо. С коллегами не профессионально.
Микаэль подпер подбородок локтем и согласно покивал. Накатил еще. Когда ты накатываешь – твой партнер тоже с удовольствием накатывает.
- Раз жена ушла – значит трудности не временные. От меня бы жена ушла – я бы, наверное, только через месяц заметил. Так что – сочувствую. Раз ты так расстроен, поди отношения нормальные были. Ну, бывает. Давай тогда – за баб. Или за их отсутствие. Билли, наливай! Потому что за работу пить – совсем не круто. Я вот в продаю – кто за продажи пьет? Никто не пьет.

Мы стареем быстро, к тому же бесповоротно,
и замечаем это, когда, сами того не желая,
свыкаемся со своими несчастьями.

День 1. Позднее утро, дом Медичи

Что такое ложь? Кроме банального «неправда».
Что такое ложь? Крупицы правды, вписанные в повествование так, что их нельзя заметить. Неверные сведения, неверные имена, неверные явки и пароли.
Что такое ложь? Нервные движения рук, взгляды в сторону, неловки попытки уйти от ответа.
Что такое ложь?
На самом деле — совершенно не важно, что такое ложь на самом деле. Как она проявляется, какие у нее последствия. Важно совершенно другое.
Зачем?

Между смотреть и не смотреть на Людвига Медичи совершенно невозможно было выбрать второй вариант, поэтому Лоухилл смотрел. В конце концов, не каждый день видишь таких красивых людей — может быть, вообще больше никогда не увидишь.
Немного утешало то, что видеть красавчика Медичи Фрэдди будет все время, пока идет дело…
Альфред, соберись! Что за приступ вожделения?
— Госпожа Уайт не получила известности, как художник. У нее есть всего несколько работ, по крайней мере, только о нескольких мне известно. Не удивительно, что за пределами лондонского сообщества о ней никто не слышал, — начал вещать Медичи.
Он действительно хорошо разбирался в искусстве, по-крайней мере, самому Фрэду было совершенно не интересно знать ничего об авторе репродукции, которую коллеги повесили над его рабочим столом. Неплохая репродукция, между прочим: на ней темноволосая женщина с томным взглядом вытянулась на кровати, закинув руки за голову. Коллеги обещали, что если Лоухилл пройдет испытательный срок, женщина разденется, но и одетой она его вполне устраивала. В конце концов, она же не Адель.
— Картина продавалась с закрытого аукциона — вход только по приглашениям, — сообщил Медичи, улыбнулся доброжелательно, но за этой улыбкой Фрэдди видел очень хорошо: мистер Медичи очень устал. Он ждет дежурных вопросов и возможности выпроводить полицейского вон.
Это значило: он ответит на твои вопросы, но не расскажет ничего кроме того, о чем ты спросишь.
Это значило: он не будет помогать следствию.
— Бывает так, что вы… идете по мостовой и среди мазни пейзажистов и шаржистов видите нечто идеальное. Нечто, что может принадлежать только вам... — Лоухилл вздрогнул против воли от того, как прозвучал голос мистера Медичи сейчас. Слишком… интимно, что ли.
У меня никогда не бывает так с вещами.
У меня было так всего один раз. С человеком. С человеком, которого я не смог удержать рядом.
Вряд ли красавчик Медичи, у которого было все, что он только мог пожелать, мог бы понять Альфреда.
Интересно, он женат?
Наверняка. Наверняка на женщине, которая была совершенно идеальна. Которая могла принадлежать только ему.
— Ах, да, фотография. Луиза! Луиза, где книга лотов с аукциона на прошлой неделе? Господин полицейский хочет взглянуть на картину, будь столь любезна, — мистер Медичи прервал сам себя и это было кстати. Фрэд не был уверен, что готов слушать эти его интимные интонации. Мистер Медичи и без этого был очень… очень.
Впрочем, к тому, что он сказал дальше, Лоухилл тоже оказался не готов.
— К сожалению, сегодняшнюю ночь я провел в крыле хозяйки... Вернулся в свои комнаты только утром. Возможно, я смог бы помешать... Теперь уже ничего не исправить, не правда ли?
— Вы с супругой не живете вместе? — вырвалось у Альфреда раньше, чем он успел одернуть себя. — Простите, это дурацкий вопрос. Я плохо представляю, как живут семейные люди вашего… положения.
Поздравляю, он женат и они с женой спят в одной кровати только тогда, когда занимаются сексом.
После которого он возвращается к себе только под утро. Не так уж и не повезло, пожалуй.
Сделав над собой усилие, чтобы не представлять Медичи раздетым в постели с женщиной (она тоже представлялась почему-то блондинкой, чем-то вроде женской версии мистера Медичи), Фрэдди обнаружил у себя в голове еще одну идею.
Эта идея звучала… разумнее.
— Простите, что спрашиваю, но… какие у вас отношения с женой? И… вы были инициатором… ээ… этой ночи?
Они живут не вместе, спят в разных постелях. Если она хочет ему насолить — почему бы не украсть картину (при помощи других людей), с которой он так носится? И алиби отличное, и мужа можно отвлечь.

День 5. Полдень. Дом Медичи

Фрэд не только видел, едва ли не чувствовал, и это чутье, о котором все только и говорят в полицейской академии, но которое редко появляется на самом деле, вопило на ультразвуке: опасность!
Между последними словами Альфреда и первыми словами мистера Медичи прошло всего несколько секунд, но в эти секунды воздух раскалился добела. Что-то мелькнуло в красивом лице Медичи, в уголках его глаз, в линии рта. Он знал, знал все с самого начала, с самого начала водил полицию за нос.
Он с самого начала…
Лоухилл вдруг понял, что проиграл. В тот момент, когда взялся за это дело, когда вошел в этот сказочный дом и встретился с этим злым волшебником.
Он никогда не вернет себе свою утраченную жизнь, никогда не вернет себе свою работу и семью. Не потому, что злому волшебнику есть до него какое-то дело, потому что Альфред — просто пешка из тех, что походя сбрасывают с доски.
Осознание этого было острым и болезненным: ему нужно было чудо, чтобы Фуканага поверил ему. Ему нужно было чудо, чтобы найти что-то, чем можно по-настоящему прижать Медичи.
Альфред Лоухилл был очень плох по части чудес.
— О, мой Бог! Я не могу в это поверить... Вы абсолютно правы. Вы знали. Все знали, — воскликнул Медичи. Он играл безупречно.
Воздух в комнате разрядился, время пошло своим путем.
Лоухилл глубоко вдохнул, принимая правила игры. Все, что он мог сейчас — надеяться на чудо. И хорошо делать свою работу.
— Вы ведь недаром меня тогда спросили о ценности. «Особняк» имеет едва ли не наименьшую номинальную стоимость из моей коллекции. Очень грамотно! Как же это произошло? Вы должны немедленно все мне рассказать!
Медичи опустился в кресло, опустил плечи, и если не присматриваться могло показаться, что он по-настоящему страдает. Что он по-настоящему в отчаянии и не знает, что ему делать. И что будет дальше.
— Луиза! Луиза! Мой дом переворачивают вверх дном. Какие-то люди приходят и чувствуют себя здесь как у себя, простите, дома. Занимаются, чем им только в голову взбредет. Принеси... Принеси мне чего-нибудь выпить. И нашему другу тоже.
Другу? Прелесть какая.
Служанка заглянула в комнату и исчезла, чтобы вернуться с двумя бокалами виски. Это было очень плохо, потому что Фрэду стоило огромных усилий не протянуть руку, когда женщина протянула ему бокал, не вцепиться в стекло, как в последнюю надежду.
— Поставьте на стол, — попросил он хрипло, надеясь, что его не выдает голос.
Мистер Медичи не был идиотом, не был истериком и не был слюнтяем. Он был очень хорошим актером, как все богатые люди, которым нужно улыбаться другим богатым людям, скрывая свое истинное отношение во имя более важных вещей. Мистер Медичи был Лоухиллу не по зубам.
— Что же это было? Я в эти дни не спускался в библиотеку! Это она, не так ли? Постойте, а как вы обо всем узнали? Ох, спасибо Луиза, дорогая.
— Перестаньте, — попросил Лоухилл как мог спокойно, когда Луиза скрылась за дверью.
У него не было ордера, у него не было доказательств, у него были только догадки и одна запись с камеры. Слишком мало, чтобы кого-то в чем-то обвинять.
— Пожалуйста, — добавил Альфред мягче, прежде чем продолжить. — Я знаю доподлинно, что у вас украли другую картину. Не «Особняк с павлинами». Это есть на записях с камер наблюдения, которые вы мне предоставили.
Что он будет делать сейчас, интересно? Закатит второй акт своей показной истерики?
Вышвырнет тебя вон.

День 5. Ночь. Бар «Мародеры»

Алкоголь горячим змеем сложился в желудке, приятно покачивались светильники под потолком и весь мир покачивался тоже, в так сердцебиению. Приятно было снова выпить, еще приятнее будет снова напиться. Вусмерть, чтобы выйти отсюда под утро, едва передвигая ноги… чтобы забыться. Опять.
И гори оно все огнем, красивые богатые аферисты, украденные картины, записи с камер наблюдения и Фуканага.
Ээээ, ну нет. Фуканага гореть не должен. К Фуканаге нужно завтра с утра. Обязательно. Прямо с утра.
Лоухилл уже собирался сказать незнакомому собутыльнику, что пить он больше не может и вообще ему надо домой, но мужик выпил снова и Альфред осознал, что никуда не пойдет. Что слишком устал, слишком измотался, слишком изголодался по алкоголю. По спокойствию, которое последует дальше.
По тому, чтобы мир снова стал простым и кристально ясным.
— Раз жена ушла — значит трудности не временные. От меня бы жена ушла — я бы, наверное, только через месяц заметил. Так что — сочувствую. Раз ты так расстроен, поди отношения нормальные были. Ну, бывает. Давай тогда — за баб. Или за их отсутствие. Билли, наливай! Потому что за работу пить — совсем не круто. Я вот продаю — кто за продажи пьет? Никто не пьет, — болтал мужик меж тем.
Лоухилл слушал его голос как музыку, не вслушиваясь в слова.
Такой знакомый голос, с такими знакомыми интонациями. Он точно слышал его раньше, слышал вот эти паузы между словами, вот эту манеру строить предложения, вот эту насмешку, пронизывающую каждое слово. Слышал.
На других языках.
Билли разлил еще.
Фрэд опрокинул стакан, горячее растеклось по пищеводу, приятно ударило в голову, в которой и без того бродил туман, вырывая на поверхность пасторальные картинки из его прошлого. Под алкоголь всегда хорошо вспоминалось.
Голые коленки Адель, химические формулы на доске, свет, обрисовывающий фигуру Мартина Харта, звездочки под потолком лавки мороженщика… мертвый мальчик с торчащими из грудной клетки ветками… мертвая девочка с рыбой во рту… свет проникает в витражные окна, пронизывая церковь изнутри… стены, залитые кровью…
Альфред со стуком поставил стакан на столешницу, чувствуя, как ходуном ходят руки.
Он уже встречал этого мужчину со смешливыми интонациями. Мужчину, чей голос можно было слушать, как музыку.
Встречал в те дни, когда вся его жизнь, качнувшись, полетела под откос.
Мир стал простым и кристально ясным.
Альфред его узнал.